Микконен С. * Дружба по расчёту. Культура и искусство в советско-финских отношениях, 1944-1960. (2024) * Книга | Финляндия: язык, культура, история
НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОМОЧЬ САЙТУ МАТЕРИАЛЬНО - БЕЗ ВАШЕЙ ПОДДЕРЖКИ ОН СУЩЕСТВОВАТЬ НЕ СМОЖЕТ!
Финляндия: язык, культура, история > История > Микконен С. * Дружба по расчёту. Культура и искусство в советско-финских отношениях, 1944-1960. (2024) * Книга

Окт 20 2024

Микконен С. * Дружба по расчёту. Культура и искусство в советско-финских отношениях, 1944-1960. (2024) * Книга

Симо Микконен

Дружба по расчету. Культура и искусство в советско-финских отношениях, 1944–1960.

2024

Аннотация

В сложной истории взаимоотношений между СССР и Финляндией историки чаще всего акцентируются на их политическом аспекте. С. Микконен в своей книге освещает другую сторону этих отношений: в центре его внимания оказываются советско-финские контакты в области культуры, их трансформация и отражение в послевоенном искусстве Финляндии. Книга охватывает промежуток с осени 1944 года до начала 1960‐х годов – времени начала «культурной дипломатии», когда изменения в международной обстановке способствовали развитию и институционализации тесных и постоянных контактов между деятелями культуры СССР и Финляндии. Как показывает Микконен, политические мотивы, стоявшие за фасадом этого культурного обмена, играли второстепенную роль, а взаимодействие в сфере музыки, балета, танца и оперы приносило пользу в первую очередь самим артистам и многочисленной публике в обеих странах. Историю гастролей артистов и музыкантов в рамках культурных обменов автор прослеживает на архивных документах общества «Финляндия – Советский Союз» и публикациях в финской прессе. Симо Микконен – историк, специалист в области изучения социокультурной памяти, профессор Школы гуманитарных наук Университета Восточной Финляндии (Йоэнсуу, Финляндия).

Simo Mikkonen

«Te olette valloittaneet meidät!»

TAIDE SUOMEN JA NEUVOSTOLIITON SUHTEISSA 1944–1960

2019

Перевод с финского Я. Новиковой

В оформлении обложки использована фотография Юрьё Линтунена из фондов Народного архива (Kansan arkisto), Хельсинки

ВВЕДЕНИЕ

Осенью 1944 года положение Финляндии было нестабильным. Война в Европе продолжалась, и никто не знал, какая судьба ждала государство[1]. Воспринимаемые Советским Союзом как фашистские – чаще всего правые – организации были упразднены, а левые активно учреждались. Центральным новым политическим игроком была работавшая подпольно и с 1918 года управлявшаяся из СССР Коммунистическая партия Финляндии (КПФ), которая по требованию СССР была в Финляндии легализована. КПФ создавалась под прикрытием сотрудничавшей с ней левой партии «Демократический союз народа Финляндии» (ДСНФ), в которой КПФ занимала главенствующее положение. Советский Союз, естественно, активно поддерживал эту новую силу на политической карте Финляндии, и влияние партии в послевоенные годы было значительным[2]. В культурной жизни страны КПФ играла, однако, намного более ограниченную роль. Новое положение КПФ естественным образом и в значительной степени проявлялось в будничной жизни финнов, ведь коммунистические политические взгляды и цели выносились теперь в сферу публичных дискуссий. В культурной же жизни появление КПФ тем не менее не привело к серьезным изменениям[3].

В послевоенные годы в сфере культурных обменов более значимой организацией, чем КПФ и ДСНФ, было учрежденное той же осенью 1944 года Общество «Финляндия – Советский Союз» (ОФСС), задачей которого стало развитие дружественных отношений с СССР. Эта роль оставалась за ОФСС и в течение последующих 45 лет. Иногда ОФСС называли отделом культуры при КПФ. Утверждение не безосновательно, но, хотя руководителями ОФСС часто становились члены ДСНФ и деятельность ОФСС рассматривалась в указанный промежуток времени на собраниях секретариата КПФ, в ОФСС работали не только представители левых политических взглядов, количество которых варьировалось в разное время. Особенно с конца 1950‐х годов относительная доля левых в Обществе уменьшилась. Одновременно с этим сузилась и сфера политического влияния организации. Кроме того, ОФСС не играло роль слепого проводника воли Советского Союза, хотя Общество и ориентировалось в своей деятельности на внешнеполитические и идеологические цели СССР. Необходимо также отметить, что среди членов ОФСС многие оставались сторонниками ДСНФ и после того, как доля не входящих в левое движение членов начала возрастать. ОФСС было не похоже на все подобные организации в разных странах. Хотя соответствующие общества дружбы учреждались по всей Европе во время войны и после ее окончания, ОФСС отличалось от них как размером организации, так и масштабом организованных ею культурных обменов с Советским Союзом. В этом смысле Финляндия была исключением среди капиталистических стран в течение всего послевоенного времени[4].

Причин такого активного культурного обмена между Финляндией и Советским Союзом существовало множество. У СССР были как идеологические, так и политические мотивы посылать советских артистов в Финляндию. Визиты в рамках обмена финансировались в значительном объеме из средств СССР и на начальном, и на более поздних этапах. СССР все же не был полностью тоталитарной системой даже в период нахождения у власти Иосифа Сталина (годы жизни: 1878–1953), а после его смерти в 1953 году появилось больше свободы действий. Многие деятели искусства, занимавшие высокое положение, например композитор Дмитрий Шостакович (1906–1975), актер и режиссер Михаил Чиаурели (1894–1974) и хореограф Ростислав Захаров (1907–1984), смогли посетить Финляндию в послевоенное время и таким образом раздвинули идеологические и политические границы. Система позволяла артистам некоторую свободу, если только они публично демонстрировали свою лояльность советскому строю[5]. Политический режим СССР обосновывал международный культурный обмен идеологическими факторами и целями. Деятели искусства разделяли эти установки лишь отчасти.

Культурный обмен с СССР был очень непростым вопросом и с позиции официальной Финляндии. Считается, что в отношениях с Советским Союзом позиция президента Финляндии Юхо Кусти Паасикиви (годы жизни: 1870–1956) основывалась на подчинении идеологических целей осторожному курсу на нормализацию отношений с СССР[6]. Паасикиви сфокусировал свою политику на противодействии политическому влиянию Советского Союза на внутренние дела Финляндии. В таком контексте культура и искусство не являлись значимыми факторами. В последующие годы финляндско-советские отношения действительно рассматривались в первую очередь с политической точки зрения. Финляндию хотели представить жертвой, которая смогла в трудной ситуации сохранить независимость, несмотря на давление со стороны Советского Союза. Последующий нарратив, в особенности в период президентства Урхо Калева Кекконена (годы жизни: 1900–1986), амбивалентен: Финляндия выступает либо как слабое государство, пресмыкающееся в своей внешней политике перед СССР, либо наоборот – как история успеха: государство, сумевшее в период холодной войны маневрировать между сверхдержавами, не подчиняясь ни одной из них. В сфере культуры и искусства первая интерпретация подразумевала бы беспрекословное принятие действий СССР, а вторая – то, что Финляндии удалось заполучить с гастролями артистов самого высокого уровня[7]. Нарративы не обязательно несовместимы.

Данная книга охватывает промежуток с осени 1944 года до начала 1960‐х годов – время, предшествовавшее периоду наиболее тесных финляндско-советских отношений. В 1960 году между Финляндией и СССР был заключен договор о культурном обмене, постепенно превративший Финляндию в активного участника культурного взаимодействия. Одновременно в сфере культурных контактов произошли и другие изменения: число обменов увеличилось, и они стали разнообразнее[8]. Например, в литературной и театральной областях, а также в сфере изобразительного искусства обмен существенно участился только в 1960‐е годы. За предыдущие пятнадцать лет сменилось, однако, некоторое количество различных периодов, когда культурный обмен то значительно возрастал, то практически сходил на нет. Часть культурной деятельности напрямую зависела от политики, другая была, наоборот, практически независима, хотя многим аполитичным обменам придавали геополитическое значение. Такими смыслами культурные визиты наделяли как СМИ, так и отдельные лица, включая политиков.

Все поле культурных обменов слишком обширно, чтобы быть рассмотренным в отдельном исследовании. Поэтому объектом настоящего исследования являются области культуры, занимавшие центральное положение в первые десятилетия финляндско-советских культурных обменов. Страны обменивались не только делегациями, состоявшими из деятелей культуры и искусства, в особенности начиная со второй половины 1950‐х годов, но эти области сотрудничества я оставил за пределами настоящего исследования, как и тему академического обмена, начавшегося в середине 1950‐х годов. Хотя сфера образования и является частью культуры общества, академический обмен по своему характеру довольно сильно отличается от обмена в сфере искусства и заслуживает отдельного исследования. Настоящая книга затрагивает эту тему по касательной, освещая вопрос художественного образования в СССР.

Культура – понятие широкое, включающее в себя различные сферы деятельности. В настоящей книге в силу причин, связанных с ее трудоемкостью и содержанием, исследование культурных обменов ограничено областью искусства. Обменная деятельность в этой сфере очень сильно доминировала в рамках финляндско-советских культурных отношений в первом послевоенном десятилетии. Кроме того, происходил активный материальный обмен, вектор которого был направлен главным образом из СССР в Финляндию. Речь идет о публикациях и выставках, не имевших непосредственного отношения к искусству и поэтому оставленных без внимания в этой книге. Концентрация внимания именно на искусстве как области культурного обмена позволила автору лучше осветить разные уровни данного явления. Помимо государства и различных организаций, в обменном процессе участвовали частные лица, чье влияние на обмен было подчас довольно значительным.

Личное мнение артистов по поводу культурных обменов часто отличалось от государственного. Деятели искусства в исследуемый период времени, судя по всему, придавали не так много значения государственной политике, отдавая себе при этом отчет, что СССР использует их как представителей своей системы. Культурные обмены были значимы не только в политическом отношении; в некоторых областях искусства они стали решающим фактором с точки зрения развития в конкретный период времени. Политика была только одной из составляющих культурного взаимодействия.

ЧТО ПРЕДСТАВЛЯЛИ СОБОЙ КУЛЬТУРНЫЕ ОБМЕНЫ?

Финляндско-советские отношения занимают центральное место в финских исследованиях политической истории. В фокус этих исследований помещаются политические контакты, обычно высокого уровня, а также в некоторой степени экономические отношения между странами. Объектами интереса являются деятельность Кекконена и других политиков высокого уровня, характер их контактов с Советским Союзом, объемы торговли между странами, передвижение товаров и промышленность[9]. О финляндско-советских культурных контактах исследований значительно меньше. Существующие обычно опираются на одну точку зрения – какой-нибудь определенной институции[10]. Есть и другие подходы. Политическое измерение культурной деятельности исследовал Йони Крекола в своем сочинении «Maailma kylässä 1962. Helsingin Nuorisofestivaali» («Весь мир в гостях. Фестиваль молодежи в Хельсинки в 1962 году»), в котором он рассматривает это событие в связи с общим контекстом холодной войны и сетью сложных отношений Финляндии с Советским Союзом[11].

То, что происходило в высоких кабинетах политиков и на пьяных банных посиделках влиятельных деятелей экономики, в конечном итоге имело к обычному человеку незначительное и опосредованное отношение. Однако у многих финнов все же имелся большой опыт контактирования с Советским Союзом: кто-то побывал в Ленинграде или советской Эстонии, кто-то помнил визиты советских делегаций, многочисленные выступления советских артистов в разных частях Финляндии или знал о деятельности городов-побратимов. В настоящей книге будет рассмотрено влияние, оказывавшееся СССР на Финляндию в послевоенное время, но вместо традиционного акцента на политике в фокусе будут области пересечения культуры и политики. В центре внимания находятся финляндско-советские отношения в области культуры, их трансформация и отражение в искусстве Финляндии.

Комплексного исследования финляндско-советских культурных связей и их влияния на культурную жизни Финляндии не существует. Однако в послевоенной ситуации руководители и Финляндии, и СССР считали делом первой важности снижение антисоветских настроений в Финляндии и рост положительного отношения к СССР среди финнов[12]. Эта цель предполагала обширную поддержку дружественных отношений между странами. Отношения в сфере культуры играли ключевую роль на этом пути. Это хорошо иллюстрируется тем фактом, что в ситуации, когда наибольшее внимание авторов и исследователей уделялось политическим и экономическим отношениям высокого уровня, упускалось из поля зрения большинство заключенных между Финляндией и СССР договоров, которые касались вовсе не торговых или пограничных отношений стран, а именно культурного обмена: предметами договоров стали телевизионные и радиопередачи, туризм, академический обмен, научные связи, деятельность обществ дружбы, сотрудничество в спорте или, например, преподавание русского языка в Финляндии. С другой стороны, необходимо отметить, что многие из этих договоров были заключены только в 1960 году и позже. В сфере культуры государственные договоры часто следовали за уже существующими практиками, отвечая таким образом на произошедшие изменения и существующие обстоятельства.

Многочисленные договоры и довольно активная практическая деятельность в сфере культуры между Финляндией и СССР остались, однако, без пристального внимания исследователей. Эти отношения попадали лишь частично в фокус внимания исторических сочинений о важных институциях. Например, существует отдельное историческое исследование о деятельности Общества «Финляндия – Советский Союз», описывающее в первую очередь работу самой организации, культурный же обмен рассматривается в очень незначительном объеме. Автор упомянутого исследования предлагает много ценных сведений об ОФСС, однако не ставит целью оценить роль организации в культурной жизни вообще, хотя ОФСС занимало центральное положение в культурном обмене. Позиция, с которой он выходит к читателю, как это часто бывает в хрониках, – это позиция самого ОФСС; мотивы СССР, или даже самих финнов, в книге не показаны в полной мере[13]. Влияние СССР на деятельность различных институций, конечно, упоминается во многих сочинениях, как, например, в трудах, посвященных истории Государственной телерадиокомпании Финляндии «Yleisradio» или Национальной опере Финляндии[14]. Оценка культурным отношениям в целом, однако, не была дана. Влияние СССР на культурную жизнь Финляндии, как и советско-финские отношения в целом, трудно оценивать без восприятия общей картины. Кроме того, изучению подлежит не только уровень государств, но и различных организаций и отдельных личностей с их конкретным опытом.

Рассматривая культурный обмен с позиции многочисленных как советских, так и финских институций и артистов, исследователь имеет возможность проследить мотивы разных деятелей искусства. Политические руководства – как послевоенной Финляндии, так и Советского Союза – стремились изменить установки финнов и их отношение к СССР. С другой стороны, участники культурных обменов редко ощущали себя всего лишь исполнителями воли советского политического руководства – у них были свои причины сотрудничать с СССР.

В период руководства страной Сталиным СССР представлял собой очень закрытое общество, с которым было довольно сложно сотрудничать в сфере туризма и академического обмена. В области высокой культуры частные визиты, однако, происходили. В первую очередь благодаря заинтересованности в этом Советского Союза. Правительство СССР использовало искусство и культуру для своей внешнеполитической деятельности. Финляндия же к такому влиянию не стремилась. К тому же она не хотела растрачивать свои незначительные ресурсы в области культуры, используя их как экспортный товар в Советский Союз.

Политика и идеология всегда на каком-то уровне присутствовали в обменной деятельности. Именно так и было в течение первого послевоенного десятилетия, когда обменная деятельность была связана с внешнеполитическими целями СССР. Хотя наряду с этими целями постепенно стали возникать и другие, от политизации обменного процесса Советский Союз полностью не отказался. Среди финских агентов ОФСС придерживалось мощной идеологической позиции, в то время как многие другие институции в сфере искусства и сами артисты не хотели или не были способны видеть политическое и идеологическое измерение обменной деятельности. Для них финляндско-советский обмен предлагал в первую очередь профессиональные возможности, такие как карьерный рост, выход на международную арену и профессиональное развитие. С этой точки зрения СССР был прежде всего не политическим или идеологическим врагом, а страной, где ценили искусство и где определенные его виды процветали благодаря щедрой государственной поддержке. У Финляндии и финнов была возможность приобрести выгоду в сложившейся ситуации, и некоторые с рвением воспользовались случаем.

В своей книге я пытаюсь продемонстрировать, что политические мотивы еще не означают прямой политической или идеологической ангажированности действий. Часто политические мотивы играли второстепенную роль, а культурное взаимодействие приносило пользу в первую очередь самим артистам и многочисленной публике. Центральное место в настоящем исследовании я уделяю музыке и танцу, которые находились на острие советских культурных обменов. Литература, изобразительное искусство и театр в 1940–1950‐х годах играли еще относительно небольшую роль в финляндско-советском взаимодействии. Советская литература, конечно, переводилась на финский язык, но объемы этих переводов нельзя назвать значительными. Поэты и писатели редко участвовали в культурных обменах того времени. Помимо музыки и танца центральную роль в культурном сотрудничестве играл кинематограф, считавшийся в СССР важнейшим видом искусства. Основными участниками распространения советских фильмов на территории Финляндии были объединение «Совэкспортфильм» – организация, занимавшаяся прокатом за рубежом, – и АО Kosmos-Filmi, перешедшее после войны в собственность СССР. Посредством передачи АО Kosmos-Filmi Советскому Союзу Финляндия стала единственной страной, где у СССР были собственные кинотеатры и кинопрокатная компания. Связанные с кинематографом вопросы я, однако, затрагиваю в настоящей книге лишь по касательной, поскольку эта тема требует отдельного исследования.

ИСТОЧНИКИ И ЛОГИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

В настоящем исследовании я попытался создать картину влияния СССР на развитие культуры Финляндии, а также сотрудничества, возникшего между этими двумя странами в послевоенный период. Эта цель требовала использования разнообразных источников. Если бы я осуществлял исследование, опираяясь лишь на финские источники, деятельность СССР могла бы показаться противоречивой и не всегда понятной. Российский архивный материал дает возможность понять, чем были вызваны эти противоречия, какие факторы влияли на принимаемые решения и как стороны отстаивали свои интересы. Также при работе с большим набором источников становится понятнее идеологическая и политическая подоплека определенных решений и действий.

Эта работа стала результатом исследования продолжительностью почти в десятилетие. Начало ему было положено в Москве, где я обнаружил интересные документы, касавшиеся культурного обмена между Финляндией и СССР. В тот момент я работал над исследованием советской культурной дипломатии и культурного влияния СССР в западных странах и решил, что обнаруженные материалы могут заинтересовать моих коллег из Финляндии, занимающихся этой темой. Когда выяснилось, что обширный культурный обмен между Финляндией и СССР до сих пор никем толком не изучен, я решил заняться этим сам. В настоящей книге используются как русскоязычные, так и финские архивные материалы, периодические издания, а также интервью в основном с финскими, но и с некоторыми советскими деятелями искусства.

Общество «Финляндия – Советский Союз» в послевоенный период играло значительную роль в отношениях двух стран, поэтому помещенный в Национальный архив Финляндии архив ОФСС является центральным источником в настоящем исследовании. Это чрезвычайно объемный архив, что не очень характерно для собрания материалов организации, относящейся к гражданскому добровольческому сектору. В нем собраны материалы, документирующие собрания и деятельность разных органов Общества: планы работы и отчеты, бухгалтерские документы и административные решения. ОФСС иерархически подразделялась на окружные представительства, а они, в свою очередь, – на местные отделения. С точки зрения моего исследования центральным агентом является головная организация ОФСС. Головная организация, в особенности в первые годы существования ОФСС, крепко держала бразды правления Обществом в своих руках и осуществляла коммуникацию с СССР в основном самостоятельно. Я смог убедиться в этом, изучив помещенные в региональные архивы Финляндии архивы разных окружных представительств ОФСС, которые оказались почти бесполезными с точки зрения советских контактов 1940–1950‐х годов. В то же время объем архива головной организации настолько внушителен, что материалов достаточно и без собраний окружных представительств и местных отделений.

В архиве головной организации ОФСС корреспонденция выделена в отдельную коллекцию, структурированную хронологически и тематически. Мною была изучена как переписка внутри страны, так и с инстанциями в СССР. Отечественная часть содержит среди прочего коммуникацию с окружными представительствами, государственными органами, частными лицами, а также с различными сообществами. Переписка с советской стороной обычно русскоязычная. ОФСС выполняло также функции посредника, переводя на русский язык письма различных сообществ и направляя их в нужные организации в СССР. В таких случаях оригинальное письмо на финском часто сохранялось. Помимо переписки, в архиве ОФСС имеются секторы документов, относящихся к визитам делегаций и артистов. По какой-то причине в этих секторах содержатся в основном критические статьи из периодических изданий, а также время от времени попадаются различные, связанные с гастролями, материалы. В общем и целом, архив ОФСС предлагает исчерпывающую картину развития финляндско-советских культурных отношений в послевоенные годы.

Объектом настоящего исследования, однако же, не является деятельность ОФСС как таковая. Именно поэтому мною был проанализирован внушительный объем материалов из различных российских архивов. Они помогли мне понять мотивы, побуждавшие СССР вести масштабный культурный обмен с Финляндией, и оценить роль советских учреждений и артистов в этом процессе. С точки зрения СССР, ОФСС было не отправной точкой, а, скорее, удобным средством и надежным партнером по сотрудничеству, позволявшим максимально комфортно вести деятельность в Финляндии. Переписка между различными советскими организациями обнажает, однако, многие факты, о которых напрямую никогда не сообщалось ни ОФСС, ни другим финским организациям, по крайней мере, официально. Если, например, гастроли какого-нибудь советского артиста или ансамбля в Финляндии отменялись, о настоящей причине не сообщалось даже ОФСС. Внутренняя советская корреспонденция, в свою очередь, обнаруживает больше сведений, в частности о том, кто принимал решения в подобных случаях. Эти темы рассмотрены подробнее в части, посвященной взаимным визитам артистов.

В советских архивных материалах переписка занимает центральное место. На письма, приходившие из Финляндии, реагировали почти всегда, но не всегда, однако, отвечали. Вместо этого вопрос мог рассматриваться в разных организациях довольно долго. На материале переписки также можно увидеть, как менялось соотношение сил разных советских организаций. Система управления в СССР не была монолитной – наоборот, одни организации в разное время теряли власть, а другие занимали центральное положение. Например, в последовавшие за смертью Сталина годы власть МИД во внешних культурных вопросах была значительно ослаблена и фокус сместился на новых агентов[15]. Что касается культурного обмена с Финляндией, то одними из центральных организаций в послевоенный период были Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС), работавшее в непосредственном контакте с МИД и отвечавшее за внешние культурные связи, а также Министерство культуры и многочисленные организации, функционировавшие в его подчинении. В Финляндии деятельность ВОКС совсем не была исследована[16], но американский историк Майкл Дэвид-Фокс (Michael David-Fox) написал отличную монографию о деятельности ВОКС в межвоенный период. Работа ВОКС во времена Сталина затруднялась деятельностью органов государственной безопасности. Деятели культуры были бы не против более обширного культурного обмена, но, особенно в случае с западными странами, им приходилось довольствоваться немногочисленными контактами с местными коммунистическими партиями и близкими к ним организациями[17]. С другой стороны, в отличие от большинства западных стран, в СССР культура воспринималась как центральный элемент внешней политики и внешнего влияния.

В СССР все организации передавали свои документы в архивы в большом объеме; переданные в архивы материалы послевоенного периода часто наиболее многочисленны, хотя из‐за большого количества подчас не структурированы. На практике исследователю приходится просматривать огромные объемы документов, чтобы найти искомое. В настоящем исследовании я воспользовался в первую очередь собраниями РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства) и ГА РФ (Государственный архив Российской Федерации). В случае с РГАЛИ меня интересовал в первую очередь архив Министерства культуры СССР, далее следовали архивы Комитета по делам искусств, Большого театра и других организаций. В ГА РФ я начал работу с изучения коллекции документов ВОКС, оставив на потом материалы других контактировавших с иностранными государствами организаций, например Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию, Советского комитета защиты мира и ряда других.

Используя архивные материалы СССР, необходимо помнить, что страна на практике являла собой диктатуру коммунистической партии, при которой идеология и устремления этой партии оказывали значительное влияние на работу и направление деятельности всех организаций и конкретных лиц. В настоящем исследовании я, например, использовал переписку между отдельными советскими артистами и финскими коллегами. В данном случае речь не идет об обстоятельствах частной жизни. Так, письма скрипача Давида Ойстраха (1908–1974) или композитора Дмитрия Кабалевского (1904–1987), адресованные частным лицам в Финляндии, обнаруживаются в архивах учреждений различных административных областей. Финны не всегда отдавали себе в этом отчет, но советские граждане, конечно, помнили о своем положении и умели составлять письма так, чтобы в них не содержалось отступлений от магистральной идеологической линии. В большинстве случаев переписку от лица артистов вели сотрудники и специалисты, представлявшие разные области управления. Наряду с корреспонденцией важным жанром среди собранных материалов являются различные докладные записки, которые советская администрация производила в большом количестве. Например, существуют меморандумы переговоров советской стороны с финнами, в которых запротоколированы телефонные и очные разговоры. Записки составлялись также и советскими гражданами, работавшими с финскими артистами в качестве гидов и устных переводчиков. Записки и планы были для советской администрации главным способом планирования своей деятельности и способом руководства. Исследователю они могут рассказать об ограничениях в условиях работы организации, а также иногда о деятельности и взглядах отдельных деятелей искусства и артистических групп.

Поездки советских артистов за границу никогда не были простым вопросом. Вплоть до середины 1980‐х годов для получения разрешения на выезд требовалась резолюция органов государственной безопасности. Хотя архивы КГБ и других служб безопасности не являются открытыми, в партийных архивах и в архиве Министерства культуры обнаруживаются созданные этими организациями документы и заключения, содержащие комментарии по поводу зарубежных поездок артистов. В личных характеристиках, в частности, сообщалось, являлся ли конкретный человек членом партии, была ли его деятельность безукоризненной с точки зрения идеологии и каким творческим потенциалом он обладал. Если в биографии соискателя не обнаруживалось ничего подозрительного, ему могли позволить выехать за границу. Получение разрешения на выезд было крайне непростым процессом, что часто приводило к изменениям и отменам в последний момент. О причинах отмены или переноса визита финским коллегам обычно не сообщали.

Помимо фондов в ГА РФ и РГАЛИ я изучил материалы, собранные ранее в архивах КПСС и хранящиеся в РГАНИ (Российский государственный архив новейшей истории) и в РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории). Существуют два партийных архива: первый документирует время после смерти Сталина, второй – период, предшествовавший смерти Сталина. Значение партийных архивов с точки зрения отношений в сфере культуры во второй указанный период невелико. Влияние подведомственных партии органов снова усилилось в конце 1950‐х годов, когда ВОКС упразднили и вместо него учредили ГККС – Государственный комитет по культурным связям (ср. КГБ, который также работал как государственный комитет)[18]. Изменение, однако, еще не было столь заметно в охваченный настоящим исследованием промежуток времени.

Отдельно необходимо отметить также фотоархив ОФСС, который находится не в Национальном архиве Финляндии, а в Народном архиве. Хотя данная книга содержит лишь немногочисленные ссылки на фотоархив, значение фотоматериалов временами представляется весьма немаловажным. Фотоархив ОФСС располагает впечатляющим объемом материалов и структурирован как тематически, так и хронологически. О большинстве визитов артистов сохранились фотоматериалы, с помощью которых возможно не только определить географию выступлений, но, например, получить информацию о выступлениях на заводах и рабочих местах в рамках так называемых региональных гастролей. Некоторые фотографии смогли запечатлеть также общение артистов и публики.

Из финских архивов, помимо архива ОФСС, я использовал прежде всего архивы организаций, участвовавших в культурном обмене с СССР. К сожалению, архивы многих небольших организаций, таких как концертное агентство «Fazer» («Фацер»), со временем были утрачены. С другой стороны, например, Национальная опера Финляндии и Музыкальная комиссия города Хельсинки (организация, занимавшаяся администрированием Городского оркестра Хельсинки) смогли сохранить обширные архивы. Они позволяют рассматривать осуществлявшийся с Советским Союзом культурный обмен с точки зрения указанных организаций, которая часто очень отличается от точки зрения ОФСС или советских представителей. Этот материал также помогает увидеть их совместную с СССР деятельность в целом.

Наряду с архивными материалами важное место в настоящем исследовании занимают интервью. Первые из них я взял еще в 2010 году. Некоторые из интервьюируемых мною людей в то время уже скончались. А с кем-то я просто не успел побеседовать. Взятые интервью проявили вещи, которые невозможно обнаружить в архивах или периодических изданиях. Я разговаривал как с финскими артистами, контактировавшими с советскими коллегами, так и с работавшими в разных организациях лицами, владевшими прямой информацией о культурных обменах с Советским Союзом и их осуществлении на практике. Интервью, взятые у артистов, открыли совершенно другой мир контактов в области искусства, нежели тот, который предлагают архивные материалы. Мне стали известны такие факты деятельности советских артистов, которые невозможно обнаружить в официальных документах. Взятые у финских артистов интервью помогли также понять значимость советских артистов и финляндско-советских культурных связей в финском контексте. В случае с отдельными организациями, такими как, например, концертное агентство «Fazer», интервью помогли восполнить пробелы, возникшие из‐за отсутствия необходимого архивного материала. Благодаря интервью, взятым у бывших сотрудников, удалось получить сведения и о гастрольной практике.

Большой массив источников образуют также статьи из периодических изданий. В архивных материалах я обнаружил лакуны, в особенности в части первых лет работы ОФСС и других финских агентов. Хотя советские архивы и располагают хорошими собраниями за этот период времени, отслеживание графиков и мест выступлений советских артистов иногда представляется возможным лишь по рецензиям на концерты, опубликованным в периодических изданиях. К тому же материалы периодических изданий помогают установить степень освещенности визитов в прессе, а также значение, придававшееся гастролям различными организациями. Особенно заметно политическое разделение периодики первых послевоенных лет. Близкие к коммунистам и ДСНФ газеты писали о визитах советских делегаций намного активнее, чем придерживавшаяся правых политических взглядов пресса. Правые газеты писали о визитах гораздо реже и с меньшим акцентом на политику. Кроме того, советских культурных деятелей в правой прессе называют «русскими» и пишут именно о русской культуре. Со временем, в особенности на рубеже 1940–1950‐х годов, влияние идеологических и политических взглядов на содержание статей об искусстве – и на сам процесс написания этих статей – явно уменьшилось. В визитах артистов не видели – или не хотели видеть – политического аспекта.

При написании данной книги я использовал те статьи из периодических изданий, которые хранятся в обширном собрании Общества «Финляндия – Советский Союз». В архиве ОФСС я обнаружил множество газетных вырезок, по большей части 1940‐х годов, откуда удалось узнать про гастроли, о которых не сохранилось иных сведений.

Помимо финляндских финноязычных и шведоязычных газет, я изучил также крупнейшие советские газеты «Правда» и «Известия», а также «Литературную газету», чтобы проследить историю посещений СССР финскими артистами. Кроме того, я проанализировал советскую прессу на предмет того, когда и как финляндско-советский культурный обмен освещался в СССР. При изучении советских газет мною были использованы полные цифровые версии изданий.

Я пользовался также материалами профессиональных журналов из разных областей. Особенно многочисленными оказались музыкальные журналы, некоторые из которых существовали совсем непродолжительное время. В список источников я поместил только те журналы, на которые я ссылаюсь в настоящем исследовании. Мною были изучены и многочисленные профессиональные журналы, в которых финляндско-советское сотрудничество практически совсем не освещалось. С некоторым удивлением я обнаружил, что в музыкальной прессе рабочего движения Финляндии об СССР писали очень мало.

Последнюю, наиболее крупную группу источников составляют воспоминания. Большинство деятелей культуры, активных в 1940–1950‐х годах, к моменту начала моей работы уже скончались. Однако многие из них успели оставить после себя мемуары, в которых упоминают – или не упоминают – финляндско-советское сотрудничество. В большинстве случаев поездки в СССР воспринимались артистами как специфический опыт, при этом советское искусство считалось первоклассным, а система поддержки – весьма щедрой. Проблема мемуаров заключается в том, что они часто были написаны спустя десятилетия после описываемых событий. Во многих случаях мне пришлось подтверждать правдивость упомянутых событий с помощью других источников, так как в воспоминаниях иногда даже год не упоминается. То же самое приходилось делать, работая и с интервью, которые отсылают к событиям без привязки к конкретной дате.

С методологической точки зрения важно учитывать описанные выше возможности и ограничения различных источников. В своем исследовании я указываю на проблемные места в определенных источниках, часто в формате постраничных сносок. В качестве основы для сбора и использования материалов интервью мне послужили в первую очередь антологии «Muistitietotutkimus: metodologisia kysymyksiä» («Исследование памяти: методологические вопросы»; 2006) и «Ääniä arkistosta – haastattelut ja tulkinta» («Голоса из архива – интервью и интерпретация»; 2008)[19]. Служащие основой моих интерпретаций источники легко отследить по ссылкам. В случае с архивами наряду с техническим библиографическим описанием архивного материала я также указываю вид документа (докладная записка, письмо, отчет), выступающее информантом лицо и максимально точное время возникновения источника. Тем самым я предлагаю читателю инструменты для оценки достоверности моих выводов.

В целом изложение в книге не придерживается строго хронологического порядка, но объединяет в себе хронологический и тематический подходы. Отправной точкой служит рубеж 1944–1945 годов, когда в Финляндию устремился целый поток советских артистов. В первых главах я описываю изменения, произошедшие на рубеже 1940–1950‐х годов, и рассматриваю мотивы СССР и суть культурных обменов. В главе «Творческие сферы начинают сотрудничество» уделяется внимание непропорциональному распределению культурных обменов и популярности исполнительских искусств. В четвертой главе фокус исследования смещается на открытие СССР для финских артистов и на то, как финны воспринимали финляндско-советскую обменную деятельность. Пятая глава посвящена масштабному и прорывному сотрудничеству Национальной оперы Финляндии с советскими оперными театрами в 1950‐х годах. В последней главе речь пойдет об особом положении Эстонии в финляндско-советском культурном обмене. В заключении я резюмирую сделанные мною наблюдения и кратко характеризую значительные изменения в культурной обменной деятельности, произошедшие в начале 1960‐х годов.

ПОВОРОТ В КУЛЬТУРНЫХ ОТНОШЕНИЯХ

После выхода Финляндии из Второй мировой войны в начале сентября 1944 года руководство Финляндии решило искоренить недоверие к СССР времен Первой республики. В течение всего периода независимости Финляндии СССР воспринимался финнами как враг[20]. В годы Второй мировой войны этот образ усилился благодаря антисоветской военной пропаганде, а также личному опыту людей на фронте, под бомбежками и на войне вообще[21]. До окончания войны деятельность коммунистов в Финляндии была запрещена. А Советский Союз, управляемый коммунистической партией, в целом воспринимался финнами как чуждое, враждебное государство, о котором мало что известно. И это несмотря на то, что ультраправые попытки государственного переворота в Финляндии были пресечены. Когда стало понятно, что Финляндия проиграет войну, а Германия будет разгромлена, в политическом руководстве Финляндии появилось понимание, что единственным способом сохранения будущего Финляндии как независимого государства является создание дружественных отношений с СССР и заверение СССР в миролюбивой позиции Финляндии. На практике антисоветская направленность к тому моменту стала уже настолько неотъемлемой частью финской идентичности, что изменения должны были быть кардинальными. И для начала необходимо было избавиться от открытой ненависти к «рюсся». Вместе с СССР Финляндия начала развивать программы дружбы и культурного обмена, считавшиеся ключевым фактором создания новых, доверительных и дружественных отношений[22]. Часть политиков участвовала в данной деятельности против своей воли, но присутствие Союзной контрольной комиссии сдерживало открытую критику.

Важным шагом в развенчивании образа врага стало упразднение организаций, поддерживавших этот образ. Проблема заключалась в том, что Советский Союз, финские коммунисты и другие финны имели свои собственные интерпретации того, что представляют собой эти организации. Быстрее всего случаем воспользовалась КПФ и объявила антисоветскими организации, которые считала враждебными себе. Из публичного доступа были также изъяты все антисоветские материалы, а касавшаяся СССР новостная повестка регулировалась во имя национального интереса[23], которого коснулось одно важное изменение. Раньше национальный интерес был направлен как раз против СССР, теперь же интересы Финляндии и Советского Союза объединялись, по крайней мере в выступлениях ведущих политиков[24]. Часто новую доктрину так и называли – «новая восточная политика». Говоря о первом, назначенном им 17 ноября 1944 года правительстве, Паасикиви отметил, что ему [правительству] «…в первую очередь необходимо работать в наилучшем взаимопонимании с нашим соседом Советским Союзом…»[25]. Постепенно для восточных отношений выработалась своя, позаимствованная из советского идеологического дискурса риторика. Перенятие советского жаргона (речевой практики, характерной для официальных лиц в СССР) отталкивало обычных людей. Для тех, кто не был знаком с официальным советским языком, публичные выступления часто выглядели пустыми, ритуальными и не имевшими большого реального значения. Восточные отношения можно разделить на две части: на официальную политику, которая касалась обычных людей лишь косвенно, и на взаимодействие на уровне гражданского общества, в рамках которого происходило большинство культурных обменов.

После войны ситуация в СССР, однако, на позволяла вести такой же культурный обмен, как тот, например, что происходил между Финляндией и Швецией. Руководимый Сталиным СССР был закрытым обществом, которое не позволяло внешнему влиянию проникнуть через границы. За ослаблением строгого контроля над культурной жизнью во время войны последовало ужесточение в 1946–1948 годах, в рамках которого особенно сильно боролись с влиянием, считавшимся иностранным[26]. Деятельность СССР за границей представляла собой прежде всего распространение пропаганды, поддержку лояльных Советскому Союзу иностранных партий или происходившую на уровне межгосударственной дипломатии работу[27]. Для обычных людей Советский Союз представлял в первую очередь угрозу. Ситуация начала медленно меняться после окончания войны, в 1940‐х годах, постепенно наращивая обороты после смерти Сталина.

Развитие хороших отношений с Финляндией являлось для СССР важным направлением[28]. Спустя месяц после окончания боевых действий осенью 1944 года в финских кинотеатрах уже шли первые советские картины. Первую советскую фотовыставку открыли в выставочном центре «Taidehalli» в Хельсинки в 1944 году, а первые советские артисты и творческие группы прибыли в Финляндию на гастроли в январе 1945 года. Первопроходцем выступил хор Красной армии, который снискал международную славу на Всемирной выставке в Париже в 1937 году и теперь в первый раз выехал с гастролями за границу после войны[29]. В силу существовавших ограничений и атмосферы сталинского периода все же нельзя еще говорить о настоящем культурном обмене, так как на практике река текла в одном направлении – из СССР в Финляндию. На протяжении всего послевоенного времени Финляндия была первой на пути следования европейских гастрольных маршрутов советских творческих групп. В то время как Западная Европа только мечтала заманить к себе ведущих советских артистов, их выступления Финляндии прямо-таки навязывались. В послевоенные годы финны могли наслаждаться гастролями артистов самого высокого уровня, чьи выступления не ограничивались только столичными концертными залами, но проходили и в других частях страны. В 1950‐х годах количество визитов продолжало расти.

Хотя в Финляндии политическое руководство серьезно занималось сокращением антисоветских настроений, остальное общество следило за политикой пассивно. Уже в начале президентства Кекконена, т. е. в середине 1950‐х, политические отношения с Советским Союзом стали достаточно теплыми, но и пресса, и широкие массы населения продолжали относиться к СССР с подозрением[30]. Русофобия и антисоветские настроения были слишком глубоко укоренены. В особенности медленно менялись взгляды городского среднего класса и интеллигенции. В течение долгого времени положительный образ СССР был связан в сознании людей именно с коммунистами, что несколько замедляло изменение отношения к нему тех, кто не причислял себя к крайне левым. Поворотным моментом, пожалуй, можно считать середину 1960‐х годов, когда политику Кекконена поддерживали как Национальная коалиция Финляндии и Социал-демократическая партия, так и большинство народа Финляндии, включая студентов-радикалов[31]. Хотя студенчесво постепенно политизировалось, на уровне гражданского общества связи с СССР, наоборот, утратили свою политическую подоплеку, и отношение к СССР начало меняться. На рубеже 1970–1980‐х годов взгляд финнов на СССР уже значительно отличался от среднестатистического отношения в западных странах, в которых к СССР изначально относились сдержаннее. Однако и в 1950‐е годы в Финляндии находились учреждения культуры, сотрудничавшие со своими советскими коллегами. Также и среди культурных деятелей обеих стран было немало тех, кто контактировал друг с другом, несмотря на абсолютную разность политических и идеологических систем СССР и Финляндии.

Изменения на уровне гражданского общества происходили медленно, в том числе по вине самого Советского Союза. Более широкий культурный обмен с западными странами, и в частности с Финляндией, стал возможным только после смерти Сталина в 1953 году. До этого односторонний характер отношений препятствовал прямым контактам большинства финнов с СССР[32]. Однако смерть Сталина положила начало совсем другим отношениям. В середине 1950‐х годов культурный обмен действительно стал для нового советского руководства центральной областью внешней политики государства, вследствие чего лучшие советские музыканты начали постоянно гастролировать на западных концертных площадках[33]. Культурный обмен поначалу часто происходил в рамках договоров между государствами[34], но вскоре принятие решений стало происходить на более низких уровнях, а политики занялись другими проблемами. Для СССР эта деятельность имела явную политическую подоплеку, и цель культурного обмена заключалась в первую очередь в том, чтобы демонстрировать непревзойденность советской системы и в целом позитивно влиять на представления граждан иностранных государств об СССР[35]. В обоих государствах люди воспринимали культурный обмен в первую очередь как обогащающее культуру явление и часто не замечали политической составляющей. Публику интересовало высококлассное искусство страны, которая долгое время оставалась закрытой.

В мировой науке исследования о фоновых причинах и влиянии культурного обмена существуют в некотором количестве, и эта тема определенно является объектом растущего интереса[36]. В Финляндии же нет собственно исследований, посвященных финляндско-советскому культурному обмену. Частично причина заключается в том, что в стране было множество участвовавших в обменной деятельности организаций – от Общества «Финляндия – Советский Союз» до Института Советского Союза при Министерстве образования и многочисленных местных агентов. В результате источники оказались разбросанными по многочисленным архивам. Отдельной организации, через призму которой можно рассматривать культурный обмен, не существовало, к тому же вплоть до начала 1960‐х годов роль государства оставалась очень слабой. Вместо государства центральным агентом с финской стороны было Общество «Финляндия – Советский Союз».

ОБЩЕСТВО «ФИНЛЯНДИЯ – СОВЕТСКИЙ СОЮЗ»

Деятельность ОФСС энергично началась осенью 1944 года. За несколько месяцев было открыто 364 отделения. Спустя год количество отделений возросло уже до 700. Одновременно количество членов увеличилось с 70 000 до целых 170 000[37]. Интерес к деятельности Общества и его целям был, похоже, значительным. Мотивом некоторых членов была игра на опережение (страх оккупации), но многими двигал личный интерес: они хотели больше услышать о стране, которая была закрытой, но которую, в особенности в крайне левых кругах, считали раем для пролетариев.

Предшественником ОФСС было основанное после Зимней войны (1939–1940) Общество мира и дружбы между Финляндией и Советским Союзом[38], которое, однако, вследствие своей радикальной и очень просоветской деятельности быстро вступило в конфликт с государственной властью и остальной Финляндией. Поэтому после Советско-финской войны 1941–1944 годов СССР предупреждал финских коммунистов о том, что в деятельность нового общества не следует вмешиваться, чтобы его не постигла та же участь[39]. И если коммунисты и активисты предшественника ОФСС работали над созданием преемника Обществу 1940 года, то представители сферы экономики и буржуазная пацифистская оппозиция пытались создать организацию, опиравшуюся на более широкую основу, чем у левых[40].

Создатели ОФСС преследовали конкретную цель: основать маленькое, управляемое экономической и политической элитой общество, с помощью которого можно перехватить инициативу у крайне левых и создать при этом разветвленную общественную организацию, необходимость которой левыми также признавалась. Конечный результат представлял собой нечто среднее. Влияние буржуазных кругов было особенно заметно при взгляде на оригинальный состав правления ОФСС, в который входили одновременно представители как будущего ДСНФ, так и буржуазной пацифистской оппозиции. У Паасикиви, очевидно, была главная роль в выборе не-левых членов Общества[41]. Во втором правительстве Паасикиви (17 ноября 1944 – 17 апреля 1945 года) из членов правительства семь входили в ОФСС, а в третьем правительстве Паасикиви, составленном по итогам первых послевоенных выборов, прошедших в марте 1945 года, целых шесть министров входили в центральное правление ОФСС: премьер-министр, министр иностранных дел, министр юстиции, министр обороны, министр образования и министр торговли и промышленности[42].

Левые стремились увеличить ОФСС до масштабов максимально крупной общественной организации, охват которой был бы шире, чем сфера влияния ДСНФ. Однако в первые же годы работы Общества эта цель начала сильно противоречить политической доктрине ОФСС. Советский Союз хотел, чтобы ОФСС играло значительную роль в Финляндии, но, повышая своими действиями авторитет ОФСС, СССР одновременно укреплял в обществе позиции левых политиков. Например, предоставленная Сталиным двухлетняя отсрочка выплат репараций была анонсирована именно в связи с визитом ОФСС в Москву[43]. Еще активнее, чем СССР, репутацию Общества именно как левой организации подпитывали сами представители левых сил, работавшие в кругах ОФСС.

Возможно, самой серьезной проблемой расширяющегося ОФСС на первых порах его существования стало упразднение Союза братьев по оружию. В нескольких отделениях Общества произошли массовые подачи заявлений членов о выходе из организации, когда стало известно, что ОФСС выступило с резолюцией о роспуске Союза братьев по оружию Финляндии[44]. Центральное отделение Общества, как и многие другие крайне левые организации, выступило с обращением к правительству, которое в конце концов поддалось и ликвидировало Союз братьев по оружию. Например, в очень левом городе Ямсянкоски на собрании местного отделения ОФСС, рассматривавшем вопрос об упразднении Союза, присутствовали 250 членов. Из них 69 выступили против, изложив свою точку зрения в заявлении о том, что деятельность Союза братьев по оружию не противоречит целям ОФСС. Центральное отделение Общества жестко вмешивалось в деятельность тех местных отделений, которые в январе 1945 года высказались против резолюции об упразднении Союза братьев по оружию[45]. На практике меры дисциплинарного воздействия потерпели поражение. В результате споров прежде не входившие в ДСНФ члены ОФСС, в особенности представители интеллигенции, стали выходить из Общества. В Ямсянкоски из ОФСС вышло около ста человек. К концу 1947 года в ОФСС осталось только 113 человек – меньше половины от изначального количества[46].

Четвертый пункт принципов деятельности ОФСС о противодействии всем стремящимся навредить отношениям Финляндии и СССР разрешал совершать действия, направленные против Союза братьев по оружию. Это привело к тому, что в первое десятилетие ОФСС четко придерживалось политической линии ДСНФ и действовало так, будто являлось культурным отделом ДСНФ[47]. Это отражалось как на деятельности ОФСС, так и на его составе.

В конечном итоге Общество «Финляндия – Советский Союз» обрело иерархическую структуру, состоящую из местных отделений, которые, в свою очередь, были подведомственны окружным организациям Общества. Над окружными организациями находилось центральное отделение, которое определяло деятельность окружных организаций и местных отделений, составляя регламентирующие уставы и строго контролируя их выполнение. Собрания центрального отделения с самого начала были тщательно подготовлены и организованы, имели четкий порядок работы и правила. СССР не определял практическое функционирование ОФСС – эта сторона деятельности была целиком организована самим ОФСС. При этом в Обществе с самого начала активно использовалась советская риторика. Отчет о деятельности за 1945 год пестрит «ударами против вредительских поползновений», «серьезными тормозами для рационализации» и «победами демократии»[48]. Франсуаза Том подробно проанализировала язык советских коммунистов, определила идеологические роли языка и выделила в нем то, что отличает их от всех прочих[49]. Эти языковые особенности переняла не только КПФ, но в значительной степени и ОФСС. Тексты ранних публичных заявлений и резолюций ОФСС выглядят как практически дословные переводы публичных заявлений, издававшихся в СССР[50].

Быстрое расширение Общества имело свои проблемы. С точки зрения центрального отделения, значительные сложности ОФСС испытывало прежде всего в сфере связей с общественностью и поставки материалов по всей Финляндии, а также в целом в области организации деятельности из‐за малочисленности человеческих ресурсов. Центральное отделение начало незамедлительно обучать сотрудников отделений учебно-кружковой и культурной работе. В 1945 году «стали уделять еще больше внимания усилению характера Общества как общественной организации», имея в виду привлечение к ее работе не только представителей левого политического спектра[51]. Главная цель заключалась в знакомстве публики с СССР посредством лекций, докладов и, конечно, снимавшихся в СССР кинофильмов. Материал для пропаганды активно поставлялся также Государственной телерадиокомпанией Финляндии «Yleisradio»[52].

В первое десятилетие существования ОФСС заявления и публикации Общества очень совпадали с коммуникацией КПФ и СССР. Для многих финнов риторика коммунистов по-прежнему представлялась чуждой, и ОФСС, активно использовавшее этот язык, не способствовало росту доверия к СССР. Подозрительности добавляло и то, что в одной из своих первых резолюций ОФСС потребовало от правительства Финляндии незамедлительной передачи помещений бывших домов шюцкора и организации «Лотта Свярд» в распоряжение Общества[53]. Прошло слишком мало времени после Второй мировой, и постоянное педалирование после войны темы фашизма, в особенности в связи с объединениями, которые, как считалось, с фашизмом связаны не были, заставляло людей сомневаться в целях и происхождении ОФСС. Ради привлечения в свои ряды тех, кто относился к коммунизму с недоверием, Общество чрезмерно активно начало вмешиваться в актуальную политику. К тому же СССР сузил свои внешние связи и поручил их поддержание в Финляндии очень ограниченному кругу деятелей, что тоже не способствовало возникновению позитивного отношения к СССР. Таким образом, деятельность ОФСС в течение первого послевоенного десятилетия оставалась очень односторонней и направленной из СССР в Финляндию. Работа в отделениях концентрировалась в основном вокруг присылавшихся из СССР материалов и, в отличие от центрального отделения, не предполагала непосредственных контактов с советскими гражданами. Все вышеперечисленное вызывало у финских граждан впечатление, что Общество, стремясь к увеличению взаимопонимания и дружбы между народами двух стран, пытается усилить влияние и присутствие Советского Союза в Финляндии.

Ил. 1. На празднике годовщины Октябрьской революции 1917 года в Хельсинки в ноябре 1951 года. Автор фото: Юрьё Линтунен. Источник: Народный архив (Kansan arkisto), Хельсинки

В 1950‐х СССР стал открываться Западу и заключать культурные договоры не только с Финляндией, но и с другими западными странами. В этих странах СССР не действовал открыто и стремился к своим целям, не выпячивая советскую идеологию. В случае с Финляндией Общество «Финляндия – Советский Союз» активно продвигало советскую идеологию не только на протяжении 1950‐х, но и 1960‐х годов, и даже сетовало на то, насколько «незначительно знание сочинений Ленина среди получивших школьное образование лиц», а ведь «Ленин не сомневался, признавая независимость Финляндии». История Финляндии продолжала подвергаться «выравниванию»:

Хотя крайне регрессивные элементы и одержали верх в нашей стране и в течение пары десятилетий терроризировали наш народ <…>, жили чувство дружбы по отношению к Советскому Союзу и желание мирного сотрудничества с ним постоянно в большой части нашего народа. <…> Путем тяжелого опыта народ Финляндии освободился от власти регрессивных элементов. Его бóльшая часть научилась конкретно понимать ценность дружбы Советского Союза[54].

Большинству финнов такая интерпретация истории была чужда, даже ненавистна.

Центральное отделение Общества напрямую руководило работой региональных отделений и поставляло им весь необходимый для работы материал, а также контролировало все публикации. Центральной задачей для себя ОФСС с самого начала определило «передавать правильную информацию о Советском Союзе» – так написано в годовом отчете Общества за 1945 год. Эта просветительская работа осуществлялась в формате праздников и собраний, докладов, выставок, кинопоказов, проводилась с помощью библиотек, радио и образовательных кружков. Касающиеся СССР материалы поступали прежде всего через ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей), занимавшееся внешними культурными связями СССР. Советское информационное агентство ТАСС также участвовало в разработке материалов. ВОКС и ТАСС, в свою очередь, преследовали собственные цели, которые не только были связаны с распространением правдивой, с их точки зрения, информации, но и направлены на поддержание внешней политики СССР[55]. А деятельность ОФСС как раз и заключалась в организации образовательных кружков, собраний и праздников, а также в распространении книг, выставок и кинофильмов[56]. ОФСС не было польностью пассивной организацией – оно заказывало дополнительные уточняющие материалы об СССР, хотя на эти запросы Советский Союз, особенно на начальном этапе, отвечал с переменной регулярностью[57].

С начала 1954 года ОФСС начало издавать свой собственный внутренний бюллетень, предназначенный для председателей и функционеров отделений и окружных организаций. Помимо актуальной информации, газета содержала также обзоры финляндско-советских культурных событий и выставок, а также большое количество опубликованного СССР статистического материала. Добавление этого материала во внутреннюю газету Общества было весьма необычным решением. Очевидно, цель заключалась в том, чтобы активисты Общества выполняли функцию дополнительного информационного канала СССР, работающего на аудиторию, состоящую из обычных граждан, и исправляющего таким образом «лживую» информацию об СССР, поступавшую из наиболее популярных СМИ. Например, в апреле 1954 года функционерам ОФСС была разослана исправленная статистическая информация о сельском хозяйстве СССР за предыдущий год. Западная пресса распространяла публиковавшиеся также и в Финляндии – и лживые с точки зрения СССР – цифры, которые теперь были заменены на присланные из СССР показатели, указывавшие на значительный прирост поголовья крупного рогатого скота, свиней и овец[58].

Взгляд на историю с точки зрения коммунистов прослеживался также в том, как Общество выстраивало свою деятельность. Ежегодный календарь памятных дат формировался в соответствии с линией ДСНФ. В СССР закрепилась традиция ритуального празднования годовщин и организации ежегодных мероприятий по случаю дня смерти Владимира Ленина, а также в честь памятных дат, связанных с выдающимися писателями и другими деятелями культуры, и в первую очередь с Октябрьской революцией. Из этих дат ОФСС переняло в первую очередь празднование Октябрьской революции, которое привязывалось к следующему за годовщиной «месяцу дружбы», в течение которого в разных областях Финляндии устраивалось множество мероприятий. «Месяц дружбы» торжественно завершался празднованием Дня независимости Финляндии, тем самым обозначая участие этой страны. Весной, соответственно, отмечалась годовщина заключения Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией, «когда каждому нашему подразделению следовало бы устроить какое-нибудь мероприятие», как говорилось в инструктаже центрального отделения Общества[59]. Визиты советских артистов в Финляндию весной и в конце года превратились в ежегодно повторяющееся явление на протяжении всего существования СССР, хотя культурный обмен менял свою форму и становился более разнообразным[60].

ИЗМЕНЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНОГО ПОЛОЖЕНИЯ

В послевоенные годы сфера искусства и культуры Финляндии страдала, как и все общество в целом, от нехватки ресурсов, которые направлялись в первую очередь в другие области. Развитие международных отношений требовало от учреждений культуры и искусства налаживания новых контактов. Еще задолго до Второй мировой войны связи с Германией и немецкими культурными институциями были для многих деятелей искусства и учреждений культуры, как, например, для Финской оперы (ныне Национальная опера Финляндии), основными. Были установлены близкие отношения и с Эстонией, теперь полностью прервавшиеся. Нерушимыми в послевоенные годы остались связи со Швецией и другими странами Северной Европы. Эти связи были очень важны, например, для социал-демократов. Посредством КПФ Советский Союз, в свою очередь, склонял финских коммунистов к ведению международной деятельности через Москву, а не самостоятельно[61]. В культурной сфере это вылилось в то, что в течение первого послевоенного десятилетия работавшие в кругах ДСНФ агенты практически монополизировали культурный обмен с Советским Союзом. Без помощи ОФСС связаться с советскими культурными институциями и артистами было практически невозможно. Даже те финские учреждения искусства, которые были особенно заинтересованы в установлении контактов с СССР, терпели в этом неудачу вплоть до середины 1950‐х годов. Но и позже создание сети контактов происходило медленно, так как, с одной стороны, ОФСС, похоже, хотело сохранить свое монопольное положение, а, с другой стороны, собственная практика СССР сильно отличалась от практик остального мира – многие финские деятели искусства просто не понимали, как справиться с ее бюрократическими правилами.

Глава 1

ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПОВОРОТ

На фоне политического бурления Общество «Финляндия – Советский Союз» (ОФСС) должно было начать знакомить финнов с советской культурой. СССР хотел изменить сформировавшееся в Финляндии во время Второй мировой войны мнение о себе, ликвидировать в стране фашизм и уменьшить влияние в Финляндии антисоветской пропаганды. Культура играла в этом значительную роль, так как в СССР считали, что с ее помощью можно отвернуть Финляндию от Запада в сторону СССР и одновременно усилить политическое влияние левых организаций. Влияние СССР было поначалу действительно очень заметно в деятельности ОФСС, и Союзная контрольная комиссия стояла за многими действиями ОФСС. СКК вмешивалась в дела Финляндии не только политически, но и посредством культуры.

Уже работавший в Финляндии в 1941 году сначала в качестве полномочного представителя, а затем в качестве посланника СССР Павел Орлов (1904–1989) вновь прибыл в Финляндию осенью 1944 года в роли политического советника Союзной контрольной комиссии[62]. Чтобы получить материал, необходимый для продвижения советской культуры в Финляндии, он обратился к председателю правления Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС) Владимиру Кеменову (1908–1988)[63]. Первым проектом стала выставка «Новый порядок Гитлера» в выставочном центре «Taidehalli» в Хельсинки, работавшая с 15 по 31 декабря 1944 года[64]. Ранее в этом выставочном центре, особенно во время войны, проводились выставки, тематически связанные с нацистской Германией[65]. Советскому Союзу было важно продемонстрировать, что организации, ранее контактировавшие с нацистской Германией, могли поменять свою позицию. Однако сделать это на практике было непростой задачей, учитывая влияние антисоветской пропаганды, продолжавшейся четверть века. Изменению положения вещей не способствовало и то, что интернационально ориентированные финские артисты, несмотря на все попытки, не могли в послевоенные годы попасть в СССР на гастроли[66].

Газета «Uusi Suomi» («Новая Финляндия») писала, что в последние десятилетия о культурной жизни в Советском Союзе можно было узнать что-либо в основном случайно по радио. Речь идет, скорее всего, о советских радиопередачах, среди которых попадались и программы о культуре, однако аудитория слушателей таких передач в Финляндии была очень ограниченной. Далее в газете говорится в основном о музыке и о том, что качество того, что можно услышать в радиопрограммах, очень разное. Иногда исполнение классической музыки было довольно слабым, а иногда, наоборот, качественнее, чем где бы то ни было в остальном мире. Как пример таких выдающихся исполнителей автор статьи называет скрипачей Давида Ойстраха и Галину Баринову (1910–2006), которым в будущем еще предстоит посетить Финляндию. В случае с советскими гастролерами никогда нельзя знать заранее, чего ожидать, пишет газета[67]. Непредсказуемость была характерной чертой визитов советских артистов в послевоенные годы. Отношение финнов к предстоящим гастролям было выжидательным, и часть граждан Финляндии воспринимала их прежде всего как политические акции. Политические коннотации выставки, организованной под Рождество в выставочном центре «Taidehalli», обнаружить было несложно, поскольку выставка была явно антифашистской и подчеркивала борьбу Советского Союза против Гитлера[68].

Сразу после Нового года в Финляндию стали прибывать не только выставочные экспонаты, но и артисты. Первой посетившей страну большой творческой группой был хор Красной армии, официально – Краснознаменный ансамбль красноармейской песни и пляски СССР[69]. Этот ансамбль во времена Сталина стал одним из ведущих художественных коллективов Советского Союза и имел важное идеологическое значение. Согласно официальной истории, ансамбль был создан на основе армейского любительского коллектива. На самом же деле ансамбль состоял из профессионалов высокого уровня, которые в своих видах искусства были лучшими исполнителями СССР. Руководитель коллектива Александр Александров (1883–1946) – автор музыки к гимну Советского Союза. До войны, в 1937 году, ансамбль выступил на Всемирной выставке в Париже, где был удостоен высшей премии, и стал известен и за пределами СССР. Репертуар коллектива строго следовал идеологическому курсу партии и согласовывался с актуальной политикой государства. СССР использовал хор Красной армии как продолжение своей внешней политики в послевоенный период. Хор выступал после войны в Праге, Берлине и Будапеште. Однако первым на очереди был Хельсинки.

Слухи о скором приезде в Хельсинки хора Красной армии начали ходить за две недели до прибытия ансамбля. Левая газета «Vapaa sana» («Свободное слово») первой сообщила о том, что хор выступит два или три раза в Хельсинки (28 и 31 января) и Тампере, и анонсировала радиотрансляцию концертов. Газета писала также о том, что, хотя союзники Советского Союза США и Великобритания и хотели бы увидеть хор в качестве своего гостя, Финляндия, тем не менее, стала первым иностранным государством, в котором он выступит впервые после 1937 года[70]. Спустя неделю программа начала уточняться, и газета «Suomen Sosialidemokraatti» («Финский социал-демократ») объявила, что в Хельсинки состоится три концерта и еще по одному концерту пройдет в Турку и Тампере. Кроме того, сообщалось, что в записи гастролей будет участвовать также и Радио Швеции[71]. За несколько дней до визита левой прессе выдали информацию о точной дате прибытия хора Красной армии – 26 января 1945 года[72].

Рекламу начали печатать и распространять только за день до приезда хора и за три дня до первого выступления, которое состоялось в воскресенье 28 января[73]. По-видимому, сами гастроли до последнего находились под вопросом. Следующие выступления коллектива прошли в понедельник 29 января в Национальном театре Финляндии и в среду 31 января в ярмарочном центре «Messuhalli»[74]. Во вторник 30 января хор разделился на две группы для выступлений в этот же день в Турку и Тампере[75]. Таким образом, публичных концертов было запланировано в общей сложности пять. В конце концов их число возросло до одиннадцати[76] – было организовано еще шесть дополнительных концертов. Заранее сообщалось, что хор прибудет в составе 250 человек и на собственном поезде. В конечном счете артистов было 240, из которых 150 хористов и 60 музыкантов. Роль остальных 30 человек не уточнялась.

Гастроли открылись концертом для приглашенных лиц в Национальном театре Финляндии. О событии написала также буржуазная пресса. Газета «Helsingin Sanomat» сообщала, что Паасикиви с супругой, Андрей Жданов (1896–1948) из Союзной контрольной комиссии, а также Павел Орлов с супругой сидели в первой ложе. На месте присутствовали также западные представители Союзной контрольной комиссии. Концерт был открыт гимном Финляндии «Maamme» («Наша страна»), который хор исполнил на финском языке, продолжив затем программу исполнением гимна Советского Союза. Выступления хора были оценены высоко как с технической, так и с художественной точек зрения. Особенно блестящих отзывов удостоились мужские танцевальные номера. Сообщалось, что прима-балерина Финской оперы Люсия Нифонтова (1913–1987) воскликнула, увидев выступления: «Это невероятно!»[77] Газета «Uusi Suomi» оценила голосовые ресурсы хора как исключительные, а исполнение назвала удивительным[78]. Рассказывали, что писательница Хелла Вуолийоки (1886–1954), поднося цветы артистам, воскликнула: «Вы покорили, вы покорили нас!»[79] За концертом последовал ужин, организованный ОФСС в гостинице «Royal». На мероприятие, помимо хора, были приглашены также представители финской культурной жизни[80].

После заранее согласованных концертов спрос на выступления хора был таким большим, что в течение нескольких дней были организованы дополнительные концерты, которые анонсировались также и в финской шведоязычной прессе[81]. Олави Пааволайнен, писатель и публицист, впоследствии описывал произведенное хором Красной армии впечатление и подчеркивал, что танцевальные номера совершенно ошеломили профессиональных финских танцовщиков[82]. Все выступления прошли при полных залах. Народно-демократическая пресса, естественно, отмечала именно демократический аспект гастролей и среди публики особенно выделяла пролетариев. В газете цитировали слова анонимного рабочего: «Такого рабочий в своей жизни больше не увидит»[83]. Цены на концерты значительно варьировались в зависимости от целевой аудитории. Если выступление предназначалось только для членов ОФСС, билет можно было приобрести всего за 20 марок, в то время как в Национальном театре самые дорогие билеты продавали и по 200 марок[84].

Гастроли хора дали ОФСС возможность презентовать свою только что учрежденную организацию и ее деятельность. Общество оказалось не в накладе и в финансовом плане, так как в результате этих гастролей, а также после большинства последующих визитов артистов ОФСС получило не только выручку от продажи билетов, но и права на осуществленные записи концертов[85]. Советский Союз не преследовал цель заработать на концертах, организованных им для поддержки ОФСС. Для него идеологическое и политическое влияние было на первом месте. Согласно отчетам советских наблюдателей, несмотря на многочисленность и разнородный состав публики, в ходе концертов не было замечено ни одной антисоветской акции[86].

За пару дней до прибытия хора Красной армии в Финляндию приехала советская культурная делегация. Она привлекла к себе заметно меньше внимания, но значение ее визита и было совсем иным, нежели у гастролей хора. Делегацию возглавлял руководивший ВОКС в 1940–1948 годах Владимир Кеменов – член партии и историк искусства. Он имел значительную власть во всем, что касалось культуры в СССР, например, он работал секретарем Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства. Другими словами, он играл ключевую роль в процессе культурного обмена между СССР и иностранными государствами.

И если буржуазные газеты ограничивались в основном опубликованием редких рецензий – пусть даже и восторженных – на некоторые выступления хора Красной Армии, визит культурной делегации освещался уже намного подробнее. Например, о прибытии культурной делегации 25 января 1945 года большую статью напечатала газета «Uusi Suomi». На автора большое впечатление произвел состав делегации, включавший наряду с Кеменовым еще семь очень видных ведущих деятелей культуры и не только. Это были писатель Леонид Леонов (1899–1994), кинорежиссер Всеволод Пудовкин (1893–1953), профессор медицинских наук и академик Михаил Малиновский (1880–1976), члены ставшей известной в военные годы творческой группы «Кукрыниксы» Михаил Куприянов (1903–1991), Порфирий Крылов (1908–1988) и Николай Соколов (1903–2000), а также композитор Дмитрий Кабалевский[87]. В состав делегации собрали представителей тех сфер, которые, как предполагалось, могли заинтересовать финнов. «Кукрыниксы» стали известны в Финляндии после первой организованной Советским Союзом выставки в «Taidehalli» в конце декабря, на которой их знаменитые антифашистские карикатуры военного периода занимали центральное место. Эта выставка, «Окна ТАСС», активно анонсировалась и в буржуазной прессе. Организаторы надеялись, что военные плакаты и карикатуры советских художиков познакомят финнов с советским ви́дением войны.

В Финляндии о составе делегации заранее ничего не было известно. И если хор Красной армии привлек внимание народных масс, то задачей культурной делегации было вызвать интерес у финской культурной элиты. Тем не менее число встречавших делегацию достигало почти ста человек, среди них было немало советских граждан, таких как представитель Союзной контрольной комиссии Сергей Истомин[88], который весной стал также официальным представителем ВОКС в Финляндии[89]. Наибольшего внимания со стороны прессы советские гости удостоились в газете «Vapaa Sana» и других левых изданиях[90]. Однако про первые культурные визиты буржуазная пресса писала тоже довольно активно. К моменту подписания мирного соглашения с СССР в 1947 году к Советскому Союзу стали относиться с осторожностью. При этом военный успех Советского Союза сподвиг многих эмигрировавших из России и поддерживавших тесные отношения с Россией до революции заинтересоваться культурной жизнью страны, о которой до того не было никаких актуальных сведений. Так, проживавшие в Финляндии русские основали Русский культурно-демократический союз (РКДС) наряду с уже существовавшими объединениями, учрежденными в основном антисоветски настроенными эмигрантами. СССР начал тесно сотрудничать с этой новой организацией[91].

Поэтому культурная делегация и привлекла к участию в совместном вечере, хозяевами которого выступили Союз писателей и Союз художников Финляндии, большое количество финских деятелей искусства и культуры, многие из которых бывали в дореволюционной России. Например, учившийся в свое время в Москве директор Национального театра Финляндии Эйно Калима (1882–1972), произнесший на мероприятии речь на финском и русском языках[92]. В отличие от Калима, многие другие выступившие с речами финны склонялись к левой политической идеологии, как, например, писатель Ярно Пеннанен (1906–1969) и поэт Арво Туртиайнен (1904–1980)[93]. Найти общий язык помогало то, что в делегацию отобрали лиц, уже контактировавших с заграницей. Например, Пудовкин произнес речь на английском языке, хотя для него поездка в Финляндию стала первым выездом за рубеж после 1932 года. В выступлениях советские граждане заверяли слушателей в своем интересе к Финляндии и иностранным государствам. Например, Леонов удивил хозяев знанием финской литературы, упомянув, в том числе, Закариаса Топелиуса, эпос «Калевала» и Юхани Ахо[94]. Помимо совместного вечера для членов делегации была организована соответствующая их интересам программа. Например, Михаилом Малиновским занимался директор исследовательского института Фонда Йенни и Антти Вихури профессор Алвар Вилска (1911–1987)[95].

В связи с культурными визитами ОФСС стремилось использовать также прибывших в Финляндию после Октябрьской революции русских эмигрантов, которые сотрудничали с Обществом с самого начала. Они редко руководствовались идеологическими мотивами. Во время войны среди русских эмигрантов возник интерес к СССР. Прежде всего их интересовало русское искусство и его положение в Советском Союзе. Встречать Леонова в составе театрального подразделения захотели многие сделавшие международную карьеру финляндские русские, например, балерина Люсия Нифонтова и актриса Герда Вреде-Пайшефф (1896–1967). В этом подразделении состояли также актеры Юсси Снельман (1879–1969), родившаяся в Петербурге Керстин Нюландер (1899–1976), а также Миа Бекман (1877–1958). Немало было и сотрудников Шведского театра[96].

Русская культура привлекала в ОФСС поначалу также и правых, которые не поддерживали никаких контактов с финскими левыми. Руководящие должности в ОФСС правых не интересовали, и их деятельность ограничивалась связанными с искусством событиями. Слабое знание советской культуры финской принимающей стороной было еще очень заметно. Например, фамилию композитора Кабалевского во многих газетных статьях писали неправильно – Ковалевский[97]. В СССР он был уже очень известным композитором, но за границей его имя только начинало быть на слуху в музыкальных кругах.

«ТАКОГО РАБОЧИЙ В СВОЕЙ ЖИЗНИ БОЛЬШЕ НЕ УВИДИТ»

После культурной делегации Финляндию в конце зимы посетили также многие другие советские коллективы. В феврале третьей по счету прибыла делегация солистов академических театров Ленинграда. Перед визитом ходили слухи, что в Финляндию приедет сама Галина Уланова (1910–1998), «которую называют лучшей танцовщицей в мире»[98]. Приезд Улановой не подтвердился, но в составе прибывшей группы была Наталия Дудинская (1912–2003), считавшаяся одной из четырех лучших балерин Советского Союза. Газета «Suomen Sosialidemokraatti» («Финский социал-демократ») удачно заметила, что «в этом отношении интерес русских к Финляндии был весьма примечателен. Ранее СССР не посылал ни в одну страну такой культурной делегации, как та, которая побывала здесь»[99]. Олави Пааволайнен в своей статье восхищался солистами балета и констатировал, что традиции императорского балета не только сохранились, но и продолжили развиваться – вопреки всем ожиданиям, имея в виду революционные традиции[100]. Опубликованная в 1945 году статья Пааволайнена была переиздана в новой редакции в 1946 году под названием «Танцевальное искусство» («Tanssitaide»). Своими публикациями он способствовал тому, что интерес финнов к советскому балетному искусству в последующие годы только возрастал[101].

Ил. 2. Группа ленинградских артистов на вокзале в городе Пори в феврале (возможно, 21 февраля) 1945 года. Автор фото: Хагнер. Источник: Kansan arkisto

В состав третьей группы культурных деятелей входил, в том числе, ректор Ленинградской консерватории и пианист Павел Серебряков (1909–1977), а также многие первоклассные певцы и исполнители народной музыки[102]. Группой руководил директор Ленинградской филармонии Афанасий Пономарев (1903−1972?) – будучи членом партии и вследствие своего высокого административного положения он выполнял роль наблюдателя, который обязательно должен был сопровождать все выезжающие за рубеж советские делегации артистов. О высоком статусе Пономарева говорит и то, что ему разрешили дать короткое интервью для газеты «Vapaa Sana». Советские артисты в то время давали интервью очень редко, да и то в основном использовали официальные клише о достижениях и антифашистской борьбе Советского Союза. Также и Пономарев в своем интервью говорил в основном о восстановлении Ленинграда. Он с удовлетворением отметил, что ленинградские театры отремонтированы и культурная жизнь в городе вернулась в свое русло. Он также подчеркнул, что искусство продолжало жить и во время блокады. Согласно газете «Vapaa Sana», целью этого третьего визита артистов было посещение именно сельской местности, так как предыдущие гастроли проходили в больших городах[103].

На этом этапе сведения о визитах поступали еще очень плохо. Газеты не получали никакой предварительной информации о предстоящих визитах, не знали, как правильно пишутся русские имена и фамилии, неизвестно было и то, как долго продлятся визиты и какая программа в их рамках будет представлена[104]. Только на следующий день после прибытия в Финляндию очередной, уже третьей групы было получено подтверждение программы, согласно которой концерты должны были пройти 24−26 февраля в Национальном театре в Хельсинки, а после этого в городах Лахти, Котка, Куопио, Каяани, Оулу, Вааса, Пори и Хямеэнлинна. Турне должно было завершиться выступлениями в Хельсинки 19−20 марта[105]. Приехавшие артисты дали исключительное количество интервью разным изданиям, в которых часто упоминали Яна Сибелиуса[106], вероятно, из чувства вежливости по отношению к финнам. В СССР Сибелиус (1865–1957) был единственным финским композитором, чью музыку вообще исполняли, да и то в ограниченных количествах. Даже спустя десять лет, когда в СССР составляли перечень отечественных записей финской музыки, в него вошли только 1‐я, 2‐я и 5‐я симфонии, симфоническая поэма «Финляндия», две серенады для скрипки и одна фортепианная сюита[107]. В финляндско-советском культурном обмене имя Сибелиуса звучало довольно часто, и не только со стороны Финляндии. А в день рождения Сибелиуса ежегодно, начиная уже с 1945 года, Москва отправляла в Финляндию поздравительную телеграмму[108].

С приездом третьей группы артистов пришло известие о том, что после них Финляндию посетит советский ансамбль народного танца[109]. И действительно вскоре в Финляндию прибыл Государственный академический ансамбль народного танца имени Игоря Моисеева в составе 190 человек – то есть самая большая и выдающаяся хореографическая труппа. С гастролями ансамбля Моисеева отчасти совпали два других визита – джазового оркестра Балтийского флота[110] и солистов балета Театра оперы и балета имени С. М. Кирова, первоклассных ленинградских танцовщиков Семена Каплана (1912–1983) и Софьи Головкиной (1915–2004). Эти визиты добавили к гастрольному списку городов Лаппеэнранта, Турку, Нокиа и Тампере.

Ил. 3. Ленинградские артисты на вокзале в городе Хямеэнлинна. Это единственная найденная мной фотография, на которой советские артисты не улыбаются. Февраль 1945 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

За два месяца 1945 года в Финляндию с гастролями приезжали, по крайней мере, шесть отдельных групп артистов. Если принять во внимание, что численные составы ансамбля Моисеева и хора Красной армии насчитывали примерно по двести участников каждый, Финляндию, таким образом, посетило около 500 артистов. Сведения о предстоящих гастролях поступали всегда в последний момент. Иногда прибывшие в Финляндию артисты знали о запланированных визитах, а принимающая сторона еще находилась в неведении. Характерная особенность этих ранних визитов заключалась как раз в том, что о них совсем не сообщалось заранее[111]. Хотя сбои в поступлении информации и неожиданные изменения были типичными для визитов и в дальнейшем, степень их прогнозируемости со временем возросла. Первое время Финляндия часто хотела видеть у себя на гастролях совсем не тех, кого привозили. С другой стороны, на раннем этапе культурного обмена из СССР отправляли в Финляндию только самых лучших артистов, о которых в Финляндии просто не знали и поэтому даже не приглашали их.

Первые шесть групп курировались в Финляндии ОФСС в сотрудничестве с Союзной контрольной комиссией. Многих из прибывавших в Хельсинки артистов селили в гостинице «Torni» («Башня»), где жили и члены Союзной контрольной комиссии. Одновременно с визитами артистов в Финляндию привезли несколько художественных выставок. В марте ОФСС выступило куратором советской фотовыставки под названием «Урал», прошедшей в музее «Атенеум». Экспозиция демонстрировала историю развития Урала – от места ссылки каторжников до промышленного региона, в котором построено много объектов военной промышленности и активно развивается культура[112]. В Финляндии также были представлены две фотоколлекции поменьше – «Жизнь в колхозе» и «Партизанка Таня»[113].

В течение почти трех месяцев Финляндию посетило такое количество деятелей искусства из СССР, сколько никогда не приезжало прежде. Конечно, и раньше в страну приезжали с гастролями из разных стран выдающиеся артисты, но никогда до этого Финляндию не посещало такое количество звезд первой величины, которые, ко всему прочему, гастролировали не только в Хельсинки, но и по всей Финляндии, демонстрируя свое мастерство даже в маленьких городах.

Ил. 4. Советские акробаты выступают на фоне портретов маршала Климента Ворошилова, Сталина и Андрея Жданова в ярмарочном центре «Messuhalli» в Хельсинки. 23 февраля 1945 года. Автор фото: Вяйнё Каннисто. Источник: Городской архив Хельсинки (Helsingin kaupunginarkisto), Финляндия.

Приезд творческих коллективов вызывал большой интерес еще и потому, что война с Советским Союзом была совсем недавно и о ней напоминал не только одетый в военную форму хор Красной армии. Прима-балерина Театра оперы и балета имени С. М. Кирова Наталия Дудинская, например, давала интервью с тремя рядами медалей на груди, больше похожая на советского генерала, чем на балерину. В интервью она также рассказала о своих многочисленных выступлениях в блокадном Ленинграде[114].

Пресса публиковала после концертов благодарственные отзывы, правда, несколько неожиданным оказался репертуар артистов из третьей группы, исполнивших не столько советские произведения, сколько русские дореволюционные[115]. Визит этой группы, как и предшествующих, был продлен; прощальный концерт прошел в ярмарочном центре «Messuhalli» в Хельсинки 22 марта 1945 года[116].

Самыми продолжительными стали гастроли Ансамбля народного танца им. Игоря Моисеева. В последующие десятилетия ансамбль Моисеева часто выезжал за границу, так как использовался СССР в качестве первой творческой группы, отправлявшейся за рубеж в ту или иную страну. Визит в Финляндию в конце зимы 1945 года стал, однако, первой зарубежной поездкой ансамбля. Путешествие из Москвы в Хельсинки продолжалось два дня, и в Финляндию группа прибыла 2 марта 1945 года. В программе были народные танцы из разных областей СССР, включая также Эстонию, самую знакомую финнам часть Советского Союза. По словам коллектива, ансамблю были также интересны финские народные танцы, хотя в программу они и не вошли[117]. Деятельность творческой группы преследовала сохранение и возрождение традиций: как сообщалось, члены коллектива путешествовали по всему Советскому Союзу, изучая народные танцы и участвуя в них[118]. Ансамбль Моисеева оставил у финнов очень положительное впечатление и был замечен также и буржуазными газетами[119]. Пааволайнен даже считал, что из всех побывавших в Финляндии весной 1945 года коллективов именно ранее неизвестный Ансамбль народного танца им. Игоря Моисеева произвел наисильнейший эффект на публику. Пааволайнен описал именно те свойства, благодаря которым коллектив был важной частью советской художественной пропаганды: ансамбль знакомил со всем многообразием народов СССР, был технически совершенным, придерживался высоких художественных стандартов и позиционировал себя именно как советская творческая группа[120].

Левые газеты утверждали, что приглашением творческих групп занималось ОФСС, хотя, скорее всего, в конце зимы 1945 года ОФСС никак не могло влиять на состав советских делегаций – за это отвечала именно Союзная контрольная комиссия. Члены Комиссии присутствовали также на выступлениях артистов, о чем писала левая пресса. Буржуазные газеты, в свою очередь, старались совсем не упоминать ОФСС или СКК. Судя по объявлениям, выступления советских артистов проходили с аншлагами и билеты на многие концерты раскупались задолго до самого события.

Гастроли Ансамбля им. Моисеева должны были закончиться в середине марта, но дополнительные выступления задержали коллектив в Хельсинки до апреля. На прощальном концерте в Шведском театре 5 апреля присутствовали представители правительства Финляндии, члены СКК, депутаты и служащие парламента, а также члены ОФСС. Театр был «полный до краев»[121]. Согласно газете «Helsingin Sanomat», выступление было организовано специально для членов нового состава парламента, и в зале «„новые лица“ парламента присутствовали в большом количестве». Аплодисменты были грандиозными, ансамбль многократно вызывали на бис[122]. На следующий день коллектив сопровождали на поезд представители СКК, ОФСС и «хельсинкские друзья»[123]. По сообщению газеты «Suomen Sosialidemokraatti», хор ОФСС «Куллерво» исполнил вслед отъезжающему поезду песню Исаака Дунаевского (1900–1955) «Широка страна моя родная», первые аккорды которой были известны также как позывные Московского радио, предваряющие советские передачи[124]. Информационное агентство Финляндии STT сообщало, что по возвращении в СССР Игорь Моисеев (1906–2007) дал интервью Московскому радио, в котором хвалил поездку в Финляндию и теплый прием, оказанный там ансамблю[125].

В московских архивах я не обнаружил решения об отправке коллектива Моисеева в Финляндию, но уверенно могу сделать вывод, что ансамбль пользовался симпатией Кремля, и дальнейшие решения о его заграничных гастролях принимались на самом высоком уровне. Осенью 1947 года в ЦК КПСС рассматривался вопрос об отправке ансамбля Моисеева на месяц в Италию. После поездки в Финляндию коллектив уже успел совершить длительные гастроли в Польшу, Болгарию, Румынию, Югославию, Чехословакию, Австрию и Венгрию – в некоторых из этих стран танцевальная группа побывала по несколько раз. В то время по поводу будущего Италии между США и СССР велось жесткое политическое противостояние. С точки зрения руководства КПСС, итальянские гастроли ансамбля Моисеева имели геополитическое значение. Именно внешнеполитический отдел ЦК, а не отвечавший за искусство культурный отдел, порекомендовал Жданову отправку группы в Италию. Беспокойство вызывали в основном возможные расходы[126]. Развернувшаяся в ЦК КПСС дискуссия демонстрирует, что гастроли советских артистов являлись, с точки зрения СССР, внешнеполитическим вопросом.

ЗА ВСЕМ СТОЯЛА ПОЛИТИКА

В середине марта 1945 года советские визиты в Финляндию внезапно прекратились. Хотя ансамбль Моисеева и задержался в Хельсинки на несколько недель сверх запланированного, новые группы больше не приезжали. В течение всего года Финляндию не посетил больше ни один советский артист. Согласно отчету о деятельности ОФСС осенью 1945 года, в Хельсинки приезжала группа артистов из пяти человек, но об этом визите не сохранилось никаких других упоминаний или рекламы, так что программа визита, очевидно, была совершенно камерной. Кайса Киннунен объясняет в летописи ОФСС прекращение поездок советских деятелей искусства в Финляндию тем, что артисты отправлялись в другие места: освобожденная Европа нуждалась в советских артистах[127]. Это объяснение выглядит неубедительно: артисты были нужны на фронтах и на освобожденных территориях и тогда, когда они выступали в Финляндии. Советские артисты выступали на оккупированных СССР территориях Европы, но, однако же, не за пределами этих территорий. Кроме того, СССР располагал большим количеством артистов, которых хватило бы и на Финляндию, если бы такое желание возникло[128]. Поэтому причины прекращения визитов стоит искать в других областях.

Ил. 5. Советское культурное мероприятие в ярмарочном центре «Messuhalli» в Хельсинки. Помимо изображений советских лидеров военного времени видны также ленинские девизы, флаги СССР и портреты Ленина. 23 февраля 1945 года. Автор фото: Вяйнё Каннисто. Источник: Helsingin kaupunginarkisto.

Гастроли артистов стоили очень дорого, в состав делегаций отбирали самых известных представителей культуры и искусства, и решения принимались на высочайшем государственном уровне. Соответственно решение больше не отправлять артистов на гастроли в Финляндию не могло быть принято без серьезных причин. Суть их кроется, очевидно, в первых послевоенных выборах в Европе. Одно из основных требований СССР осенью 1944 года заключалось в легализации деятельности Коммунистической партии Финляндии. КПФ активно готовилась к предстоящим выборам, формируя максимально широкую сеть поддержки[129]. Парламентские выборы были запланированы на 17–18 марта 1945 года; визиты же артистов начались за восемь недель до выборов, при этом наиболее интенсивно гастроли проходили в течение трех последних недель перед выборами. Приезды советских артистов вызывали немалый интерес у буржуазной прессы, так что и СССР, и Общество «Финляндия – Советский Союз» были на слуху в связи с аншлаговыми выступлениями первоклассных советских артистов, вечер за вечером очаровывавших публику[130].

За парламентскими выборами в Финляндии следили во всем мире, советская пресса также активно писала об этом[131]. Управляемая КПФ партия «Демократический союз народа Финляндии» (ДСНФ) шла на выборы с большими ожиданиями, и СССР поддерживал ее разными способами. Победа коммунистов на демократических и свободных выборах стала бы для СССР огромным достижением пропаганды. Внимание финских исследователей до настоящего момента было приковано в первую очередь к довольно жестким мерам, применявшимся Союзной контрольной комиссией для поддержки ДСНФ. Например, к активному запугиванию возможностью оккупации, практиковавшемуся коммунистами[132]. Почти без внимания осталось то обстоятельство, что СССР активно использовал культуру и искусство в своей политике. Лучшие советские артисты и творческие коллективы посетили Финляндию именно в конце зимы 1945 года неслучайно. Они могли бы быть задействованы в качестве фронтовых артистов, но политическая борьба внутри Финляндии была центральным событием в послевоенной Европе.

Ил. 6. Джазовый оркестр Балтийского флота СССР в ярмарочном центре «Messuhalli» в Хельсинки. 23 февраля 1945 года. Автор фото: Вяйнё Каннисто. Источник: Helsingin kaupunginarkisto.

Газета «Vapaa Sana» писала, что развитие культурных отношений между Финляндией и СССР – это реальность, которую продемонстрировали многочисленные культурные визиты в конце зимы[133]. Визиты советских деятелей искусства должны были показать, что СССР являлся также культурной сверхдержавой, способной создать искусство очень высокого уровня. Некоторые концерты артистов включали в себя также политическую программу, особенно за пределами столичного региона. Но и в Хельсинки, например на концерте ансамбля Игоря Моисеева в ярмарочном центре «Messuhalli» 7 марта 1945 года с речами выступили кандидаты в депутаты парламента от партии ДСНФ Анна Невалайнен (1894–1976), Тюуне Туоминен (1908–2001) и Кайсу-Мирьями Рюдберг (1905–1959). Гастроли такого высокого уровня имели совершенно явную привязку к избирательной кампании ДСНФ. Большинство концертов коллектива Моисеева обходилось без политических речей, но в конце кто-нибудь из функционеров ДСНФ подносил артистам цветы. В Хельсинки, например, цветы вручил Кай Сундстрём (1902–1959), один из учредителей ДСНФ[134]. Партия выступала за сотрудничество с Советским Союзом, и визиты артистов стали конкретной – позитивной – демонстрацией того, каким это сотрудничество может быть. Концерты также увеличивали публичность участвовавших в избирательной кампании лидеров ДСНФ[135].

На практике ДСНФ не мог ощутимо влиять на визиты артистов – он лишь соглашался участвовать в предлагавшихся мероприятиях, ходом и организацией которых в основном управлял Советский Союз. СССР сам решал, кого отправить в Финляндию, и у ОФСС, а тем более у ДСНФ не спрашивали, подходит ли им такая практика – от ОФСС лишь ожидали организации выступлений и гастролей коллективов в Финляндии. Этот подход, правда, ОФСС вполне устраивал, потому что таким образом Общество могло реализовывать свое изначальное назначение в качестве промоутера финляндско-советского культурного обмена и знакомить финнов с Советским Союзом. Примечательно, что в обратном направлении ОФСС ничего предпринимать не мог. Финские деятели искусства не отправлялись в СССР на гастроли. За исключением нескольких делегаций, первых полноценных выступлений финских артистов в послевоенном СССР пришлось ждать вплоть до 1952 года; и только во второй половине 1950‐х годов визиты финнов в Советский Союз стали более-менее регулярными.

ПРЕДВЫБОРНАЯ РАБОТА

Период затишья в гастрольной деятельности советских артистов на территории Финляндии длился почти год. Он закончился только в марте 1946 года. В Финляндию неожиданно прибыл один из самых больших и известных оркестров мира – Симфонический оркестр Ленинградской филармонии под управлением Евгения Мравинского (1903–1988). Первый концерт в Хельсинки состоялся 2 марта 1946 года. Вряд ли можно считать совпадением то, что всего неделю спустя в Финляндии прошли первые послевоенные президентские выборы (9 марта). ОФСС не ожидало такого резкого прекращения культурного обмена и пыталось возобновить его, весь год отправляя в ВОКС многочисленные письма. И вот обмен возобновился – также неожиданно и в заметно большем масштабе, чем просило ОФСС. В биографии Мравинского указано, что возобновлению обмена предшествовал межгосударственный договор, но это не так, такого договора не было[136].

Вместе с Симфоническим оркестром Ленинградской филармонии в Финляндию прибыла замеченная годом ранее даже буржуазной прессой выдающаяся скрипачка своего времени Галина Баринова. Газета «Uusi Suomi» восторгалась ее первым концертом, сообщая, что «вчерашний концерт был переживанием, каких в нашей музыкальной жизни не происходит годами». По отзывам, Баринова исполнила концерт для скрипки Чайковского «превосходно». Певцом-солистом вечера выступил Павел Лисициан (1911–2004). О характере концерта что-то можно узнать из критической рецензии, опубликованной в газете «Uusi Suomi». В ней сообщалось, что часть публики аплодировала между частями произведений, т. е. была «…не искушена в посещении концертов…». Далее в тексте упоминалось ОФСС, так что легко можно сделать вывод о том, кого газета считала виноватым в этом[137]. Публика была настолько не подготовленной, что Мравинский сам показывал ей жестами, что аплодировать между частями произведения не нужно.

Музыкантов Ленинградской филармонии, Мравинского и директора филармонии Пономарева встречали на вокзале в Хельсинки дирижер Симфонического оркестра Финского радио Нильс-Эрик Фогстедт (1910–1961) и руководитель Музыкального отдела Государственной телерадиокомпании Финляндии «Yleisradio» Тойво Хаапанен (1889–1950). Сообщалось, что Пономарев, выпрыгнув из поезда, воскликнул: «И вот я снова здесь!» Возможно, Пономарев принимал участие в процессе отбора советских артистов для поездок в Финляндию. Годом ранее он возглавлял группу ленинградских солистов, а теперь привез в Финляндию оркестр, насчитывавший около 150 музыкантов. Помимо представителей Государственной телерадиокомпании Финляндии «Yleisradio» поезд встречали видные деятели ОФСС и ДСНФ, Макс Сергелиус (1879–1958), Аймо Рикка (1915–2006) и Хелла Вуолийоки, а также представитель Союзной контрольной комиссии Истомин[138].

Привлекательности визиту музыкантов Ленинградской филармонии добавили прибывшие вместе с ними солисты Баринова и Лисициан, а также пианист Яков Зак (1913–1976). Зак был лауреатом первой премии Конкурса пианистов имени Ф. Шопена 1937 года и одним из лучших пианистов своего времени. Однако его приезд никак специально в Финляндии не рекламировали[139]. Возможно, его не знали или о его приезде не было известно заранее. Билеты на концерты Симфонического оркестра Ленинградской филармонии были распроданы задолго до выступлений, так как сам оркестр и дирижер Мравинский прославились еще в 1930‐х годах, в особенности в связи с исполнением Седьмой симфонии Шостаковича («Ленинградской симфонии»), звучавшей и в блокадном Ленинграде. Эта симфония определенно стала самым известным классическим музыкальным произведением военного времени.

Ил. 7. Концерт Симфонического оркестра Ленинградской филармонии в ярмарочном центре «Messuhalli», февраль – март 1946 года. Автор фото: Вяйнё Каннисто. Источник: Helsingin kaupunginarkisto.

Во время этих гастролей в репертуаре Симфонического оркестра Ленинградской филармонии прозвучало очень мало советской музыки. Программа концертов, дирижировавшихся Мравинским, состояла в основном из русских композиторов – Чайковского, Бородина, Глазунова, Глинки и Мусоргского[140]. Второй дирижер оркестра, Курт Зандерлинг (1912–2011), которому финская пресса уделила довольно мало внимания, разнообразил репертуар центральноевропейской музыкой и добавил в программу Сибелиуса. На концертах с участием Зандерлинга, в отличие от выступлений под управлением Мравинского, звучала также новая советская музыка: играли Хачатуряна и оркестровую сюиту Прокофьева на музыку к балету «Ромео и Джульетта»[141]. Ни о какой пропаганде советской музыки, конечно, говорить нельзя, так как доля новой советской музыки в программах концертов была очень небольшой и к исполнению были отобраны произведения только самого высокого уровня. Слушателям предлагали знакомый репертуар, но в очень качественной интерпретации. Судя по отзывам в прессе, подход сработал превосходно.

В программу прощального концерта 21 марта Мравинский наконец включил долгожданную Пятую симфонию Шостаковича, премьерным исполнением которой дирижировал неполных девять лет назад[142]. 22 марта, накануне своего отъезда, Мравинский, Зандерлинг и Баринова успели нанести визит Сибелиусу[143]. Музыканты наверняка хотели искренне выразить свое почтение композитору, но, с точки зрения СССР, речь шла о жесте дружбы. Визит должен был показать, что СССР тоже ценит финскую культуру и самого известного в мире финского деятеля искусства.

Судя по всему, в СССР расценили гастроли как полный успех[144]. По возвращении из Финляндии Мравинский был удостоен звания Заслуженного деятеля искусств РСФСР, а в конце того же года – Сталинской премии I степени, которая была высшей – и в денежном отношении очень значительной – наградой, какая могла быть доступна артисту в СССР[145].

Другие солисты, приехавшие вместе с Симфоническим оркестром Ленинградской филармонии, также дали концерты в Финляндии. Яков Зак сыграл уже 7 марта в Шведском театре фортепианный концерт, получивший блестящие отзывы. Сообщалось, что музыкант представил финнам в том числе произведения Прокофьева[146]. Когда оркестр «Quartetto di Roma» («Римский квартет») из‐за трудностей с транспортом не приехал на концерт Хельсинкского филармонического оркестра 9 марта, Зак заменил его, исполнив фортепианный концерт Брамса[147]. Помимо этих выступлений, Зак сыграл с Симфоническим оркестром Ленинградской филармонии Третий концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром.

После отъезда из Финляндии Симфонического оркестра Ленинградской филармонии Зак, Баринова и Лисициан вместе со своими концертмейстерами Александром Долуханяном (1910–1968) и Александром Дедюхиным (1907–1985) отправились в собственное турне по Финляндии[148]. Их гастроли продолжались в разных частях страны в течение трех недель. Это турне послужило образцом для последующих гастролей советских артистов в сельских частях Финляндии. В рамках организованных ОФСС турне лучшие в мире деятели культуры и искусства выступали на крохотных сценах по всей Финляндии, в том числе на заводах и рабочих местах. Не только солисты, но и концертмейстеры иногда были исполнителями мирового уровня. Например, Долуханян – армянский композитор, написал многие произведения, прозвучавшие на концерте Лисициана, о чем, однако, в рецензиях на концерт не упоминалось[149]. Это вполне вписывается в концепцию финских гастролей советских артистов – поездки были командировками от ВОКС, в рамках которых артисты не столько представляли себя как деятелей искусства, сколько исполняли данное Советским Союзом задание. На протяжении 1950‐х годов в отношении визитов выдающихся артистов это постепенно перестало быть характерным.

Интересной чертой гастролей Зака, Бариновой и Лисициана стало сотрудничество ОФСС и концертного агентства «Fazer» («Фацер»). В качестве организатора многих концертов, в особенности прошедших в больших городах, указывалось именно это агентство, хотя продюсером было ОФСС. Артистов вроде как брали напрокат на концерты, организованные агентством «Фацер», хотя какие-то концерты были целиком организлваны ОФСС. Артистов распределяли для выступлений по разным частям Финляндии: в Лахти, на заводы АО «Kymi» в город Куусанкоски, в город Котку, потом снова куда-то в район общины Кюми, в города Миккели, Йювяскюля, Йоэнсуу, Куопио, Оулу, Торнио и Кеми. Во время гастролей свободных дней у артистов обычно не было, поэтому, возможно, концертов было даже больше, но о них не сохранилось сведений[150]. Помимо участия агентства «Fazer» («Фацер»), важной чертой этих гастролей стало выступление Лисициана в спектакле Финской оперы «Евгений Онегин». Из числа спродюсированных ОФСС артистов в последующие годы часто отбирались талантливые исполнители для участия в оперных и балетных постановках. Постепенно руководство оперы начало самостоятельно оплачивать выступления этих артистов в качестве приглашенных исполнителей в своих спектаклях – Лисициана, например, приглашали много раз. Однако в 1940‐х годах такая практика еще не стала регулярной, визиты были отдельными и случайными.

Отсутствие предварительного ажиотажа вокруг гастролей советских деятелей искусства объясняется тем, что никаких сведений о предстоящих выступлениях артистов финской стороне заранее не предоставлялось. Поэтому и артистов высочайшего уровня сначала принимали довольно вяло, а газетные сообщения содержали многочисленные ошибки. Так, в связи с выступлением Якова Зака в городе Куопио газета «Savon Sanomat» («Вести Саво») написала, что «Зак по происхождению венгр». На самом деле он был одесским евреем[151]. Контакты артистов с публикой были ограничены – им, например, не разрешалось давать интервью. Вместо артистов интервью занимался выполнявший функции их представителя «гастрольный импресарио» – работавший в рекламном агентстве кооперативного предприятия «Elanto» и секретарем редакции газеты «Taide» («Искусство») поэт Эркки Вуорела (1913–1977).

После длившихся в течение нескольких недель гастролей Якова Зака в Финляндии узнали и оценили, он больше не был в тени Симфонического оркестра Ленинградской филармонии. На организованном в Шведском театре в Хельсинки прощальном концерте Зак покорил слушателей своей фортепианной программой, составленной из произведений Листа и Шопена. Пресса превозносила Зака, сообщая, что «дошедшая до экстаза публика не покидала зал до тех пор, пока не услышала длинную серию произведений, исполненных на бис»[152]. Подобные рецензии были опубликованы и после выступлений других солистов. Шведоязычная газета «Nya Pressen» («Новая пресса») воспевала Галину Баринову как «скрипачку высочайшего класса»[153]. Правда, шведоязычные газеты «Hufvudstadsbladet» («Столичная газета») и «Nya Pressen» писали не о советской, а о «русской скрипачке»[154]. Баринова покорила финнов, исполнив на бис произведения финских композиторов[155]. Выступивший в Финской опере Лисициан 10 апреля составил на сцене пару Лийсе Линко (1917–2017) и удостоился обильных похвал за этот спектакль, дирижировавшийся Жоржем де Годзинским (1914–1994)[156]. Так же как и Баринова, Лисициан тщательно подготовился к своему прощальному концерту в Шведском театре. Композиции «Ack, Wärmeland du skönä» («Ах, прекрасный Вермланд») и «Venehessä soudan» («Плыву на лодке»), исполненные им на бис на языке оригинала, на шведском и финском соответственно, произвели впечатление как на публику, так и на критиков[157]. Наконец-то Долуханян, написавший музыку ко многим произведениям концерта, был отмечен в рецензиях[158]. По итогам гастролей советским артистам снова удалось произвести большое впечатление и оставить у публики впечатление о Советском Союзе как о стране, где исполнение классической музыки остается на наивысшем уровне.

Схема гастролей солистов в течение последующих десяти лет оставалась на удивление одинаковой. Из СССР в Финляндию в качестве гостей ОФСС стандартно приезжали группы исполнителей, состоявшие не менее чем из десяти человек. ОФСС устраивало их гастроли, в том числе организуя выступления в крупных городах на больших сценах, иногда с помощью концертного агентства «Fazer» («Фацер»). В гастролях часто принимали участие исполнители очень высокого уровня, но не всегда самые известные артисты, как в ходе турне 1946 года. Разница заключалась также и в том, что за первые гастроли артистам отдавали часть доходов от концертов. По договору, организаторы должны были выплатить солистам 50% от суммы брутто, вырученной за концерты, то есть весьма значительную часть. Однако, думается, артисты сдавали свою долю представителям посольства. Доходы, остававшиеся после вычета издержек, следовало направлять в центральное отделение ОФСС. Согласно инструкциям ОФСС, концерты не должны были быть убыточными, так что цены на билеты следовало устанавливать достаточно высокие. Значительным отличием от более поздних гастролей было и то, что с группой не ходил «фартук» – поставленный КГБ наблюдатель, а только лишь представитель ОФСС. В 1946 году в Хельсинки даже попытались организовать дипломатические карточки для питания артистов, что было важным обстоятельством в условиях экономии продовольствия. Местным отделениям ОФСС следовало направлять на вокзал делегацию встречающих из числа центральных деятелей и представителей сферы культуры данного населенного пункта, а также заручиться согласием города участвовать в расходах[159].

Первый визит артистов в Финляндию, который никак не совпал с выборами, состоялся в сентябре 1946 года. Состоявшая из семи человек делегация деятелей культуры, направленная ВОКС, путешествовала по Норвегии, Швеции и Дании уже в течение трех месяцев и теперь возвращалась домой через Финляндию. Так что Финляндия смогла насладиться своим положением транзитного государства на пути в СССР из Скандинавии. Целью турне по странам Северной Европы было не оказание влияния на выборы, а скорее стремление продемонстрировать скандинавским государствам доброжелательность Советского Союза. СССР хотел, чтобы эти страны продолжали политику нейтралитета.

Членами делегации были имевший важный политический статус писатель Леонид Соболев (1898–1971) с супругой, переводчик скандинавских языков Нина Крымова (1902–1983), а также три выдающихся музыканта: оперная певица Вера Давыдова (1906–1993), пианист Виктор Мержанов (1919–2012) и работавший концертмейстером Давыдовой Александр Ерохин[160]. Кроме того, в группе были представители ВОКС. На главный концерт в Финляндии прибыли в качестве гостей президент Финляндии Паасикиви, министр сельского хозяйства Вихтори Вестеринен (1885–1958), а также посланник СССР Александр Абрамов (1905–1973). Программа опять была в основном традиционной, но Мержанов исполнил также Шестую сонату Прокофьева. Выступления получили блестящие отзывы[161]. На концерте в Шведском театре в Хельсинки публика реагировала бурно. Буржуазная пресса больше не сомневалась в том, надо ли освещать гастроли советских артистов, в газете «Uusi Suomi» вышла большая статья на эту тему[162]. В этот приезд, однако, делегация ограничилась одним концертом в Хельсинки. Финляндия стала промежуточным пунктом на пути следования артистов.

Наряду с этими двумя визитами в 1946 году Финляндию посетил также в качестве гостя Русского драматического театра директор известного Малого театра, московский актер-режиссер Андрей Кричко (1901–1967). Об этом визите совершенно не сохранилось никакой информации, что довольно странно. Я обнаружил след этой поездки благодаря одной сделанной в Хельсинки фотографии, на которой Кричко участвует в постановке. В русской документальной литературе о Кричко сообщается, что он посетил Финляндию в 1946 году в качестве гостя Русского драматического театра. В связи с этим визитом упоминаются два спектакля, которые поставил Кричко. Про один из них газета «Taiteen Maailma» («Мир искусства») опубликовала рецензию. В качестве основы для постановки была выбрана драма 1934 года про новую советскую интеллигенцию «Платон Кречет» украинского советского драматурга Александра Корнейчука[163]. Отчет о деятельности ВОКС за 1946 год подтверждает, что Кричко пробыл в Финляндии целых четыре месяца. Удивительно, что визит прошел так тихо. Русский театр находился, по крайней мере с точки зрения ВОКС, в ведении организации просоветских эмигрантов «Русский культурно-демократический союз» (РКДС). Согласно отчету ВОКС, Кричко побывал также и в других, финноязычных, театрах Хельсинки и разных городов Финляндии, но других подтверждений этому факту не удалось обнаружить[164]. Целевой аудиторией его визита было, очевидно, русскоязычное меньшинство Финляндии – эмигранты, содержавшие любительский Русский театр[165]. Послевоенной целью СССР было искоренение антисоветской деятельности, которой занимались как раз бежавшие после революции из России, в том числе в Финляндию, эмигранты. Визит известного режиссера стал важным жестом доброй воли по отношению к русским эмигрантам Финляндии.

Ил. 8. Режиссер московского Малого театра Андрей Кричко посетил Финляндию, чтобы поставить в Русском театре пьесу Корнейчука «Платон Кречет», в которой сам и сыграл. Финская опера, 23 августа 1946 года. Автор фото: Матилайнен. Источник: Kansan arkisto.

Деятельность СССР в Финляндии была довольно противоречивой. Советский Союз воспринимал крайне левых как важного партнера по сотрудничеству, но одновременно с этим финские коммунисты и ОФСС обвинялись СССР в изгнании из своего круга финской интеллигенции. То есть СССР требовал одновременно и чистоты идеологии, и уступчивости по отношению к интеллигенции. Это расхождение нашло свое отражение во внутреннем отчете ВОКС о Финляндии за 1947 год. Финской интеллигенции приписывались в основном политические убеждения правого спектра. Университет Хельсинки считался довольно регрессивным учреждением. Большинство финской интеллигенции, по мнению СССР, сменило свою немецкую ориентацию на интерес ко всему английскому и американскому. СССР же стремился заинтересовать собой и эти не-левые круги[166]. Одновременно с этим ОФСС преуспело в недопущении не-левых к своей деятельности.

В культурных визитах в Финляндию вновь наступила годичная пауза, которая завершилась весной 1947 года, когда Финляндию посетил Государственный хор СССР. Эта поездка не оставила никаких следов и не привлекла к себе широкого внимания, что немного удивительно: о всех других визитах советских деятелей искусства в Финляндию сохранилось какое-то количество материалов.

В ПОЛИТИКУ С ПОМОЩЬЮ ИСКУССТВА

Если проанализировать визиты советских деятелей искусства в Финляндию, происходившие в течение последующих десяти лет, можно заметить некоторую ритмичность. Поездки стали более частыми и происходили не только в период выборов. При этом во время парламентских выборов 1–2 июля 1948 года, 2–3 июля 1951 года и 7–8 марта 1954 года в гастрольной деятельности советских артистов в Финляндии наблюдалась наибольшая активность. Вместо одной группы в 1951 году в Финляндию прибыло много разных, отправленных в организованные ОФСС турне по финской сельской местности, поселкам городского типа и городам. В преддверии президентских выборов 15–16 января 1950 года и 16–17 января 1956 года Финляндию, как и ранее в 1946 году, посетили советские артисты первой величины. Президентские выборы 1956 года и возможность влияния на них вызывали интерес МИД СССР[167]. Что касается муниципальных выборов, то, похоже, интерес СССР вызвали только выборы, прошедшие 4–5 октября 1953 года, так как в источниках муниципальные выборы декабря 1947 года и декабря 1950 года не нашли практически никакого отражения, если не считать выставки советского искусства в выставочном центре «Taidehalli» в Хельсинки осенью 1950 года. Удостоились внимания только муниципальные выборы 1953 года. Сохранилось прямое доказательство, демонстрирующее, что решения о направлении групп артистов в Финляндию именно в связи с выборами принимались на уровне высокого советского руководства: в резолюции ЦК КПСС список мер, необходимых к принятию в связи с муниципальными выборами в Финляндии, включал отправку группы артистов из 15−20 человек в гастрольное турне по Финляндии продолжительностью один месяц[168].

Ил. 9. Танцевальный коллектив Грузинской ССР выступает на открытой сцене в Финляндии в июне 1948 года. Сзади виднеется поднятое на сооруженную наспех конструкцию полотнище, изображающее горный пейзаж. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

В период имеющих значение выборов СССР отправлял артистов в Финляндию в масштабные гастроли по сельской местности, которые, по статистическим оценкам, каждый раз собирали многие десятки тысяч человек. Насколько успешными были эти визиты с точки зрения пропаганды и повышали ли они привлекательсность ДСНФ или СССР для финнов, трудно сказать. Однако СССР, похоже, верил в силу искусства и культуры, потому что продолжал вести эту деятельность за свой счет в течение более чем десяти лет. Финляндии в этом процессе была отведена пассивная роль: соглашаться с приездом советских артистов в страну. Ответственность за организацию гастролей несло Общество «Финляндия – Советский Союз».

В преддверии парламентских выборов 1948 года произошел очередной наплыв артистов, подобный наблюдавшемуся в конце зимы 1945 года. На выборах 1945 года ДСНФ получила на одно место меньше, чем Социал-демократическая партиия Финляндии (СДПФ). На парламентских выборах 1948 года КПФ получила второй шанс доказать, что она может сделать ДСНФ крупнейшей партией Финляндии. КПФ запросила весной поддержку у Москвы, но в ответ получила только совет адаптироваться к ситуации[169]. В качестве поддержки предвыборной кампании ДСНФ СССР направил в Финляндию три внушительные группы артистов, которые проехали по стране с масштабным турне.

Первой в Финляндию прибыла в начале июня группа солистов балета Большого театра, следом группа циркового и сценического искусства, а потом еще и Государственный ансамбль народного танца Грузинской ССР из Тбилиси[170]. Гастроли балетной группы охватили 25 населенных пунктов, и общая численность посетителей концертов составила 14 095 человек. Цирковая группа побывала в 30 населенных пунктах, выступив для 40 754 зрителей. Грузинский танцевальный коллектив дал концерты в 23 населенных пунктах, собрав аудиторию из 31 841 человека. В общей сложности артисты дали 104 публичных выступления. Наряду с большими городами гастроли прошли также в таких населенных пунктах, как Ээнекоски, Кокемяки, Каскинен, Каухава, Вуокатти, Тойяла и Варкаус[171]. Всего на концертах побывало 86 690 человек. Хотя некоторые из зрителей могли посетить больше чем одно мероприятие, а кто-то был частью сложившегося электората ДСНФ, общее количество зрителей, тем не менее, необходимо признать впечатляющим.

Ил. 10. Корабль Государственного ансамбля народного танца Грузинской ССР только отошел от пристани, женщины бросаются собирать цветы, которые бросают грузинские артисты. Спиной к камере стоит председатель ОФСС Сюльви-Кюлликки Килпи. Июль 1948 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

Для сравнения можно использовать, например, Хельсинкский филармонический оркестр, который по своему количественному составу и числу посещавшей его концерты публики был самым большим в Финляндии. Общее количество проданных им за весь год билетов составило 37 181 штуку, из которых 15 309 – билеты на концерты для школьников[172]. Если эти показатели сравнить с объемом аудитории, охваченной советскими артистами, то достижения советской стороны можно назвать выдающимися. К тому же выступления советских коллективов сплошь приводили публику в полный восторг, что неудивительно: артисты были отобраны из лучших театров СССР.

Однако поддержка творческих групп не спасла ДСНФ, и партия потеряла целых 11 мест, в то время как СДПФ увеличила свое количество мест на четыре. Впоследствии высказывались предположения, что проигрыш ДСНФ Социал-демократической партии Финляндии на выборах 1948 года был обусловлен прежде всего фактом подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией двумя месяцами ранее. ДСНФ и в особенности КПФ отчетливо проглядывали за непопулярным договором, что, в свою очередь, предоставило СДПФ аргументы для критики политики КПФ в своей кампании «Хватит!»[173]. К тому же неумеренность в действиях возглавлявшейся коммунистом Юрьё Лейно государственной полиции Валпо (Valpo) в ее «красный» период (1945–1948 годы) вредила ДСНФ в преддверии выборов.

Подобного явления – наплыва советских артистов – другие западные страны после войны не испытали. Не было в них и организаций, подобных возглавлявшейся СССР Союзной контрольной комиссии, и не делили они с СССР общую границу. Зато на оккупированных Советским Союзом территориях в Центральной и Восточной Европе творческие группы выступали регулярно. Президент ГДР Вильгельм Пик (1876–1960) и председатель Совета министров ГДР Отто Гротеволь (1894–1964) высказали осенью 1950 года благодарность КПСС за то, что она направила хор имени М. Е. Пятницкого, грузинский квартет и солистов высочайшего уровня, таких как Лев Оборин (1907–1974) и Владимир Ямпольский (1905–1965), на гастроли в Германию именно в преддверии выборов. В своем письме Пик и Гротеволь подчеркивали, что турне имеет большое значение для организованных 15 октября 1950 года выборов, потому что гастроли мобилизовали демократические и патриотические силы и выступили противовесом «варварской американской культуре». Прибывшее в ЦК благодарственное письмо было немедленно перенаправлено Сталину[174]. От финнов подобных благодарственных писем не сохранилось, но очевидно, что СССР руководствовалось теми же мотивами, отправляя в преддверии выборов творческие группы для поддержки прогрессивных финнов и противодействия американской культуре. Высшее руководство СССР обратило внимание на сильное присутствие американской культуры в Финляндии летом 1950 года. Тревогу также вызывала недостаточная видимость влияния советской культуры[175].

Эта цель – противопоставление советской культуры американской и в целом западной «упадочной» – стала основной в 1950‐х годах. В связи с президентскими выборами 1956 года СССР все же направил артистические коллективы в турне по Финляндии. Однако идеологически инспирированные визиты стали происходить преимущественно в связи с двумя важными праздниками: празднованием годовщин соглашения между Финляндией и СССР в апреле (Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией) и Октябрьской революции в ноябре. В этих обычных визитах участвовало около двадцати артистов, путешествующих по финским городам и деревням. Крупные события могли быть отмечены приездом больших групп, требовавших от ОФСС значительных трудовых вложений, так как вместо обычного числа артистов могли прибыть больше ста человек.

Кроме того, группы могли направляться летом, но такие визиты происходили не каждый год. Почти всегда приезды советских артистов организовывались как турне по всей Финляндии, в рамках которых Хельсинки был местом первого и последнего концертов. Перед тем как такая практика устоялась, коммуникация ОФСС с советскими организациями периодически прерывалась, что мешало не только предварительной рекламе мероприятий, но и организации процесса пребывания артистов уже после их приезда в страну. Отправленный в СССР отчет генерального секретаря ОФСС Тойво Карвонена (1906–1988) о гастролях групп артистов, прибывших в Финляндию в связи с Олимпийскими играми 1952 года, в этом отношении очень показателен. В мае Карвонен отправил запрос об организации гастролей ансамбля Моисеева на время проведения Олимпийских игр начиная с 10 июля. Коллектив, однако же, приехал спустя много дней после этой даты. Одновременно выяснилось, что ВОКС вел свою игру и пообещал ансамбль Олимпийскому комитету, не проинформировав об этом ОФСС. В результате часть запланированных ансамблем Моисеева финских гастролей в рамках ОФСС пришлось почти полностью отменить. При этом проблемы коснулись не только гастролей ансамбля Моисеева. Одновременно с ним приехала другая группа артистов, для которой ОФСС выстроило свое турне. Однако по прибытии артистов в Финляндию выяснилось, что групп на самом деле две. ОФСС пришлось за один день организовать гастроли для второй группы тоже[176].

СССР использовал Олимпийские игры 1952 года для поднятия своего международного имиджа в невиданных ранее масштабах. Советский Союз участвовал в Олимпийских играх первый раз и решил привезти в Хельсинки не только внушительную олимпийскую сборную, но и множество артистических групп, чтобы привлечь к себе как можно больше позитивного внимания как в Финляндии, так и в других странах. Подобные цели СССР преследовал ранее только в отдельных случаях, как, например, при организации Всемирной выставки в Париже в 1937 году. В этом смысле пробелы в коммуникации и организационные проблемы, наблюдавшиеся в течение олимпийского лета в Хельсинки, можно объяснить неопытностью. ВОКС никогда ранее не принимал такого масштабного участия в иностранных событиях, а в Олимпийских играх страна до того вообще не участвовала.

На ошибках, однако, учились, и позднейшие гастроли были лучше организованы. В прибывавших каждые полгода советских артистических группах утвердился своеобразный состав, типичный для вечеров в домах культуры: цирковые артисты и деятели сценических искусств, танцовщики и исполнители популярной и классической музыки – все без исключения артисты очень высокого уровня. Со временем исполнителей классической музыки начали использовать отдельно от групп – для выступлений с оркестрами и в Опере. Например, прибывшая с группой осенью 1952 года звезда оперы Большого театра Ирина Масленникова (1918–2013) выступила дважды в спектакле Финской оперы «Травиата» – 23 и 25 ноября. Региональные оркестры также смогли насладиться сотрудничеством с советскими солистами, часто, однако, получая информацию совсем незадолго до самого мероприятия. 16 ноября 1952 года Масленникова выступила вместе с филармоническим оркестром Тампере. О программе концерта Ээро Косонен, руководитель Филармонического оркестра Тампере, спрашивал еще 7 ноября, перечисляя произведения, ноты которых имелись в наличии. Он пытался найти информацию о произведениях, исполнявшихся Масленниковой, в газетах с рецензиями и ссылался на них в своем письме в ОФСС[177]. Такие методы работы еще сложно назвать профессиональными, но это было естественным следствием практики СССР направлять артистов в Финляндию, не сообщив финской стороне о том, кто приедет и что артисты смогут исполнить. Высокий уровень артистов и опыт выступлений в сложных обстоятельствах помогали им справиться с возникавшими трудностями. Вместе с Масленниковой в Финляндию прибыла также пианистка и композитор Татьяна Николаева (1924–1993) – победитель Международного конкурса имени И. С. Баха 1950 года и лауреат Сталинской премии 1951 года[178]. Присутствие таких артистов значительно повышало имидж групп, демонстрируя при этом, что в группы отбирались самые успешные артисты, которые либо переживали взлет, либо уже закрепили свое положение и пользовались благосклонностью партии.

Ил. 11. Советские артисты на предприятии столичного автотранспорта в Хельсинки в ноябре 1949 года. Автор фото: Б. Оккола. Источник: Kansan arkisto.

Гастрольные группы артистов состояли из деятелей разных видов искусства. В отличие от Финляндии, в СССР часто проводились эстрадные концерты, объединяющие классическую музыку, балет, народную музыку и популярные музыкальные жанры, включающие в том числе и акробатические выступления. Маршрут гастролей стандартно включал многие десятки населенных пунктов – в одном только Хельсинки всегда проходило много концертов. Каждая группа артистов собирала обычно более десяти тысяч зрителей.

В своей записке от 1959 года Микко Новицкий[179] (р. 1931), оказывавший ОФСС услуги переводчика и гида, перечисляет недостатки этих турне. Задачей Новицкого было предложить способы улучшения организации гастролей, которые, однако, постепенно уже превращались в официальную финляндско-советскую обменную деятельность и прекращали быть односторонними – организуемыми ОФСС финскими гастролями советских артистов. Записка Новицкого дает хорошее представление о том, что было не так с организацией гастролей. Во-первых, он пишет, что в группе, прибывшей в Финляндию весной 1959 года, не было артистов балета. Такое происходило не первый раз, так как во многих населенных пунктах, входивших в гастрольный маршрут, публика уже жаловалась на это обстоятельство. Концертные площадки, по мнению Новицкого, часто находились в плохом состоянии и явно не соответствовали уровню артистов. Пианино было часто расстроено, а освещение – недостаточным. Выступления редко посещала городская интеллигенция, несмотря на высокий уровень исполнителей. По мнению самих артистов, получение ими копий программы поездки являлось важной практикой, и они, по словам Новицкого, были очень благодарны. В конце Новицкий критикует коцерты, проведенные для посольства СССР и помешавшие программе в Хельсинки. Эти концерты для сотрудников посольства затрудняли организацию телевизионных трансляций и других выступлений в Хельсинки[180]. Предложения по улучшению организации гастролей были весьма примитивными – от настройки пианино до предварительной проверки состояния мест выступлений. Отчет Новицкого свидетельствует, что, несмотря на почти пятнадцатилетний опыт, организация гастролей продолжала находиться на любительском уровне.

Творческие группы, собранные из прекрасных артистов, где каждый был не индивидуальным исполнителем, а частью команды, приезжали в Финляндию на протяжении 1950‐х годов. В начале десятилетия СССР постепенно начал пробовать уже новый подход, очевидно, как результат недостаточной эффективности и нацеленности предыдущей гастрольной практики. Самые известные солисты стали направляться в Финляндию для выступлений с финскими оркестрами, целевой аудиторией которых была не столько широкая публика, сколько посещающая концерты элита. Впервые такой подход испытали уже в конце зимы 1946 года. Прибывшие вместе с Симфоническим оркестром Ленинградской филармонии солисты поначалу оставались все же в тени оркестра, и СССР не сделал ничего, чтобы вывести их на первый план. Однако к середине 1950‐х годов ошибки были учтены после того, как во внешней политике СССР случились серьезные изменения и произошел пересмотр концепции использования культуры как инструмента внешнеполитического курса.

Глава 2

ЗАКРЕПЛЕНИЕ ПРАКТИКИ КУЛЬТУРНЫХ ОБМЕНОВ И ПРОФЕССИОНАЛИЗАЦИИ

ОДНИ ИЗ ЛУЧШИХ

После весны 1945 года, когда поток советских артистов в Финляндию внезапно остановился, ОФСС настойчиво пыталось, иногда даже отчаянно, поддерживать культурный обмен между государствами. На практике СССР, однако, отправлял своих артистов только тогда, когда полагал нужным. После войны СССР продолжал считать Финляндию все-таки западной страной, имеющей с Западом крепкую связь, а поэтому вызывающей подозрения[181]. В Финляндию нельзя было направлять артистов и творческие группы по примеру того, как это делалось в оккупированной Восточной Европе. Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС), конечно, активно поддерживало связи и с ОФСС, но его деятельность в этом направлении ограничивалась прежде всего отправкой материалов, ответами на вопросы и пропагандой положительного образа СССР вместо настоящих контактов. При этом связи Финляндии с остальным миром стали налаживаться. ОФСС не могло повлиять на эту ситуацию.

В январе 1949 года ОФСС направило в ВОКС список артистов, которые посетили Финляндию после войны при посредничестве ведущего концертного агентства Финляндии «Фацер». «Фацер» организовывало большинство финских концертов классической музыки и находило солистов для разных оркестров. Оно также привозило артистов практически из всех стран, находившихся по западную сторону от железного занавеса, включая США и Палестину; в упомянутом списке было даже «два негритянских певца». Из советских артистов в списке агентства «Фацер» не было никого. К списку были прикреплены также два других списка с перечнем всех визитов деятелей культуры в Финляндию за прошедший год. Они занимали вместе более десяти страниц, но доля визитов советских артистов в них была почти незаметной, даже Китай и Югославия были представлены лучше[182]. Письмо ОФСС, конечно, сгущало краски, так как советские артисты посещали Финляндию, в особенности в связи с выборами летом 1948 года. Число визитов западных артистов, однако, стремительно росло, что, по мнению ОФСС, угрожало присутствию СССР во все больше ориентирующейся на Запад финской культурной жизни.

Возможного письменного ответа на письмо ОФСС не сохранилось. Осенью 1949 года в качестве гостей из СССР все же прибыла группа артистов высочайшего класса, каждый в своем виде искусства, что можно в некотором роде считать ответом на высказанную ОФСС в письме критику пассивности СССР. В группу входили скрипач Давид Ойстрах, колоратурное сопрано Валерия Барсова (1892–1967), виолончелист Мстислав Ростропович (1927–2007), бас Иван Паторжинский (1896–1960), пианист Юрий Брюшков (1903–1971) и несколько других, на сегодняшний день менее известных музыкантов.

Наряду с качественными концертными выступлениями ОФСС считала важным организовать званый вечер, прошедший в гостинице «Torni» («Башня»). Помимо советских артистов на фуршет были приглашены многие центральные фигуры сферы искусства Финляндии: композиторы Эйнар Энглунд (1916–1999), Танели Куусисто (1905–1988) и Матти Раутио (1922–1986), возглавлявшие Музыкальный отдел ОФСС пианист Орест Бодалев (1906–1965) и звезда оперы, сопрано Пиа Равенна (Йёрдис Тильгманн, 1894–1964), многие именитые певцы и музыканты, такие как Лилли Каянус (1885–1963), Майре Халава (1911–2004), Фрида Сергеефф (1887–1977) и Эрик Тавастшерна (1916–1993), дирижеры Мартти Симиля (1898–1958) и Юсси Ялас (1908–1985), руководители Финской оперы Ойва Сойни (1893–1971) и Йоуко Толонен (1912–1986), ректор Академии имени Я. Сибелиуса Эрнст Линко (1889–1960), многие актеры и режиссеры, такие как Хельге Ранин (1897–1952) и Эдвин Лайне (1905–1989), а также музыкальные критики важнейших газет. В список были еще добавлены вручную Курт Лонден (1905–1975) из концертного агентства «Фацер» и Вейкко Хеласвуо (1916–1993) из Музыкальной комиссии города Хельсинки[183]. Список гостей важен, поскольку многие из посетивших вечер финских артистов в ближайшие годы побывали в СССР с ознакомительными поездками и таким образом послужили проводниками информации об СССР в Финляндии. Вместе с группой советских артистов в Финляндию прибыл, очевидно, как руководитель группы и наблюдатель, А. А. Матвеев, официально именовавшийся представителем Комитета по делам искусств[184].

Ил. 12. Советские артисты в Хельсинки, ноябрь 1949 года. Стоят слева направо: Мстислав Ростропович, Давид Ойстрах, Юрий Брюшков, Владимир Нечаев (руководитель), Алексей Юшин, Владимир Ямпольский и Александр Ерохин. Сидят слева направо: Валерия Барсова, Иван Паторжинский и Вера Савельева. Автор фото: Юрьё Линтунен. Источник: Kansan arkisto.

Как и в предыдущие разы, эта группа артистов прибыла в Финляндию немного неожиданно. Программа выступлений дорабатывалась еще и после их приезда. Несмотря на короткий запас времени, с Государственной телерадиокомпанией Финляндии «Yleisradio», тем не менее, удалось договориться о записях выступлений, которые и были сделаны 5 ноября. Судя по написанной от руки записке, решение о записи выступлений принималось очень быстро, и Юрия Брюшкова, Валерию Барсову и Ивана Паторжинского забрали на запись прямо с завтрака в отеле[185]. Коммуникация и подготовка к визитам артистов по-прежнему были не на высоте.

Начало самого визита совпало с празднованием пятилетнего юбилея ОФСС, который и стал, по-видимому, одной из причин приезда советских артистов в Финляндию[186]. Вторая очевидная причина заключалась в приближающихся президентских выборах. В руководстве СССР часто обсуждались будущие президентские выборы и разные способы влияния на Финляндию[187]. ОФСС организовало празднование своего юбилея 30 октября 1949 года в Александровском театре, то есть в помещениях Финской оперы. Далее последовали другие концерты в большом количестве, однако распределены между артистами они были неравномерно. Особенно много выступлений выпало на долю трех не очень известных – но получивших впоследствии прекрасные отзывы – артистов. Исполнительница народных песен Вера Савельева, тенор Владимир Нечаев (1908–1969) и гармонист Алексей Юшин выступили, например, на следующий день после празднования юбилея ОФСС целых три раза: на территории производственных и ремонтных цехов Государственной железнодорожной компании Финляндии на станции Пасила в Хельсинки, на праздничном концерте в городском районе Валлила в Хельсинки, а также на празднике отделения Центрального отделения Общества «Финляндия – Советский Союз»[188]. Артистов высочайшего класса использовали в более щадящем режиме, но и у них концерты проходили практически ежедневно. Четвертого ноября они также нанесли ставший впоследствии традицией визит в усадьбу Сибелиуса «Айнола».

В рамках этой поездки в Финляндию артисты воспринимались прежде всего как гости ОФСС. В День демократической прессы ОФСС также организовало в малом актовом зале Хельсинкского университета событие, на котором, помимо остальной программы, выступили Барсова и Ойстрах со своими аккомпаниаторами. ОФСС организовало в Хельсинки 4 ноября совместный концерт артистов в Шведском театре. Концерт получился весьма необычным из‐за неопытности ОФСС как организатора подобных выступлений. По оценке ОФСС, собралось 860 слушателей. По продолжительности концерт был вдвое длиннее обычного, и, как отмечали рецензии, программа – довольно впечатляющая. Ойстрах уже хорошо известен в музыкальных кругах Финляндии благодаря радио. Пресса тоже очень хвалила Ростроповича. О Барсовой писали, что ее лучшее время уже прошло, но, несмотря на это, исполнительницу считали артисткой очень высокого уровня[189].

Ил. 13. Давид Ойстрах в качестве солиста Филармонического оркестра Хельсинки, за дирижерским пультом Нильс-Эрик Фогстедт. Университет Хельсинки, ноябрь 1949 года. Автор фото: Аарне Лехто. Источник: Kansan arkisto.

Самым значительным выступлением, с точки зрения ОФСС, стал концерт в воскресенье 6 ноября 1949 года, в честь «Великой Октябрьской социалистической революции», который был организован в большом актовом зале Хельсинкского университета. Оркестром дирижировал Юсси Ялас, и праздник начался по традиции с исполнения гимна Финляндии «Наш край» («Maamme») и гимна Советского Союза. Кроме того, Ялас включил в программу симфоническую поэму «Отъезд Куллерво на войну» («Kullervon sotaanlähtö») ставшего известным после войны композитора Тауно Пюльккянена (1918–1980). Поэтесса Эльви Синерво (1912–1986) прочитала под аккомпанемент Эйнара Энглунда свое стихотворение «Я славлю советского человека» («Ylistän neuvostoihmistä»). Вторая часть концерта состояла из выступлений Ростроповича, Барсовой, Паторжинского и Ойстраха под аккомпанемент Ерохина и Ямпольского. На мероприятии выступили также Юшин, Савельева, Брюшков и Нечаев. Советских композиций в репертуаре концерта не было, зато дореволюционные русские произведения присутствовали в большом количестве[190]. Интересно, что последняя часть концерта, исполнителями которой стали лучшие артисты СССР, явно была идеологически неангажированной, в то время как в первой части, подготовленной финнами, присутствие идеологии было вполне заметно.

Советская пресса многократно писала о визитах своих артистов в Финляндию осенью 1949 года, освещая общую реакцию финской общественности на расширяющийся культурный обмен и рассказывая об отдельных визитах и концертах. Это подтверждает предположение о том, что увеличение количества гастролей служило внешнеполитическим целям. Хотя, конечно, факт освещения главными советскими газетами визитов советских артистов в Финляндию мог быть следствием стремления продемонстрировать советским гражданам, что СССР не находится в положении «вне игры» на международной политической арене после поражения коммунистов в гражданской войне в Греции и блокады Западного Берлина, закончившейся в том же году и пошатнувшей авторитет СССР. При этом СССР провел испытания своей первой атомной бомбы, а к коммунистическому лагерю присоединился Китай под руководством Мао. Международное положение было неспокойным. В Финляндии, в свою очередь, сложилась непростая ситуация с коммунистами после расстрела демонстрации рабочих в Кеми в августе 1949 года. К тому же СССР недавно воспрепятствовал вступлению Финляндии в ООН.

Однако я хочу вернуться к идеологическому значению культурных обменов. На Финляндию продолжало оказываться давление, и увеличение числа культурных визитов – и изменение их качества – стало делом, которым СССР и занялся. 16 сентября 1949 года в газетах «Правда» и «Известия» одновременно были опубликованы статьи, содержание которых сводилось к тому, что финны препятствуют укреплению культурных связей. В качестве главной причины выдвигалось утверждение о том, что ОФСС ошибочно воспринимается в Финляндии как коммунистическая организация[191]. Финские крайне левые газеты, такие как «Vapaa Sana» («Свободное слово»), вторили советским. СССР пытался воспрепятствовать смещению Финляндии в сторону Запада.

В течение осени в Финляндию было отправлено внушительное количество советских артистов, и эти визиты активно освещались в советских газетах. Очевидно, что такая активность не была случайной. Власти СССР были обеспокоены политическим развитием Финляндии, что ясно видно из докладной записки наркома ВМФ СССР Н. Г. Кузнецова Сталину от 10 октября 1949 года. В ней Кузнецов особо подчеркивает антисоветский настрой Социал-демократической партии Финляндии и отмечает также необходимость контрпропаганды для отражения антисоветских настроений[192]. В данном случае контрпропаганда приняла форму культурного обмена. В течение осени как в «Правде», так и в «Известиях» публиковались небольшие статьи о культурных визитах, однако последняя статья в «Известиях» от 5 декабря 1949 года была довольно внушительного объема. В ней сообщалось, что советские артисты побывали в больших и маленьких финских городах вплоть до самой Лапландии, а также выступили в клубах рабочих и на заводах компании «Valmet» в микрорайоне Раутпохья в городе Йювяскюля. Артисты назывались в статье «посланцами советского народа», а их выступления были охарактеризованы сплошь как «успешные». Интересно, что в конце статьи автор затронул тему Зимней войны, о которой в СССР предпочитали не упоминать, и интерпретаций событий того времени социал-демократами и буржуазией. Определенные круги, сообщалось в статье, использовали Зимнюю войну в антисоветских целях и стремились ошибочно выставить СССР агрессором по отношению к Финляндии[193]. Визиты деятелей культуры как раз и рассматривались в связи с противостоянием антисоветской пропаганде.

Во время визитов артистов осенью 1949 года идеологическую и политическую подоплеку культурных визитов старались сильно не афишировать. Программа поездки, конечно, включала в себя «идеологические» мероприятия, но, с точки зрения финнов, главным было не это, а то, что первый раз в таком масштабе советские артисты высочайшего уровня были представлены в качестве приглашенных солистов во многих оркестрах. По первоначальному плану уехать артисты должны были 15 ноября 1949 года, но ОФСС ходатайствовало об отсрочке окончания гастролей[194]. Оркестр Финского радио получил в качестве приглашенного солиста Давида Ойстраха для исполнения 8 ноября скрипичного концерта Чайковского, который, естественно, транслировался по радио. На следующий день состоялся концерт Ойстраха, организованный концертным агентством «Фацер». Двумя днями позже, 11 ноября, в Хельсинкском университете прошел симфонический концерт Хельсинкского филармонического оркестра под управлением Мартти Симиля, и в этом концерте в качестве солистов выступили Ойстрах и Ростропович[195]. Оценивая события ретроспективно, можно утверждать, что уже только эти три концерта произвели настоящий переворот в музыкальной жизни Финляндии. Исполнители, считающиеся одними из лучших музыкантов мира, первый раз выступали на Западе, и местом их выступления стала окраинная и оправляющаяся от войны Финляндия. При этом артисты посетили Финляндию не проездом на пути в большие европейские города, а приехали целенаправленно и вместо запланированного одного концерта дали несколько, задержавшись в Финляндии. На концертах не исполнялась советская музыка, а звучала русская дореволюционная вперемешку с европейскими композициями, в основном XIX века. Ойстрах, правда, сыграл скрипичный концерт Сибелиуса, что можно считать весьма значительным обстоятельством с точки зрения дальнейшего распространения произведения – ведь композиции этого жанра популяризируются благодаря солистам, и многие ученики Ойстраха впоследствии исполняли скрипичный концерт Сибелиуса. Ойстрах включил это произведение в качестве постоянного в свой репертуар[196].

Солистом народного концерта, прошедшего под управлением Юсси Яласа в Хельсинкской консерватории в воскресенье 13 ноября 1949 года, выступил Юрий Брюшков[197]. После концертов в Хельсинки Ойстрах выступил в качестве солиста 13 ноября с Филармоническим оркестром города Тампере, вновь исполнив скрипичный концерт Чайковского, и 20 ноября в Турку. В Хельсинки состоялся большой праздник в ярмарочном центре «Messuhalli» 27 ноября перед возвращением артистов в СССР[198].

Размышляя о значимости визита, можно обратиться, например, к мемуарам Сеппо Лааманена (1928–2016), в которых автор вспоминает, как видел Ойстраха и тогда еще не известного автору Ростроповича на мероприятии ОФСС и какое сильное впечатление их выступления произвели на него. Лааманен при этом сообщает, что он был, наверное, единственным беспартийным на всем мероприятии. И если для других концерт был развлечением, то Лааманен в 1955 году стал первым финном, поступившим в Московскую консерваторию и именно в класс к Ростроповичу[199]. Необычными эти визиты советских артистов делает и то обстоятельство, что самые выдающиеся импресарио, такие как Сол Юрок (1888–1974) из Нью-Йорка, в течение уже многих лет напрасно пытались привезти Ойстраха и других советских артистов на Запад. В объятия же финнов советские артисты попадали без приглашения.

Артистам позволялось передвигаться по Финляндии достаточно свободно. Визиты в регионы координировало ОФСС, и Ууно Лаурикайнен (1906–1976) из Центрального управления Общества направлял в окружные подразделения четкие инструкции о том, как необходимо действовать на местах. Например, окружному подразделению в Йювяскюля сообщили, что Ойстрах должен приехать из Тампере к вечеру 14 ноября вместе с переводчиком Ниной Румянцевой и их необходимо разместить в лучшем отеле. Аккомпаниатор должен был приехать только на следующее утро, и, поскольку он не говорил на иностранных языках, окружному подразделению следовало направить кого-то в качестве встречающего. Уже на следующий день группа отправлялась в город Лахти. Окружное подразделение было проинформировано также о том, что Общество договорилось с генеральным директором АО «Tikkakoski» о предоставлении автомобиля для переездов[200].

В Тампере позаботились о том, чтобы с «немолодыми» Барсовой и Паторжинским обращались особенно деликатно. Центральное управление Общества посчитало, что артистам будет трудно переносить долгие праздничные заседания и для них необходимо организовать питание сразу по окончании выступления. Центральное управление также подтвердило, что солисты пробудут в Тампере две ночи и выступят с концертами еще в городе Оривеси, куда представителю ОФСС следовало направиться для незамедлительной инкассации выручки от проданных билетов сразу после концерта. Из Тампере артисты должны были вылететь 11 ноября в город Вааса. Центральное управление Общества «Финляндия – Советский Союз» зависело от окружных подразделений и их вклада в общую работу по приему гостей и поэтому было обеспокоено тем, как работают местные отделения. В Центральном управлении были явно озабочены тем, не присваивается ли местными подразделениями часть выручки от продажи билетов[201].

Ил. 14. Советские артисты на заводе «Valmet» в Тампере, сентябрь-октябрь 1953 года. Автор фото: Арво Сало. Источник: Kansan arkisto.

Советский Союз, в свою очередь, был постоянно обеспокоен тем, как принимали артистов, и тем, чем артисты занимались за границей в свободное время. Этими вопросами ведали разные организации – часть администрации была заинтересована в осуществлении пропаганды через артистов, в то время как другую волновали в первую очередь идеологическое влияние, которому советские артисты подвергались в западных странах, и их безопасность. Так, например, визит Ойстраха, который на первый взгляд прошел безупречно, стал позже предметом обсуждения в Идеологическом отделе ЦК КПСС. Якобы в ходе поездки владевший английским языком Ойстрах встречался с подозрительными англичанами и вел себя подобострастно при встрече с Сибелиусом, унижая тем самым достоинство советского гражданина[202]. При этом к Сибелиусу в СССР начали в это время относиться с большой деликатностью, и его музыка очень ценилась[203]. Такая двойственность характерна для мышления советской администрации во многих отношениях: вопросы безопасности были отдельной сферой и могли в любую минуту стать приоритетнее других вопросов, даже считавшихся ключевыми с точки зрения внешней политики СССР.

ОФСС КАК КОНЦЕРТНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Превращение ОФСС в самостоятельного организатора концертов классической музыки проходило не без трудностей; Обществу часто приходилось обращаться за помощью к концертному агентству «Фацер». В Финляндии концерты организовывались профессионально либо самими оркестрами, либо этим агентством, которое было крупнейшим импресарио в Финляндии. «Фацер» организовывало на практике все концерты иностранных гастролеров, выступало посредником при поиске солистов для оркестров и вывозило финских артистов за рубеж. Пожалуй, единственным исключением в его международной сети контактов являлся СССР, с которым «Фацер» установило отношения только в 1960‐х годах. До этого времени функции посредника между «Фацер» и СССР выполняло ОФСС, и агентство заключало контракты о выступлениях советских артистов именно с ОФСС. Очевидно, «Фацер» хорошо зарабатывало на этих концертах, поскольку другое концертное агентство, «Musiikki-Westerlund» («Вестерлунд-Музыка»), стремилось само заключить контракты на эти, по его оценкам, прибыльные гастроли. Компания «Вестерлунд» вышла на ВОКС через посла Финляндии в СССР Кая Сундстрёма с просьбой прислать в Финляндию хотя бы Давида Ойстраха, пианиста Льва Оборина (1907–1974) и оперную певицу Наталью Шпиллер (1909–1995)[204]. Однако «Вестерлунд» посчитали в СССР либо слишком маленьким агентством, либо неподходящим партнером для сотрудничества. Да и в целом в конце 1940‐х годов еще не наступило время для прямых контактов между концертной организацией СССР и западными компаниями.

«Фацер» и в 1950‐х годах или не могло, или не хотело самостоятельно привозить советских артистов в Финляндию. Хотя оно с готовностью взялось за организацию выступлений советских музыкантов в качестве приглашенных артистов филармонических оркестров, когда от ОФСС поступило такое предложение. Почти все советские артисты прибывали в Финляндию как гости ОФСС, которое их как будто одалживало концертному агентству «Фацер», а через него – различным оркестрам. И только фестиваль «Sibelius-viikot» («Недели имени Я. Сибелиуса») стал в 1952 году явным исключением.

Директор концертного агентства «Фацер» Роджер Линдберг (1915–2003), влиятельная фигура финской музыкальной жизни, не хотел, очевидно, сотрудничать с СССР напрямую. Он не присутствовал на встречах с советскими артистами, хотя обычно активно встречался с иностранными деятелями искусства и привозил их в Финляндию в послевоенное время отовсюду. Даже на том этапе, когда иностранные концертные агентства уже вовсю заигрывали с советской концертной организацией «Госконцерт», «Фацер» вел себя на удивление тихо и не стремился установить прямые контакты с СССР. В архиве Министерства культуры СССР можно обнаружить только несколько упоминаний концертного агентства «Фацер», датируемых второй половиной 1950‐х годов. Но и в этих случаях активным организатором гастролей была какая-то другая сторона, а не «Фацер», – например, ОФСС[205]. Прямая переписка между агентством «Фацер» и советскими органами началась только в 1960 году[206].

Этот факт удивителен, поскольку основанное Эдвардом Фацером (1861–1943) агентство приступило в начале XX века к оказанию посреднических услуг в сфере организации по всему миру гастролей лучших мировых артистов, а Санкт-Петербург, наряду с Хельсинки, был одной из центральных площадок. Фацер и сам учился в Петербурге, и в то время у него были прекрасные отношения с деятелями сферы искусства России[207]. Следующий директор агентства «Фацер», Эрнест Пингу (1887–1942), тоже учился в Петербурге и поддерживал хорошие контакты с русскими, хотя в 1920−1930‐х годах от них не было никакой пользы. Ставший же исполнительным директором всего музыкального концерна «Фацер» Роджер Линдберг, в свою очередь, не имел никаких естественных связей с Россией или СССР. Складывается впечатление, что под его руководством «Фацер» поначалу сторонился СССР и только в 1960‐х годах стал основным импресарио ведущих советских артистов в Финляндии, постепенно оттеснив ОФСС как агента-устроителя, привозившего в Финляндию исполнителей-солистов классической музыки, и тем самым захватив финский рынок советских музыкантов высочайшего уровня весьма суверенно.

Очевидно, либо ОФСС, либо СССР вскоре после войны посчитали, что помощь агентства «Фацер» будет незаменима, если в качестве цели рассматривать организацию концертов классической музыки, которые охватывали бы также и концертную аудиторию. ОФСС могло организовать гастроли по сельской местности, но хельсинкская концертная публика была требовательной и нелегко соглашалась участвовать в мероприятиях ОФСС. Осенью 1950 года в Финляндию прибыли двое молодых музыкантов, с успехом выступивших на международных конкурсах и быстро завоевавших популярность на мировых концертных аренах. Однако первым в списке гастролей значился Хельсинки. Этими музыкантами были пианист Евгений Малинин (1930–2001) и скрипач Игорь Безродный (1930–1997), оказавший значительное влияние на финскую музыкальную жизнь. Третьим музыкантом была уже закрепившая за собой статус выдающегося меццо-сопрано певица Мария Максакова (1902–1974). По слухам, Максаковой покровительствовал Сталин, на что указывает ее ранний выход на пенсию после смерти вождя. По словам жены Безродного, первому выступлению ее мужа в Финляндии предшествовала беседа его со Сталиным, который и санкционировал визит Безродного в Финляндию[208]. На следующий год Безродный был награжден Сталинской премией[209].

«Фацер» организовало часть концертов в Хельсинки, и в связи с этими концертами ОФСС совсем не упоминается – «Фацер», похоже, занималось всем самостоятельно. Малинин и Безродный выступили 23 октября и 25 октября 1950 года в актовом зале Торгового института в Хельсинки. У Максаковой был концерт в консерватории 28 октября[210]. Программы концертов включали в себя в основном европейскую и русскую музыку XIX века, но у Максаковой в репертуаре вечера была также музыка Кабалевского[211]. Безродный исполнил также сочинения болгарского композитора Панчо Владигерова и русского композитора Юлия Конюса[212]. В программе Малинина, в свою очередь, была сюита на музыку Прокофьева к балету «Ромео и Джульетта»[213]. Что касается репертуара концертов вообще, то приглашенные музыканты в этот раз впервые, пусть даже и очень осторожно, включили в свои программы менее известные советские композиции. Этими концертами целиком занималось агентство «Фацер», поэтому они совсем не упоминаются в отчетах ОФСС.

Зато за концерт в консерватории 7 октября ОФСС получило хорошую выручку. На вечере выступили пять артистов: Безродный, Максакова, Малинин, Маргарита Гирявенко (р. 1933) и Борис Хохлов (1932–2000). Расходы на оплату аренды и различной рекламы составили в общей сложности 58 000 марок. Доходы равнялись 173 682 маркам, при этом окончательная прибыль достигла отметки в 115 550 марок[214]. Отчет о гастролях по регионам показывает, что и это турне оказалось прибыльным. Общие доходы составили 172 475 марок, в то время как расходы насчитывали только 80 181 марку, то есть прибыль от гастролей составила больше половины[215]. Организация подобных концертов классической музыки служила источником доходов для страдавшего от постоянной недостачи ОФСС.

СССР было важно продемонстрировать, что ОФСС являлось именно финской организацией общественного сектора, которая Советским Союзом никак не управлялась. Вместо прямого управления использовалась косвенная поддержка, подобная гастролям артистов, вся прибыль от которых, по-видимому, и доставалась ОФСС. И если, например, агентству «Фацер» приходилось платить значительные гонорары сотрудничавшим с ним артистам, то у ОФСС этой заботы не было. Вместо ОФСС гонорары за выступления артистам платил Советский Союз, к тому же еще и очень щедро. В отношении более поздних культурных обменов бухгалтерскую документацию оказалось трудно найти, но об этом визите 1950 года остались очень подробные отчеты, которые демонстрируют, что как в гонорарах, так и в суточных были большие различия. Гонорары выплачивались, по крайней мере частично, в финских марках, которые артисты, находясь в Финляндии, могли тратить[216].

Визиты больших групп ОФСС устраивало по-прежнему без участия других финских организаторов. В 1950 году танцевальный коллектив «Березка» дал 18 концертов в Финляндии, выступив на различных открытых сценах в рамках организованных ОФСС гастролей[217]. Тот же ансамбль совершил новое, состоявшее из десяти выступлений турне по Финляндии уже в следующем году, возвращаясь с гастролей по Скандинавии[218]. Поскольку ОФСС не нужно было платить гонорары за выступления этих больших коллективов, а такие концерты собирали большие аудитории, эти гастроли можно считать не только идеологической, но и финансовой поддержкой ОФСС и его деятельности со стороны Советского Союза.

Ил. 15. Ансамбль «Березка» в порту в Хельсинки, август 1950 года. Автор фото: Юрьё Линтунен. Источник: Kansan arkisto.

Рост числа визитов советских артистов был, возможно, связан с изменяющейся политической ситуацией. Высказанная в 1949 году ОФСС озабоченность все возрастающим западным влиянием, вероятно, привела к тому, что СССР предпринял противодействующие меры уже осенью того же года. В течение 1950 года в Финляндию из СССР было направлено множество новых коллективов и отдельных артистов. Кроме того, в сентябре в хельсинкском выставочном центре «Taidehalli» была организована выставка советского искусства.

СОЛИСТЫ-ИСПОЛНИТЕЛИ КЛАССИЧЕСКОЙ МУЗЫКИ НАЧИНАЮТ ОТДЕЛЯТЬСЯ

В преддверии парламентских выборов 1951 года в Финляндию прибыли несколько артистических групп внушительного количественного состава, которые, разбившись на маленькие группы, выступили с концертами по всей Финляндии, снова организованные ОФСС[219]. Самые выдающиеся представители делегации привыкли в Ленинграде к значительно лучшим концертным условиям, нежели тем, с которыми они столкнулись в Финляндии. Публично никаких жалоб, естественно, не прозвучало, но финские критики, конечно, обратили внимание на различные недостатки. Например, рояль в ярмарочном центре «Messuhalli» в Хельсинки посчитали недостойным уровня пианиста Евгения Лебедева, но тут же было отмечено, что музыкант, несмотря на условия, выступил прекрасно. Газета «Ilta-Sanomat» («Вечерние вести») писала, что «в последние годы нам довелось так разнопланово познакомиться с исполнительскими искусствами Советского Союза, и мы снова и снова оказываемся удивлены их высокому уровню. <…> Находящаяся сейчас с визитом делегация составлена из представляющих разные виды искусства артистов, чей уровень превосходит даже самые взыскательные пожелания»[220]. Балетные танцовщики представили также фрагменты советского балетного спектакля «Бахчисарайский фонтан». Спустя несколько лет это произведение стало вехой в финляндско-советском культурном обмене и прочно вошло в репертуар, предлагавшийся финской публике. В рамках этих гастролей спектакль был представлен финскому зрителю впервые.

Ил. 16. Мария Понна и Александр Каверзин исполняют сцену из балета «Бахчисарайский фонтан», ставшего центральным произведением в финляндско-советском культурном обмене. Автор фото: Юрьё Линтунен. Источник: Kansan arkisto.

Из трех отдельных групп, прибывших в Финляндию в преддверии парламентских выборов 1951 года, самым известным был все же приезд Государственного русского народного хора имени М. Е. Пятницкого, насчитывавший целых 180 исполнителей. По сравнению со многими другими коллективами этот хор интересен тем, что Митрофан Пятницкий (1864–1927) основал его еще до Революции. Хор поддерживал традиционную песенную традицию русского села, но в советское время коллектив позиционировался так же, как и фольклорный ансамбль, который черпал материал для выступлений из традиций народов СССР. Концерт, организованный на футбольном поле в городе Пори 28 июня 1951 года, рекламировали не столько как музыкальное событие, сколько как костюмное дефиле: «Потрясающие пестрые костюмы хора наверняка впечатлят зрителя. Обратите внимание: танцовщики переодеваются для каждого последующего танца»[221]. Рецензии же писали об «истинно славянском пении, игре и танце»[222]. Подобная оценка вполне соответствовала целям советского фольклора, должного взращивать стереотипы и вызывать при этом позитивные эмоции. Костюмы упоминались в рецензиях так же часто, как и получившие блестящие отзывы народные танцы. Газета «Ilta-Sanomat» сообщала, что великолепный состав хора – это «в своем роде самое грандиозное, что СССР в этом виде искусств [когда-либо] отправлял в нашу страну»[223].

Ил. 17. Государственный русский народный хор имени М. Е. Пятницкого выступает на танцевальном помосте в парке Алппипуйсто в Хельсинки в июне 1951 года. Автор фото: Вяйнё Каннисто. Источник: Helsingin kaupunginarkisto.

В 1950‐х годах культурные визиты все отчетливее стали разделяться на две категории – на визиты больших групп артистов и визиты групп поменьше. Сначала ОФСС относилось к этим двум категориям визитов одинаково, но постепенно самых именитых и талантливых исполнителей стали использовать отдельно в различных выступлениях с финскими оркестрами или в сольных концертах классической музыки, публика на которых часто очень отличалась от зрителей на гастролях, организованных ОФСС.

Роль солистов и дирижеров в распространении музыки очень значительна, так что даже немного удивительно, что артисты из СССР поначалу совсем не исполняли советскую музыку. У этого может быть несколько причин. Советские администраторы, курирующие сферу культуры, вероятно, не были уверены в том, как западная публика отреагирует на советских артистов. Осознавая существующую предубежденность и желая ее уменьшить, для выступлений в западных странах отбирали известные классические произведения, исполнявшиеся советскими артистами превосходно. Хотя музыканты могли влиять на этот отбор, у советских администраторов было свое весомое мнение относительно того, что на гастролях за границей исполнять можно, а что нельзя. Вероятно, решено было сначала посмотреть, как будут приняты солисты в Финляндии и на Западе. Результат, судя по всему, не разочаровал, так как постепенно доля советских произведений в концертных программах гастролировавших в Финляндии артистов начала увеличиваться.

Лауреат первой премии Международного музыкального фестиваля «Пражская весна» 1950 года и призер Международного конкурса имени королевы Елизаветы в Брюсселе Ольга Каверзнева (1926–2006) приехала с визитом в Финляндию в декабре 1951 года. В программе ее выступления в консерватории 12 декабря 1951 года соседствовали венская классика и советские композиции, музыка Кабалевского, Хачатуряна и несколько сочинений Прокофьева. Каверзнева входила в очередную группу деятелей искусства, приезды которых в Финляндию уже превратились в рутину, хотя в составе данной группы были артисты, к которым это слово применить сложно. Например, в составе делегации был Эмиль Гилельс (1916–1985) – один из самых прославленных пианистов XX века[224]. Он приобрел мировую известность, выиграв Международный конкурс имени королевы Елизаветы в Брюсселе в 1938 году. В Финляндии Гилельс играл с филармоническими оркестрами Хельсинки (30 ноября), Тампере (9 декабря) и Турку (11 декабря)[225]. Несмотря на известных гостей, не все концерты, состоявшиеся в ярмарочном центре «Messuhalli» в Хельсинки, прошли с аншлагом. Видимо, большие коллективы артистов привлекали широкую публику больше, чем отдельные исполнители высочайшего уровня, по крайней мере, тогда, когда целевой аудиторией были рабочие[226]. Возможно, из‐за этого прибывавшие в Финляндию на гастроли группы стали делить на первоклассных артистов, на чьи выступления ждали традиционную концертную публику, и на большие группы исполнителей, которыми привлекали широкую аудиторию. Организации концертов отдельных артистов постепенно стали уделять все больше внимания.

Михаил Суслов (1902–1982), главный идеолог КПСС, входивший в ближайшее окружение Сталина, играл важную роль в принятии решений относительно заграничных поездок артистов. Многие сохранившиеся письма указывают на то, что в период нахождения Сталина у власти в вопросах, касавшихся зарубежных обменов, было принято обращаться именно к Суслову. Этот факт подтверждает то, что КПСС рассматривала значение поездок артистов в Финляндию как идеологический вопрос. Наверняка можно назвать множество причин для организации культурных визитов, но администрация по делам культуры, так же, как и ОФСС, обосновывала гастроли в первую очередь именно идеологической состовляющей. По той же причине ОФСС обратилось к КПСС с просьбой, которая касалась учрежденного годом ранее фестиваля «Sibelius-viikot» («Недели имени Я. Сибелиуса») – предшественника нынешних Праздничных недель Хельсинки («Helsingin Juhlaviikot»). Тойво Карвонен из ОФСС предположил, что Давида Ойстраха можно было бы направить в качестве главного солиста фестиваля «Недели имени Я. Сибелиуса». Посольство Финляндии в СССР поддержало просьбу. О сложности процесса принятия решения говорит тот факт, что дело было передано на высший уровень, то есть в политбюро ЦК КПСС Суслову. До этого вопрос уже был перенаправлен из ВОКС в Комитет по делам искусств СССР, а оттуда – во Внешнеполитический отдел ЦК[227].

Изначально просьбу о приезде Ойстраха в Финляндию высказало в исключительном порядке концертное агентство «Фацер» в своем прямом письме артисту 10 октября 1951 года. Это обстоятельство свидетельствует отчасти о неопытности «Фацер» в подобных вопросах: в СССР просьбы следовало направлять не артисту, а в отвечавшую за его действия соответствующую организацию. Занимавший значительное положение советский артист, каким был Ойстрах, мог влиять на решения управления, но ходатайство все равно следовало направлять в администрацию, так как переговоры с самими артистами носили всегда неофициальный характер. В данном конкретном случае Ойстрах сам перенаправил запрос на рассмотрение в управление культуры.

Первым по делу высказался ВОКС, обратившись к генеральному секретарю ОФСС Тойво Карвонену, который выразил свою поддержку и посчитал визит важным мероприятием. ВОКС направил дело в ЦК КПСС 4 декабря 1951 года. Политбюро и Суслову дело было представлено 14 января 1952 года, при этом ЦК рекомендовал положительное решение по делу, ссылаясь также на поддержку со стороны администрации по вопросам искусства. Об участии Ойстраха в фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса» сразу же составили предварительное решение, но дело застряло в бюрократической машине, и спустя два месяца Суслов вынес по делу отрицательное решение: «Участие Ойстраха не является безусловно важным». Вероятно, в дело вмешалось Министерство государственной безопасности МГБ – предшественник КГБ. Его архивы закрыты, поэтому принимавшиеся в Министерстве решения невозможно отследить. В любом случае, Ойстрах не участвовал в фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса» в 1952 году. Суслов велел ответить, что Ойстрах занят в консерватории педагогической работой[228]. Вместо него солистом на фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса» выступил Рикардо Однопозофф (1914–2004) из США. Однопозофф родился в Аргентине в семье еврейских эмигрантов из России. СССР относился к русским эмигрантам очень сдержанно, и замена Ойстраха именно русским эмигрантом стала, возможно, неприятной новостью для советских чиновников. Возможно, именно поэтому спустя два года, в 1954 году, Ойстраха отпустили участвовать в фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса».

ПЕРВЫЙ НЕЗАВИСИМЫЙ ПРИГЛАШЕННЫЙ СОЛИСТ

Неприезд Ойстраха на фестиваль «Недели имени Я. Сибелиуса» в 1952 году связан, похоже, не столько с Финляндией, сколько с внутренней борьбой за власть в Советском Союзе. Ведь еще до Ойстраха в фестивале в 1953 году принял участие Игорь Безродный. Как и Ойстрах, Безродный уже выступал в Финляндии ранее, получив блестящие рецензии. Безродный не был на фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса» главным исполнителем, но выступил 14 июня как солист в четвертом симфоническом концерте в хельсинкском ярмарочном центре «Messuhalli». И если Ойстрах, Гилельс и Зак были уже закрепившими свое положение звездами, то Безродный был молодым, подающим надежды солистом. Родившийся в Тбилиси Безродный одержал победу на конкурсе скрипачей в рамках I Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Праге в 1947 году, на Международном конкурсе имени Я. Кубелика в Праге в 1949 году и на Международном конкурсе имени И. С. Баха в Лейпциге в 1950 году[229].

Хотя статус Безродного не позволил назначить его солистом фестиваля «Недели имени Я. Сибелиуса», музыкант, тем не менее, впоследствии играл очень активную роль в финляндско-советском музыкальном обмене на протяжении более трех десятилетий. Кроме того, его мать – скрипичный педагог Татьяна Погожева (1912–1980) – во второй половине 1960‐х годов стала с точки зрения развития преподавания игры на скрипке в Финляндии центральной фигурой, оказывавшей влияние на музыкальное образование в стране в течение многих лет. После смерти матери Безродный эмигрировал в Финляндию в 1981 году и успел поработать в том числе дирижером филармонического оркестра города Турку в 1986−1990 годах и преподавателем в Академии имени Я. Сибелиуса.

В 1953 году, помимо выступлений на фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса», Безродный отправился также на организованные ОФСС гастроли по Финляндии. В городе Вааса 17 июня он провел объединивший более раннюю и современную музыку концерт, в программе которого именно советских произведений не было, но репертуар включал сочинения Рахманинова, Владигерова, Прокофьева, Сметаны, Генделя и Дебюсси[230]. Концерт впоследствии называли совершенным. В особенности благодарили за то, что музыкант не включил в программу «такие композиции-уродцы, цель которых заключается только лишь в доказательстве технических способностей исполнителя». Аккомпаниатором выступил Абрам Макаров (1897–1984), которого также очень хвалили. В репертуар других концертов Безродный включил более раннюю музыку советских композиторов, например марш из оперы Прокофьева «Любовь к трем апельсинам» и «Романс» Глиэра[231].

Вместе с Безродным наряду с его аккомпаниатором Макаровым в Финляндию прибыл занимавший в 1951–1956 годах должность секретаря Союза композиторов СССР Кирилл Молчанов (1922–1982), ставший впоследствии также директором Большого театра (1973–1975). О статусе Молчанова в прессе совсем не сообщалось, хотя благодаря своей должности в Союзе композиторов он играл весьма значительную роль в музыкальной жизни СССР. Вполне возможно, что он был «фартуком», приставленным к Безродному партией, – или «фаготом», как называли таких людей в музыкальных кругах. Его задача заключалась в обеспечении отсутствия контактов между Безродным и нежелательными лицами и в контроле за тем, чтобы музыкант не сказал чего-нибудь лишнего во время интервью. Молчанов был членом партии и, несмотря на свой молодой возраст, в период нахождения у власти Сталина был назначен секретарем Союза композиторов СССР.

В интервью в качестве наиболее известных советских композиторов гости назвали Шостаковича и слабо знакомого финнам, уже пожилого композитора Юрия Шапорина (1887–1966). Причиной упоминания Шапорина была, возможно, его опера «Декабристы», премьера которой состоялась в это же время в Москве. Газета «Työkansan Sanomat» («Вести рабочих»), сообщая о Молчанове, перечислила его композиции, а в связи с Макаровым напомнила о его предыдущих визитах в Финляндию с 1936 года. О Безродном писали, что в начале 1953 года он совершил поездку в Англию, в рамках которой представил в Лондоне скрипичный концерт Кабалевского. На фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса» музыкант собирался исполнить две серенады Сибелиуса. Ранее Безродный не встречался с Сибелиусом, но слышал, что Гилельс и Ойстрах «были в восторге от своего визита к мастеру». Безродный также хвалил финские оркестры и сказал, что у него есть множество музыкальных записей в их исполнении. Интервьюируемые сообщили, что в СССР Сибелиуса почитают[232]. Тот факт, что Безродный смог исполнить скрипичный концерт Кабалевского в Лондоне, представляется интересным. Кабалевский был одним из первых посетивших Финляндию советских композиторов, но, несмотря на это, его музыка исполнялась в Финляндии очень мало, не считая некоторых отдельных, привозимых советскими артистами коротких произведений.

ОРКЕСТРЫ В ПОИСКЕ СОВЕТСКИХ СОЛИСТОВ

Постепенно в Финляндии осознали, что появилась возможность приглашать советских музыкантов в качестве солистов финских оркестров напрямую, не надеясь на случайный отбор организованных ОФСС гастролей, исполнительский состав которых никогда не был известен заранее. Оркестрам было трудно планировать свой репертуар, не зная о солистах заранее, – ведь концерт как жанр требовал взаимной координации между солистами, оркестром и дирижером. Теперь же интенданты оркестров начали наперегонки обращаться в ОФСС и ВОКС, желая получить конкретных советских артистов в качестве приглашенных солистов в свои оркестры планово, а не как неожиданных гостей-исполнителей.

Филармонический оркестр Хельсинки под руководством интенданта Нильса-Эрика Рингбома (Ниссе Ринкама, 1907–1988) в начале 1950‐х годов находился на передовой поиска советских солистов высшего уровня, хотя поначалу безуспешно. В 1953 году за помощью обратились к ОФСС, которое доставило письмо интенданта оркестра в Министерство культуры СССР, сопроводив его своим письмом. В сопроводительном письме ссылались на то, что Финляндию посещают иностранные солисты, ставшие очень популярными у публики, но советских артистов среди них нет. Сообщалось, что это обстоятельство замедляет укоренение советской культуры в Финляндии. Отправка советских солистов в Финляндию также способствовала бы развитию контактов между представителями интеллигенции двух стран. Общество «Финляндия – Советский Союз» писало в СССР, что готово оплатить расходы, связанные с отправкой солистов в Финляндию, – хотя, вероятно, счет впоследствии был бы перенаправлен оркестру. В сообщении, адресованном Министерству культуры СССР, содержались концертная программа Хельсинкского филармонического оркестра на весь следующий концертный сезон и указание последнего срока, к которому оркестру необходимо получить сведения о возможных кандидатурах. В качестве искомых были названы одни из самых известных исполнителей того времени, такие как Зак, Гилельс и Масленникова[233].

Интендант филармонического оркестра Турку Нестор Лехтинен, который, как и Рингбом, представлял Музыкальную комиссию города, обратился к ОФСС со своим предложением. В Турку ежегодно бывали оперные концерты, и Музыкальная комиссия собиралась поставить к следующему сезону оперу Чайковского «Евгений Онегин». Режиссера спектакля комиссия хотела пригласить из СССР и попросила ОФСС передать эту просьбу далее. Лехтинен предполагал, что с языком общения проблем не будет, потому что режиссер не может не говорить по-немецки и среди солистов найдется «пара бывших офицеров, которые, вероятно, как-нибудь да умеют изъясняться по-русски». Лехтинен подозревал, что дело, «по-видимому, организовать непросто, но забросьте-ка все-таки удочки»[234]. Хотя представители Турку и начали переговоры заблаговременно, их подход был заметно менее профессиональным, чем у их коллег из Хельсинки.

В 1950‐х годах оркестрам удавалось получать положительные ответы на свои конкретные запросы, изпользуя в качестве посредника не концертное агентство «Фацер», а ОФСС, с переменным успехом. Время от времени солисты приезжали, но по-прежнему чаще всего в составе прибывавших в Финляндию групп и значительно реже в рамках отдельных визитов. Увеличение количества культурных визитов и внушительное число исполнителей, выступивших в Финляндии в течение олимпийского лета 1952 года, сподвигли финскую сторону предпринять новые попытки заполучить советских солистов. Дело в том, что приезд артистических делегаций в Финляндию летом 1952 года совпал с отпуском у оркестрантов, так что возможность использовать приехавших артистов в качестве приглашенных солистов была упущена. Весной 1953 года представители музыкальных кругов Финляндии прямо-таки бомбардировали Музыкальный отдел ВОКС различными просьбами.

Некоторые представители ВОКС (возможно, из посольства СССР в Хельсинки) сподвигли ОФСС на отправку запросов относительно визитов артистов в Финляндию, потому что ОФСС обращалось в ВОКС с вполне конкретными просьбами. Оно предоставило ВОКС точные сведения о концертном сезоне Филармонического оркестра Хельсинки (ФОХ) и сообщило, что концерты ФОХ всегда проходят по пятницам, но есть еще дневной концерт по воскресеньям. ОФСС также отметило, что благодаря дирижеру Тауно Ханникайнену (1896–1968) концерты стали очень популярны, в том числе ориентированные на молодежь дневные концерты. В письме была указана вместительность концертных залов: актовый зал университета был рассчитан на 860 слушателей, а зал консерватории, в котором проходили воскресные концерты – на 800 человек. Помимо списка концертов осеннего сезона ФОХ в ВОКС была передана также информация о том, что в рамках визитов солистов необходимо провести три репетиции, из которых одну можно организовать прямо в день концерта. То есть солист должен приехать в Хельсинки по меньшей мере за два дня до концерта[235].

ОФСС переслало в ВОКС также просьбу Рингбома со списком солистов, которых оркестр хотел бы видеть на своих концертах в следующем сезоне. ФОХ был заинтересован во всех солистах и дирижерах, которых можно было заполучить, но Рингбом перечислил лиц, в которых был заинтересован в первую очередь. Из дирижеров были названы Мравинский, который приезжал в Финляндию в 1946 году, а также Самуил Самосуд (1884–1964) и Юрий Файер (1890–1971), прославленные и востребованные мастера[236]. Последние не смогли выехать за границу и поэтому никогда не выступали в Финляндии. Дирижеры вообще выезжали на гастроли за рубеж заметно реже солистов.

В своем письме Рингбом в качестве возможных приглашенных солистов назвал Давида Ойстраха, Галину Баринову, Мстислава Ростроповича, Эмиля Гилельса, Льва Оборина и Святослава Рихтера (1915–1997). Первые четверо ранее уже бывали в Финляндии. Рингбом назвал также Игоря Ойстраха (род. 1931), Святослава Кнушевицкого (1907−1963) и Леонида Когана (1924–1982). Из певцов Рингбом упомянул Ирину Масленникову, Зару Долуханову (1918–2007), Ивана Козловского (1900–1993) и Максима Михайлова (1893–1971). Список имен свидетельствует о хорошем знании советских музыкантов в период, когда иностранные визиты были еще редки. Заслуживающим внимания является тот факт, что к 1960 году Финляндию посетили почти все упомянутые артисты. Некоторые приезжали в составе групп артистов, но на практике все выступили как солисты ФОХ[237]. Похоже, что финляндско-советский обмен артистами переживал переломный момент в начале 1950‐х годов. Хотя на просьбы обычно отвечали медленно, иногда даже с задержкой в несколько лет, они все-таки принимались во внимание, о чем свидетельствует рост числа советских артистов, выступавших в качестве приглашенных солистов финских оркестров. Со своей стороны, ради первоклассного солиста оркестры были готовы пойти на уступки – например, ФОХ мог передвинуть свои концертные дни.

Судя по всему, ФОХ так и не получил ответа на свои запросы на сезон 1953–1954 годов. В конце июня 1953 года ОФСС направило в ВОКС письмо о том, что репертуар ФОХ на будущий сезон уже составлен. ОФСС сожалело, что среди множества приглашенных иностранных исполнителей и дирижеров в программе ФОХ нет советских артистов. ОФСС также напомнило, что ФОХ многократно подавал заявки на приезд советских артистов в качестве солистов, но безрезультатно[238]. Это было не совсем правдой, но в ОФСС понимали, как работает советская бюрократия: проблему необходимо обосновать идеологическими факторами и лучше через сравнение с западными странами, от которых СССР отстает, а для эффекта еще и преувеличить проблему.

Становлению культурных обменов сопутствовали неожиданные повороты. Именно тогда, когда дела, казалось, начинали продвигаться, на пути возникали преграды. Либо ФОХ начинал нервничать из‐за задержек со стороны ВОКС и не соглашался брать в свою уже составленную программу советских солистов, либо ВОКС решало, что солисты не будут открепляться для отдельных выступлений. В любом случае в ноябре 1953 года из СССР в Финляндию прибыла очень авторитетная делегация артистов, из которых часть выступила с различными филармоническими оркестрами, но, увы, не с Филармоническим оркестром Хельсинки. ФОХ упоминал в своем весеннем письме виолончелиста Святослава Кнушевицкого, однажды приезжавшего в составе этой группы. В делегацию также входили пианистка Тамара Гусева (род. 1926), певица Нина Серваль (1910–1994) и выступавшая в качестве аккомпаниатора Софья Вакман (1911–2000), тоже известная пианистка. Гастроли группы были организованы, как и турне предыдущих: с Праздника революции 8 ноября в Хельсинки и дальше вдоль западного побережья, от Турку до Оулу. Для примера, Кнушевицкий выступил в качестве солиста Филармонического оркестра Оулу 14 ноября; многие артисты выступили вместе с Филармоническим оркестром Тампере. В репертуаре группы было гораздо больше советской музыки, чем у предшествующих, хотя русская музыка по-прежнему преобладала. Хотя делегация состояла из именитых музыкантов, концерты группы охватили меньшее, чем обычно, количество публики[239]. Одной из основных причин стало непроведение в Хельсинки больших концертов в исполнении оркестров.

Ил. 18. Пианистка Софья Вакман, виолончелист, профессор Святослав Кнушевицкий, пианистка Тамара Гусева, руководитель группы Ефремов и певица Нина Серваль в Хельсинки в ноябре 1953 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

Следующая делегация советских артистов прибыла в Финляндию уже через несколько месяцев. Этому способствовали, судя по всему, не столько просьбы финнов, сколько очередные выборы. Паасикиви распустил парламент 8 декабря 1953 года и назначил новые выборы на 7−8 марта 1954 года. Предвыборная пора выдалась горячей. Из СССР в Финляндию на месяц, предшествовавший выборам, были направлены две группы деятелей искусства, в составе которых были музыканты, танцовщики и певцы. Впервые в одной группе были собраны артисты из четырех городов – Москвы, Ленинграда, Таллина и Петрозаводска[240]. В нее также вошли Георг Отс (1920–1975) и пианист Яков Зак. Для обоих визит в Финляндию был уже вторым. В этот раз Отсу удалось произвести на финнов большее впечатление, чем в предыдущий приезд, благодаря исполнению композиций на финском языке, в особенности песни «Yksi ruusu on kasvanut laaksossa» («Одна роза выросла в долине»), которая звучала на каждом концерте[241]. К растущей популярности и значению Отса в культурном обмене мы еще вернемся в главе, посвященной Эстонии.

Концерты пианиста Якова Зака (13 февраля – 10 марта), который официально входил в состав группы деятелей искусства, были выделены в индивидуальное турне. По-видимому, ВОКС начал лучше понимать потенциал первоклассных артистов, достойных отдельной программы. Среди концертов, правда, встречались весьма экзотические выступления, как, например, маленький концерт на собрании отделения ОФСС хельсинкского района Така-Тёёлё, на котором присутствовали 11 человек. Однако большинство концертов было сыграно вместе с оркестрами, например, в городах Куопио, Турку, Тампере, Лахти и Хельсинки. В столице Зак дал два концерта: с оркестром Финского радио и сольный, организованный агентством «Фацер». Особое отношение к Заку, по сравению с другими солистами, проявилось и в том, что в Москву он возвращался на самолете[242].

Зака в Финляндии хорошо знали: семь лет назад он приехал в послевоенную Финляндию одним из первых советских артистов. Пресса писала, что после предыдущего визита он включил в свой репертуар другие фортепианные концерты Рахманинова, оба концерта Брамса и другие произведения. Музыкант успел за прошедшие годы побывать по крайней мере в Чехословакии, Болгарии и Польше. Также про него было известно, что он два дня в неделю преподает – по пятницам и субботам, а остальные дни посвящает саморазвитию[243]. Положение известных музыкантов в СССР отличалось от ситуации в Финляндии, где доходы даже самых лучших музыкантов обычно зависели от какой-нибудь постоянной работы, чаще всего преподавания. Демонстрируя эту часть советской системы, СССР стремился улучшить свой образ в глазах финской интеллигенции.

СОЛИСТЫ НА ПЕРЕДОВОЙ ПРОПАГАНДЫ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ

Вскоре после гастролей Зака Филармонический оркестр Хельсинки дождался первого визита советских артистов в Финляндию, организованного специально с учетом графика ФОХ. Гостем выступил скрипач Игорь Безродный, который ранее уже бывал в Финляндии дважды. Второй приезд состоялся по приглашению финской стороны, но был приурочен к фестивалю «Недели имени Я. Сибелиуса» в 1952 году и не совпал с обычным сезоном ФОХ. Главной причиной третьего визита стало именно желание ФОХ получить Безродного в качестве солиста на концерт 26 марта 1954 года. За месяц до прибытия Безродного визит был подтвержден, но, в отличие от случаев с солистами, прибывающими из других стран, в этот раз ФОХ вплоть до последнего момента не был до конца уверен в успехе. От ВОКС пытались получить подтверждение приезда артиста в течение всего 1953 года[244]. ОФСС сообщило весной 1954 года в своем письме в ВОКС, что визит Безродного является очень значимым фактом, потому что «пропаганду советской музыки» наконец-то удалось нормализовать. Как констатировало ОФСС, визиты из СССР уже скоро как десять лет осуществляются без надлежащих приготовлений, то есть в формате групповых гастролей. И вот наконец достигнуто положение, при котором на поступившее от финнов приглашение получен прямой ответ. Особенно важным ОФСС считало то обстоятельство, что при таком порядке визиты охватят обычную концертную аудиторию[245].

Ил. 19. Игорь Безродный исполняет скрипичный концерт Сибелиуса в Москве во время финляндско-советского месяца дружбы, предположительно в декабре 1953 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

ОФСС не смогло удержаться и не организовать для Безродного намного более масштабное турне по Финляндии, чем отдельный визит. За месяц до приезда музыканта в своем письме ОФСС высказало допущение, что возвращение в Москву, которое изначально было запланировано на 3 апреля, стоило бы перенести по крайней мере на неделю. Помимо выступления с ФОХ, Общество «Финляндия – Советский Союз» организовало для Безродного концерт в городе Вааса, но при условии продления визита музыкант смог бы выступить также в Турку и Тампере, так как дирижеры филармонических оркестров этих городов, по словам ОФСС, неоднократно обращались к Обществу с просьбами об этом. В конце письма ОФСС также упомянуло, что отмена концерта укрепила бы позиции противников финляндско-советских отношений[246]. ОФСС так часто становилось свидетелем изменений и отмены предыдущих планов, что решило проявить осторожность в отношении этого первого отдельного визита и напомнить ВОКС о последствиях.

Игорь Безродный был отправлен в Финляндию не один. Вместе с ним приехала Софья Вакман, его аккомпаниатор. В течение последнего полугода Вакман провела значительную часть своего времени в Финляндии. Осенью на протяжении месяца она аккомпанировала Кнушевицкому, затем в феврале и марте была концертмейстером у Зака, и вот теперь, пробыв в Ленинграде всего две недели, вновь вернулась в Финляндию. Родившаяся в 1911 году Вакман входила в культурную элиту СССР. Помимо того, что она сама была признанной пианисткой, ее супругом был дирижер Ленинградского Малого оперного театра Эдуард Грикуров (1907–1982). Обычно сопровождавшие советских артистов аккомпаниаторы были исполнителями высокого уровня, но их было мало, и поэтому концертмейстеры приезжали в Финляндию чаще, чем многие солисты.

ОФСС запланировало много концертов Безродного в сотрудничестве с концертным агентством «Фацер», но из уважения к ФОХ концерт с ним стал первым в программе турне. Кроме того, визит был организован в соответствии с пожеланием интенданта ФОХ Рингбома о том, чтобы приезд в страну произошел по меньшей мере за два дня до концерта, что позволяло провести три репетиции. Безродный приехал 24 марта 1954 года и вернулся в СССР 7 апреля. Следом за концертом с ФОХ, 26 марта, был запланирован сольный концерт в Хельсинки на 29 марта, а дальше выступления в качестве солиста с оркестрами в Вааса (31 марта), Турку (1 апреля) и Тампере (2 апреля). 3 апреля в Хельсинки состоялось выступление на праздновании, организованном районным отделением ОФСС в Кяпюля по случаю годовщины подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией, 5 апреля – на празднике по тому же случаю в Центральном отделении ОФСС и 6 апреля – на празднике ОФСС в городе Хямеэнлинна. В общей сложности Безродный дал восемь концертов, которые собрали 3400 зрителей[247]. По численным показателям выступления солиста охватили такую же аудиторию, что и концертные турне целой группы артистов. Эта статистика имела значение для советской администрации, так как эффективность гастролей оценивалась на основании количества зрителей и проведенных концертов. Для привлечения внимания Безродному было разрешено давать интервью совершенно на иных условиях, нежели ранее приезжавшим артистам.

Безродного отправили в Финляндию в сопровождении одного только аккомпаниатора. Вероятно, неприезд «фартука» связан с тем, что в службе безопасности Советского Союза как раз в этот период происходили преобразования и учреждение КГБ. К тому же во время предыдущих визитов поведение Безродного не вызвало никаких нареканий. Его интервью можно прочитать в печатном рупоре ДСНФ города Тампере. Это интервью преподносилось именно как портрет личности. «Утверждение „Чем более выдающийся артист, тем он более скромный человек“ справедливо по крайней мере применительно к советским артистам, – пишет автор. – Редко встретишь такого естественного и избегающего всех ненужных жестов молодого артиста, каким является Игорь Безродный». Безродный рассказал о своем творческом пути, типичном для советского артиста: занятия музыкой с шестилетнего возраста, учеба в разных музыкальных заведениях и, наконец, участие в международных музыкальных конкурсах. Такая организация советской системы давала возможность любому человеку достигнуть вершин в своей области, независимо от его материального положения – музыкант не забыл отметить это. В начале 1950‐х годов в Финляндии образование в сфере культуры и искусств не было бесплатным, так что послание имело скрытый смысл[248].

Интервью расхваливало достоинства системы образования в СССР. По словам Безродного, каждый выпускник консерватории всесторонне знает мировую классическую музыку, в частности, скрипач – все скрипичные концерты, включая сочинения Сибелиуса. А художественное образование гарантирует, что каждый музыкант всесторонне образован и в других видах искусства. Безродный явил пример успешного музыканта из СССР, достигшего определенного финансового положения: по его словам, он владел двумя машинами – маленьким «Москвичом» и «Победой», которыми, по собственному признанию, исправно пользовался[249]. Известно, что представители культурной элиты в СССР имели большое количество привилегий и отоваривались в магазинах, в которые не могли себе позволить ходить обычные граждане, но даже на этом фоне наличие у музыканта двух машин выглядит неожиданно. Необходимо отметить, что первая жена Безродного Светлана (род. 1934) была дочерью врача Сталина Бориса Левина и также известной скрипачкой. Поэтому Безродный мог иметь очень влиятельные связи в советской системе. А то обстоятельство, что его жена и трехлетний сын оставались в Москве, было для советских спецслужб гарантией того, что Безродный будет вести себя в поездке правильно.

Интервью Безродного – пример именно той публичности, которую СССР имел в виду, разрешая индивидуальные гастроли артистов. Подобные «откровения» должны были укрепить положительный и миролюбивый образ СССР и его непревзойденную систему образования, поставляющую лучших мировых артистов, которые в личном отношении, однако, нетребовательны и доступны для общения. Такие интервью также рекламировали советские учебные заведения, в которые финны начали поступать сразу же, как только это стало возможным.

Визиты организованных групп деятелей искусства не прекратились, но выдающиеся артисты все чаще приезжали отдельно. Спустя несколько месяцев после визита Безродного в Финляндию прибыл в качестве одной из главных звезд фестиваля «Недели имени Я. Сибелиуса» 1954 года Давид Ойстрах. Ему даже разрешили выступить вместе с другими зарубежными звездами – оперной певицей Эллабель Дэвис (1903–1960) и английским дирижером сэром Томасом Бичемом (1879–1961). Под управлением Фогстедта Ойстрах исполнил 14 июня скрипичный концерт Сибелиуса, а на следующий день финскую скрипичную музыку в совместном концерте с Дэвис и квартетом «Сибелиус». Сообщалось, что четвертый по счету фестиваль «Недели имени Я. Сибелиуса» вызвал широкий интерес в других странах и зрители собрались отовсюду, даже из Ирака[250]. Ойстрах явно был одной из причин такого ажиотажа, так как советские артисты неизменно вызывали повышенный интерес, но их еще редко отпускали в западные страны.

ОФСС использовало Ойстраха по полной, организовав его гастроли и в других частях Финляндии. После двух концертов в рамках фестиваля «Недели имени Я. Сибелиуса» музыканта отвезли в Турку (16 июня), а оттуда сразу в Тампере для выступления на концерте 17 июня. Визит в Финляндию Ойстраха и его аккомпаниатора Ямпольского продолжался только одну неделю, однако количество зрителей на четырех концертах составило 2985 человек[251]. О привилегированном положении Ойстраха в СССР говорит тот факт, что предоставленный им отчет о поездке был написан на специально напечатанной для него бумаге, в шапке которой были указаны имя и фамилия, адрес и номер телефона музыканта, а также информация о полученных им Сталинских премиях и профессуре. В отчете Ойстрах рассказывает о своем визите в Швецию (2−9 июня) и о шведской культурной жизни, а дальше переходит к поездке в Финляндию (10−19 июня). В том числе музыкант отчитывается о встрече с Сибелиусом и подробно передает рассказ финского композитора о его встречах с П. И. Чайковским и А. К. Глазуновым, состоявшихся десятилетия назад. В своем отчете Ойстрах упоминает также дирижера Симфонического оркестра Финского радио Фогстедта и дирижера Филармонического оркестра Хельсинки Тауно Ханникайнена[252]. Оба в ближайшие годы получили приглашения в СССР, а Ханникайнен даже стал постоянным гостем в Советском Союзе.

С началом концертного сезона следующей осенью в Финляндию была направлена группа артистов, в составе которой снова были именитые танцовщики и музыканты: виолончелист Даниил Шафран (1923–1997), пианист Виктор Мержанов (1919−2012), который разделили с Рихтером первую премию на Всесоюзном конкурсе пианистов в 1945 году, певица Леокадия Масленникова (1918–1995), а также Павел Лисициан. Про певцов и танцовщиков, которые выступили в качестве приглашенных исполнителей в постановках Финской оперы, я расскажу в главе, посвященной деятельности оперного театра. Музыканты дали свои концерты. Мержанов и Шафран концертировали, помимо Хельсинки (28 сентября), в Тампере (29 сентября), а Шафран еще и в Вааса (1 октября). Приезд группы в Финляндию проходил на фоне празднования десятилетней годовщины Московского перемирия (19 сентября), и группа выступила на приуроченных к этой дате торжествах в десяти населенных пунктах. В общей сложности выступления группы посетили 11 300 человек[253]. Репертуар был снова классический и состоял из произведений европейской и русской музыки XIX века. Советская музыка не прозвучала ни разу[254].

Сразу по приезде у артистов попытались взять интервью. Мержанов отказался, сославшись на то, что прибыл прямо из Бухареста, через Москву, и хотел бы отдохнуть в течение вечера перед исполнением фортепианного концерта Чайковского. Вместо интервью газетам раздали пресс-релизы, в которых особенно подчеркивалась международная направленность гастролей советских артистов. Сообщалось, что Лисициан совсем недавно посетил Исландию и другие страны Северной Европы, Масленникова, в свою очередь, только что вернулась из Индии. Танцовщики Леонид Жданов и Софья Головкина совершили длинное турне по Канаде. Вся группа прилетела на самолете[255]. Такой акцент на интернациональном характере гастролей не был случайностью. Происходили изменения во внешней политике СССР, страна начала налаживать международные контакты с западными государствами[256]. СССР явно хотел подчеркнуть, что Финляндия лишь одна страна среди прочих, в которой артисты активно гастролируют. Так, упоминалось турне Мержанова по Скандинавии в 1946 году, в рамках которого он на обратном пути выступил и в Финляндии[257]. На деле Финляндия продолжала занимать центральное положение в сфере культурных визитов по сравнению с другими западными государствами, визитов в которые в течение последних десяти лет было совершено очень мало.

На продвижение артистов стали обращать больше внимания. И если раньше даже о лучших артистах в Финляндии довольно часто ничего заранее не знали, то теперь в СМИ рассылались пресс-релизы. Как, например, о виолончелисте Данииле Шафране, который в 14 лет стал победителем Всесоюзного конкурса скрипачей и виолончелистов. Одаренность молодого вундеркинда косвенно связывалась с советской системой образования. Благодаря газетным публикациям планка ожиданий от выступлений Шафрана была устанавлена очень высоко еще до его приезда в Финляндию. Шафран привез в Финляндию не только классику, но и новую советскую музыку, так как наряду с концертом для виолончели Дворжака исполнил новые сочинения грузинского композитора Сулхана Цинцадзе (1925–1991), например, предположительно написанное в 1950 году произведение «Пять миниатюр на грузинские народные темы» для виолончели и фортепиано[258]. Цинцадзе стал лауреатом Сталинской премии в 1950 году, так что у него было прочное положение в СССР, но за границей его имя было никому не известно.

В конце 1954 года в Финляндию прибыла еще одна делегация артистов на гастроли на месяц. Эта группа выступила в общей сложности 56 раз в 46 населенных пунктах перед аудиторией в 20 250 человек[259]. Список артистов, посетивших Финляндию за весь 1954 год, был невиданной ранее длины. Советские артисты приезжали в общей сложности в составе восьми разных групп, чьи визиты были равномерно распределены в рамках одного года[260]. Часть визитов проходила по инициативе финнов, часть – по инициативе СССР, а ОФСС выступало организатором с принимающей стороны. Ему удалось укрепить свою роль как посредника между финскими институциями сферы искусства и Советским Союзом, помогая большинству финских организаций устанавливать контакты с организациями, представляющими советских артистов. Исключение составляла лишь Финская опера, которая, похоже, чаще всего действовала самостоятельно, правда, и она получила своих первых приглашенных советских артистов в рамках гастролей, организованных ОФСС.

Среди артистов, прибывших осенью 1954 года, были пианист Павел Серебряков (1909–1977), скрипач Эдуард Грач (род. 1930) и виолончелист Святослав Кнушевицкий, которые выступили в качестве солистов с Филармоническим оркестром Хельсинки 12 ноября 1954 года. Серебряков уже успел побывать в Финляндии в 1945 году, после чего концертировал как в Западной Европе, так и в Канаде. Кнушевицкий посетил Финляндию впервые в 1953 году. Грач был самым молодым из всех и приехал в Финляндию впервые. В этот раз ОФСС полностью отказалось от гастролей по Финляндии, и артисты выступили только как солисты ФОХ, поэтому пробыли в Финляндии лишь пару дней[261].

Они сыграли нечасто исполняемый «тройной концерт» Бетховена. Отношение к Бетховену в СССР было абсолютно безоговорочным, а уровень исполнения его музыки очень высоким. Судя по рецензиям, солисты выступили прекрасно и публика приветствовала их «бурными аплодисментами»[262]. Визит этих трех артистов мало отличался от любого визита западных концертирующих музыкантов и не предполагал дополнительных, идеологических выступлений. Отсутствие идеологической и политической состовляющей не было типичным в 1950‐х годах и стало обычным делом для финляндско-советского культурного обмена только к началу 1960‐х годов.

Вообще осень 1954 года стала поворотным моментом с точки зрения культурных визитов во многих отношениях. Наконец-то начался такой обмен артистами, о котором мечтала Финляндия и к которому стремилось ОФСС.

Политическая и идеологическая составляющая гастрольной деятельности осуществлялась посредством сопутствующей программы или, что еще типичнее, обычая начинать гастроли в важный с точки зрения межгосударственных отношений день, обычно в какую-нибудь годовщину. В данном случае такой датой стало десятилетие заключения Московского перемирия между Финляндией и СССР. В этой связи Финляндию посетило невиданное ранее количество высокопрофессиональных артистов в составе разных групп. Первая группа из девяти человек прибыла за день до празднования годовщины – 18 сентября 1954 года. Артисты выступали в Опере и на различных мероприятиях по всей стране в течение 16 дней. 15 октября на месяц прибыла группа из 16 человек. 5 ноября (годовщина Октябрьской революции) прибыла группа из 12 человек, которая в течение 21 дня гастролировала по стране, особенно в сельской местности, разделившись на три части. Наконец, на 5 ноября был запланирован также приезд на 10 дней трио Ойстраха, чтобы сыграть пять концертов[263]. Этот визит не состоялся, возможно, потому что ФОХ получил в качестве приглашенных исполнителей другое трио. Но, несмотря на это, количество посетивших в 1954 году Финляндию артистов побило все рекорды – подобного не наблюдалось с конца зимы 1945 года. Одновременно начались регулярные визиты финских артистов в Советский Союз, первый из которых случился только в 1952 году.

Со временем гастроли в Финляндии, которыми занималось ОФСС, превратились в экономическом плане в очень убыточные мероприятия, и их регулярную организацию сложно объяснить какими-либо целями, кроме как идеологическими и политическими. Например, одна только прибывшая в 1954 году на празднование десятилетия Московского перемирия группа стоила ОФСС 820 000 марок. Следующая обошлась в целых 2 490 000 марок. В общей сложности для оплаты визитов групп, приехавших на празднование этой годовщины, потребовалось, при довольно точном подсчете, пять миллионов марок, убытки оценивались в сумму 3 849 000 марок[264]. И это при том, что артисты направлялись из СССР в качестве жеста доброй воли и не получали гонораров. Платить приходилось только устным переводчикам, которых нанимали в Финляндии. Такие значительные убытки и могут быть одним из факторов, объясняющих, почему ОФСС чаще, чем раньше, стало отдавать солистов, прибывавших с группами, оркестрам и Опере для совместных концертов. Так солисты приносили доход, которым можно было восполнить убытки.

НАБЛЮДЕНИЯ РИНГБОМА О КОНЦЕРТНОЙ ЖИЗНИ В СССР

Работавший в течение долгого времени интендантом Филармонического оркестра Хельсинки Нильс-Эрик Рингбом предпринимал активные действия с целью получить советских солистов на гастроли в Финляндию. Поэтому его и решили пригласить посетить СССР с ознакомительной поездкой с 21 января по 10 ноября 1954 года. Рингбом занимал высокое положение, будучи управляющим директором важнейшего оркестра Финляндии и контактным лицом при установлении связей с Хельсинки и государственной администрацией. Кроме того, Рингбом был композитором, музыковедом, музыкальным критиком и дирижером. Внешние связи финских оркестров в послевоенное время были ориентированы в основном исключительно на Запад, главным образом на страны Северной Европы и Германию. Это обстоятельство отражалось на репертуаре оркестров, в которых советская музыка не звучала совсем, да и русской программы было не так много, несмотря на близость границы.

Визиту Рингбома, очевидно, предшествовали переговоры, которые велись во время поездок советских артистов в Хельсинки, так как их обычно сопровождали руководящие лица филармоний. Программа поездки Рингбома действительно включала встречи с руководителями Московской и Ленинградской филармоний. Он составил о своей поездке длинный отчет, содержавший острые наблюдения об особенностях управления сферой культуры в СССР. Эти заметки оказались очень полезны при попытках пригласить советских артистов в Финляндию.

Рингбом обратил внимание на то, что искусство и культура занимали центральное положение в советском обществе, в отличие от ситуации в западных странах. Он изучил также систему управления концертной деятельностью оркестров. В СССР слово «филармония» имело другое значение, чем на Западе, где оно означало оркестр и небольшой административный состав при нем. В Советском Союзе филармония была государственным учреждением, управляющим и организующим общественную музыкальную жизнь одного города или региона, и находящимся в прямом подчинении у Министерства культуры. Рингбом отметил, что филармонии организовывали не только концерты симфонической музыки, но и выступления солистов, концерты камерной музыки, а также устраивали чтения литературных докладов и выступления чтецов. Расстояние между высокой и популярной культурой сокращало то обстоятельство, что эстрадные артисты тоже входили в сферу деятельности филармоний – по тому же принципу группы советских артистов, приезжавших в Финляндию на гастроли, состояли из представителей разных видов искусств, от акробатов на роликовых коньках до классических музыкантов высочайшего уровня[265].

Рингбом был впечатлен представленной ему статистикой. Показатели не выглядели завышенными: в одной только Москве в год проходило около 359 симфонических концертов, так как профессиональных симфонических оркестров в столице было шесть: два Больших симфонических, один Симфонический оркестр Всесоюзного радио, на практике увеличенный вдвое Симфонический оркестр Большого театра, Симфонический оркестр Московской области и Симфонический оркестр Московской консерватории. Хоры не входили в сферу деятельности филармоний. Зато у Московской филармонии было семь струнных квартетов, многочисленные ансамбли камерной музыки, солисты (38 пианистов, 24 скрипача, 4 виолончелиста, более 100 певцов-солистов, 24 аккомпаниатора) и целая группа других артистов. Филармонии были, в принципе, самостоятельными учреждениями, но Министерство культуры могло вмешиваться в их деятельность, особенно в связи с визитами иностранных исполнителей, что и произошло, по свидетельству Рингбома, когда артисты Финской оперы концертировали в Ереване, Ленинграде и Москве. В таких случаях местная филармония приспосабливалась и меняла свою ранее утвержденную программу[266].

Находясь в СССР, Рингбом представлял ФОХ, и, вероятно, одной из важнейших причин его поездки было намерение организовать участие советских музыкантов высочайшего уровня в будущих концертах оркестра. В отчете Рингбом рассказывал о своих переговорах о приезде трио Ойстраха на концерт ФОХ 12 ноября 1954 года. Рингбом начал обсуждение этого вопроса за полгода до того, но так и не получил ответа на свой запрос. Приехав в Москву, он решил выяснить, каково положение дела. Ему стало ясно, что поездку трио организовать возможно, просто, по словам советской стороны, Рингбом изначально обратился не в то ведомство. Его письмо все это время перекидывали из организации в организацию. Во избежание подобного в будущем Рингбому дали адрес нужного отдела в Министерстве. Когда же Рингбом запросил партитуры советских композиторов, ему ответили, что стоит обратиться по тому же адресу – и ноты будут доставлены в Финляндию в течение пары месяцев. Что касается Десятой симфонии Шостаковича, которая была закончена предыдущей весной, то партитуру вручили Рингбому на организованном по случаю его отъезда празднике в качестве личного подарка. Подарок предполагал также «право копирования и инструментовки произведения, а также неограниченное право его исполнения»[267]. Авторские права работали в СССР совсем по-другому, чем на Западе. Автор не имел никаких прав на свое произведение, все права были у государства. Деятели искусства, конечно, значительно выигрывали от того, что их произведения исполнялись, но обладание произведениями находилось вне их контроля.

Как интенданта большого оркестра Рингбома интересовал также вечный вопрос оркестровой деятельности, а именно планирование репертуара: кто принимает решение, что будет исполняться. По наблюдениям Рингбома, такими полномочиями обладал художественный руководитель программного отделения филармонии, который сам не руководил ни одним оркестром. Его решения основывались на представлении, составленном руководителями оркестра совместно с участниками оркестра. Далее репертуар согласовывался с художественным советом каждой филармонии, в который, например, в Москве входили музыканты высочайшего уровня, такие как Ойстрах, Оборин и Гилельс, а также дирижеры оркестров Константин Иванов (1907–1984), Кирилл Кондрашин (1914–1981) и Самуил Самосуд. У каждого оркестра было по 10−11 концертов в месяц, из которых 6−7 игрались по новой программе. Репетиции длились по четыре или шесть часов в день (одна репетиция продолжительностью четыре часа или две репетиции по три часа каждая). Рингбом также отметил, что зарплаты музыкантов оркестров очень различались. В Москве зарплаты варьировались от 2000 до 5000 рублей – это расхождение было намного больше, чем та разница зарплат, которой возмущались музыканты в Финляндии[268].

Наблюдения Рингбома во многом соответствуют тому, что известно о системе управления культурой и искусством в Советском Союзе. Многократно обсуждаемая цензура была в первую очередь самоцензурой, при которой партийным чиновникам оставалось лишь изредка вмешиваться и регулировать, что можно исполнять, а что нельзя. Московская и Ленинградская филармонии особенно пристально следили за тем, чтобы материал, считавшийся неподходящим для исполнения, не попал в репертуар.

В целом визит Рингбома стал важной вехой. Политики или деятели искусства наносили периодически визиты вежливости, с концертами изредка приезжали отдельные артисты. Рингбом же не имел никаких идеологических причин для поездки. Занимая высокую должность в организации из сферы культуры и искусства, он принимал решения относительно репертуара и приглашенных артистов Филармонического оркестра Хельсинки. И в этом смысле был, с точки зрения СССР, очень важным лицом, так как мог способствовать популярности советских артистов на Западе и включению музыки советских композиторов в репертуар ФОХ. Со своей стороны, Рингбом хотел заполучить в оркестр в качестве приглашенных музыкантов советских артистов высочайшего уровня. С Ойстрахом ничего не получилось, несмотря на все попытки Рингбома, однако новые контакты интенданта ФОХ оказались в дальнейшем очень полезны.

РЕГУЛЯРНЫЕ ВИЗИТЫ СОЛИСТОВ

После поездки Рингбома в СССР ОФСС стало продвигать его просьбы о направлении солистов в качестве приглашенных исполнителей в ФОХ еще активнее. Однако ОФСС не хотело ограничиваться только концертами в Хельсинки, но стремилось вовлечь в гастрольную деятельность также и другие города. Весной 1955 года Рингбом высказал пожелание о том, чтобы в течение года к ним в оркестр в качестве приглашенных исполнителей приехали несколько советских музыкантов. В ОФСС запрос ФОХ перевели на русский язык. Рингбом предложил следующих солистов: скрипача Леонида Когана, певицу Ирину Масленникову, а из арфисток либо Веру Дулову (1909–2000), либо Ольгу Эрдели (1927–2015). Для Когана была предложена дата 11 ноября, для других – концерт 4 ноября. Кроме того, ФОХ запросил также Евгения Мравинского в качестве приглашенного дирижера на 13 января 1956 года[269]. ОФСС сообщило об этих просьбах в Музыкальную комиссию города Турку, очевидно, надеясь, что солисты могли бы выступить там после столицы[270]. Скорее всего, инициатива исходила именно от ОФСС, а ФОХ ничего про это не знал.

В течение последующих лет поток именитых солистов в Финляндию только увеличивался. Весной 1955 года прибыл скрипач Игорь Ойстрах. Его отец Давид успел побывать в Финляндии дважды, но уже в 1953 году Рингбом запросил в качестве приглашенного солиста для ФОХ именно младшего Ойстраха – Игоря. Игорь Ойстрах приехал именно в качестве гостя ОФСС и отправился в еще более долгое турне, чем Безродный, длившееся больше трех недель – с 26 марта по 16 апреля 1955 года[271]. Его концертмейстером стала Инна Коллегорская (1905–1997). На празднике по случаю годовщины заключения Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией Ойстрах исполнил, помимо произведений Сибелиуса и Чайковского, музыку Кабалевского. Прибывшая в Финляндию одновременно с Ойстрахом лауреат Сталинской премии певица Елизавета Шумская (1905–1988) исполнила композиции Сибелиуса и Беттинелли, а также арию из оперы советского композитора Юлия Мейтуса «Молодая гвардия»[272]. Хотя ФОХ и принял участие в мероприятии, сыграв произведения Сибелиуса, Прокофьева и Моцарта, это выступление не было включено в обычный концертный график оркестра. На праздник были приглашены также финские музыканты, например, Эрик Тавастшерна исполнил композиции Сибелиуса и Энглунда[273]. Советские музыканты привозили в Финляндию все больше советской музыки и, как правило, исполняли ее наряду с финской, которая была представлена в основном произведениями Сибелиуса. Такая концертная программа была характерна прежде всего для вечеров, организованных ОФСС. В концертном репертуаре финских оркестров советская музыка по-прежнему была представлена очень мало.

Визит Ойстраха продемонстрировал цензурные изменения. Ему позволили дать многочисленные интервью прессе, что раньше разрешалось только в редких случаях и обычно более зрелым солистам. Музыкант рассказал, что это его шестая зарубежная поездка. Ранее он побывал в Англии, Франции, Швейцарии (очевидно, все три поездки состоялись в 1953 году), в Венгрии (Международный конкурс скрипачей Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Будапеште 1949 года) и Польше (Международный конкурс скрипачей имени Г. Венявского в Познани 1952 года). Исключительным положение Игоря Ойстраха делало то, что он еще учился на последнем курсе консерватории. Обычно в СССР концертировать разрешалось только закончившим обучение. В интервью музыкант говорил также о своих увлечениях – литературе и художественных выставках, правда, на них совсем не остается времени, сетовал он[274].

Интервью молодого Ойстраха были типичными для советского деятеля искусства. В них не затрагивались никакие проблемные с идеологической точки зрения темы, но поднимались вопросы, важные для внешней политики СССР того периода: открытие Советского Союза странам Запада, важная роль деятелей искусства и широкая образованность музыкантов. Интервью также могли касаться личных вопросов, если они не затрагивали опасных тем. Так, во втором интервью Ойстрах рассказал, как начал играть на скрипке в шесть лет, но однажды прервал обучение, несмотря на недовольство родителей. Только в эвакуации в Свердловске в 1942 году он возобновил занятия и на момент интервьюирования заканчивал обучение в консерватории у своего отца[275].

О визите Игоря Ойстраха сохранился отчет руководителя поездки с советской стороны, в котором уровень организации концертов в Финляндии оценивается как низкий, в особенности концерт с Шумской. В отчете автор жалуется, что, несмотря на предварительные планы, визиты Ойстраха, Шумской и композитора Арама Хачатуряна совпали по времени. Согласно отчету, это привело к тому, что наполняемость зала на открытых выступлениях Шумской достигала всего 50–80%. Сами же выступления были, конечно, высочайшего уровня. Рецензию на первый концерт опубликовала только газета «Helsingin Sanomat», но блестящий отзыв спровоцировал освещение последующих выступлений. Шумскую до того в Финляндии не знали. Имя Ойстраха, в свою очередь, было уже хорошо известно, благодаря визитам его отца, и достаточно популярно. В отчете есть также упоминание теплой встречи Ойстраха и Сибелиуса в усадьбе композитора «Айнола»[276].

Явные свидетельства возможных контактов финских и советских артистов обнаружить трудно. Может сложиться впечатление, что по сравнению с предыдущими годами у советских артистов были более благоприятные возможности для общения с финскими коллегами. Наступившая после смерти Сталина «оттепель» внутри СССР, вероятно, поощряла артистов к более широкому взаимодействию. Во всяком случае, прибывшая в Финляндию после Ойстраха осенью 1955 года группа артистов вела себя активнее в этом отношении. В составе группы приехала сопрано Ирина Масленникова, которая выступила и как солистка ФОХ 4 ноября 1955 года, и как солистка в опере «Травиата» Верди 6 и 10 ноября 1955 года в Финской опере.

Важно отметить, что ФОХ заявлял Масленникову в качестве солистки в своем запросе в СССР и визит точно совпал с датой, указанной там. Просьбу в СССР передало ОФСС. Масленникова также дала различные интервью, в одном из которых рассказала, что в 1952 году, во время своего предыдущего визита в Финляндию, встречалась с композитором Юрьё Килпиненом (1892–1959), который подарил ей ноты многих своих песен. Одну из них, «Illalla» («Вечером»), она готовилась спеть в Москве в ближайшее время на транслирующемся по радио концерте. Кроме того, она собиралась исполнить композиции Эркки Мелартина, Аарре Мериканто и Сибелиуса. Зарубежные визиты Масленниковой, помимо Финляндии, на тот момент ограничивались поездками в Швецию и социалистические государства[277]. В рамках концерта с ФОХ она исполнила оперные арии и песню Сибелиуса «Tyttö tuli luota armahansa» («Девушка пришла домой с прогулки») на русском языке. Выступление Масленниковой понравилось как критикам, так и публике: после того как смолкли звуки песни Сибелиуса, «разразилась не имеющая себе равных буря аплодисментов»[278]. Насколько удалось выяснить, произведения Сибелиуса ранее не исполнялись в Финляндии на русском языке.

Официально Масленникова прибыла в составе большой, 23 артиста, группы, которая находилась в Финляндии в течение месяца, с 4 ноября по 5 декабря 1955 года. Однако Масленникова приехала на день раньше и пробыла в Финляндии только 11 дней. Она также не участвовала в масштабном турне по Финляндии вместе с остальной группой.

Такой внушительный численный состав делегации можно объяснить приближавшимися президентскими выборами, которым предсказывали жесткий характер. Артистов поделили на три подгруппы, которые объехали всю Финляндию, включая маленькие населенные пункты, типа общин Пиелавеси и Сальтвик. В общей сложности эти выступления охватили 55 населенных пунктов в рамках 65 различных мероприятий и собрали на свои выступления 24 978 человек[279].

Концерты Масленниковой привлекли в том числе публику, не являвшуюся обычной аудиторией ОФСС. И она была не единственным музыкантом высочайшего уровня, побывавшим в Финляндии осенью 1955 года. Сразу после Масленниковой в Финляндию прибыл на период с 4 по 22 ноября 1955 года скрипач Михаил Вайман (1926–1977) – призер конкурсов скрипачей в Праге (1949), Лейпциге (1950) и Брюсселе (1951). Он приехал в Финляндию уже во второй раз (первый – в 1952 году). Окончивший в 1949 году консерваторию Вайман после выступления на конкурсе в Брюсселе начал обширную концертную деятельность, гастролируя по всему Советскому Союзу и в социалистических странах, включая Албанию. Кроме того, он выступал в Бельгии, Австрии, Дании и Финляндии. По итогам выступлений Ваймана в Финляндии в 1952 году пресса писала, что «публично было высказано пожелание о возможности услышать его на настоящей концертной сцене»[280]. Пожелание было осуществлено в 1955 году, и за решением, возможно, стояла высказанная ФОХ просьба о предоставлении оркестру Ваймана в качестве солиста.

Однако главной задачей Ваймана было не выступление как солиста ФОХ. Одновременно с концертом Масленниковой в качестве солистки ФОХ, 4 ноября 1955 года Вайман сыграл с Филармоническим оркестром города Тампере. После этого он участвовал в организованном ОФСС торжестве по случаю годовщины Октябрьской революции, состоявшемся в Хельсинкском университете 6 ноября, и в вечернем приеме в посольстве СССР 7 ноября. В качестве солиста ФОХ Вайман выступил 11 ноября, с Филармоническим оркестром города Оулу – 14 ноября и с Филармоническим оркестром города Турку – 17 ноября. В Хельсинки он сыграл еще сольный концерт 21 ноября[281].

Детали концертов были обговорены с ОФСС. Величина гонорара за концерт, полученного от Филармонического оркестра Хельсинки, составляла 50 000 марок, остальные оркестры заплатили Вайману по 25 000 марок. Вместе с ФОХ Вайман исполнил скрипичный концерт Прокофьева, с остальными оркестрами он сыграл скрипичные концерты либо Чайковского, либо Мендельсона. Запланированный концерт в городе Лахти отменили. Концерты всегда включали один день репетиций. Сольный концерт Ваймана в Хельсинки был организован агентством «Фацер», его репертуар состоял наряду с музыкой Бетховена и Баха из произведений Прокофьева и Вайнберга. За этот концерт Вайман получил гонорар в размере 40 000 марок[282]. Вознаграждения были довольно высокими, но, по сравнению с затратами на гонорары солистов высочайшего уровня из западных стран, Вайман был выгодным солистом. Однако неясно, доставались ли доходы от концертов по-прежнему ОФСС или перечислялись в СССР.

Музыка советских композиторов постепенно проникала в концертные программы. На Седьмом симфоническом концерте Филармонического оркестра Хельсинки 11 ноября 1955 года была представлена «современная русская», то есть, по сути, советская музыка. Наряду со скрипичным концертом Прокофьева (по всей видимости, Вторым) состоялась премьера Второй симфонии Хачатуряна. Симфонию критики оценили как довольно традиционную и незамысловатую, в то время как Прокофьев считался автором более серьезной музыки[283]. Вместо прежних, время от времени исполнявшихся отдельных произведений был организован целый концерт советской музыки. Прозвучавшие произведения не были особенно новыми: сочинение Хачатуряна было написано в 1944 году, а Прокофьева – в 1935‐м.

Для СССР было важно оставаться на виду в западных странах с помощью артистов и репертуара. Проблемой была пробуксовка программы. Во второй половине 1950‐х годов в СССР не было систематизации: артистов отправляли в Финляндию по мере поступления запросов, на которые отвечали двольно непредсказуемо. Хорошим примером такой пробуксовки служит вмешательство посла Советского Союза в Хельсинки Виктора Лебедева в программу фестиваля «Недели имени Я. Сибелиуса» в 1958 году. Он отправил в Министерство культуры СССР программу фестиваля и пожаловался на то, что советские музыканты не выступали на фестивале уже на протяжении многих лет. При этом в мероприятии принимают участие Симфонический оркестр Филадельфии и многие западные музыканты высшего уровня, посмотреть на которых приезжает многочисленная публика из западных стран. Посол интересовался, не может ли Министерство культуры направить, например, высокопрофессиональный Квартет имени А. П. Бородина для участия в концерте[284]. Возможно, у этой просьбы была какая-то неизвестная нам подоплека, в любом случае Квартет имени А. П. Бородина на фестивале «Недели имени Я. Сибелиуса» не появился, как, впрочем, и вообще в Финляндии.

На практике в конце 1950‐х годов финнам пришлось конкурировать за советских солистов с западными концертными организациями. Хотя Финляндия и обладала особым статусом, не только вследствие своего близкого географического расположения, советских артистов периодически отправляли в более выгодные турне на большие арены западных стран. Когда Игорь Безродный вернулся в Финляндию осенью 1959 года, у него за плечами уже был солидный международный опыт выступлений. Как и было запланировано, он прибыл в качестве приглашенного солиста Симфонического оркестра Финского радио (СОФР), хотя в рамках этого визита ОФСС отправило Безродного выступать на торжествах по случаю празднования 15-летия отделений ОФСС в Тампере и Лахти, а также организовало концерт для дружественной Обществу «Финляндия – Советский Союз» Ассоциации русской школы в Хельсинки. Выступление с СОФР было, однако, основной причиной приезда Безродного. Наряду с Безродным в качестве приглашенного солиста СОФР в Финляндию прибыла также югославская пианистка Мелита Лоркович (1907–1987), ранее уже бывавшая здесь на гастролях. Они вместе давали интервью, сравнивая свой опыт выступлений по всему миру, что выглядит немного удивительно, принимая во внимание характер отношений СССР и Югославии[285].

Концерт СОФР, несмотря на выдающихся солистов, не собрал полного зала[286]. Газета «Kansan Uutiset» («Народные новости») сообщала, что публики было мало[287]. Кто-то писал, что Безродный не справился со своими задачами солиста, но успешно выступил на своем концерте[288], кто-то, что он играл драматичнее, чем раньше, но при этом совершенно блистательно – и публика вызывала артиста на бис[289]. С СОФР Безродный исполнил скрипичный концерт Брамса. На том же концерте прозвучала Первая симфония Тауно Марттинена (1912–2008), известного в качестве самого смелого представителя техники додекафонии в Финляндии[290]. Это могло, в свою очередь, повлиять на количество зрителей в зале.

Во время концертной поездки в США Безродный прищемил палец автомобильной дверцей, и вместо 14 концертов, запланированных в рамках американских гастролей, он смог выступить только в четырех. В результате инцидента Безродный полгода не прикасался к скрипке[291], и выступление в Финляндии стало первым концертом после этого перерыва[292]. Очевидно, визит в Финляндию стал проверкой его возможностей и того, как его принимали в западных странах.

Это было пятое посещение музыкантом страны за девять лет, что являлось своеобразным рекордом среди советских артистов. В интервью Безродный тепло вспоминал свою встречу с Сибелиусом, состоявшуюся в один из предыдущих приездов, и рассказывал, что планирует исполнять его произведения на концертах в Лондоне, Праге и Москве[293]. Кроме того, Безродный побывал на гастролях в Южной Америке, организованных американским импресарио Солом Юроком[294]. В общей сложности к 1959 году музыкант посетил уже 29 стран[295]. Безродный был из тех артистов, кому разрешали выезжать. В случае с Безродным визиты в Финляндию стали чуть ли не регулярными и продолжались в течение многих десятилетий. Судя по всему, его влияние было довольно высоко, и ему крайне редко отказывали в визитах в Финляндию.

Глава 3

ТВОРЧЕСКИЕ СФЕРЫ НАЧИНАЮТ СОТРУДНИЧЕСТВО

НЕРАВНОЦЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РАЗНЫХ ОБЛАСТЕЙ КУЛЬТУРЫ

Центральная роль музыки и танца в финляндско-советских культурных отношениях кажется очевидной. Однако в СССР другие виды искусства также были очень важны и по своей значимости опережали музыку и танец, например, изобразительные искусства и литература. Сила их идеологического воздействия прямо пропорциональна тому, насколько сильно эти области контролировались и управлялись[296]. Тем не менее, эти виды искусства очень слабо участвовали в культурном обмене между Финляндией и СССР в послевоенное время. Зато не менее идеологически значимый кинематограф использовался в полной мере.

Кино в СССР считалось очень важным видом искусства: на его развитие направлялись впечатляющие ресурсы еще до Сталина, в сталинский период финансирование было увеличено, и эта тенденция продолжалась и после его смерти. Кинематограф СССР действительно был очень прогрессивным. Однако превосходство Голливуда было очевидно всем, Финляндии в том числе. Известны исчерпывающие статистические данные за вторую половину 1950‐х годов о демонстрации иностранных фильмов в Финляндии. В них американский кинематограф занимает явное доминирующее положение. Более половины проката в Финляндии составляли фильмы из США. Например, в 1957 году было показано 393 зарубежные картины, из которых 224 были привезены из США, 44 – из Франции, 35 – из Великобритании, 35 – из Германии (нет разделения; предположительно, из Западной Германии), 22 – из Италии, 20 – из СССР, 7 – из Швеции и остальные 6 – из других стран. В 1958 году доля советских фильмов сократилась до семи, а в 1959 году остановилась на отметке в 11 фильмов. Относительные доли остальных стран в финском прокате оставались без изменения[297]. В предыдущие годы ситуация была такой же[298]. Соединенные Штаты Америки довлели над остальными еще и потому, что завозившиеся для коммерческого проката американские фильмы обычно демонстрировались значительно чаще и бóльшим зрительским аудиториям, чем картины, поступавшие из других стран.

Если ситуация с кинематографом была, с точки зрения СССР, довольно слабой, то в отношении литературы статистические данные выглядели еще более мрачно. В Финляндии новая русскоязычная литература была доступна в крайне малых количествах, а в первые два послевоенных десятилетия новые переводы не выходили вовсе. И если с английского языка в 1965 году было переведено в общей сложности 458 произведений, то с русского всего 22, что даже меньше, чем количество произведений, переведенных, например, с норвежского (25), французского (57) и шведского (116) языков[299]. При этом за десять лет объем литературы, переведенной с русского языка, несколько вырос, так как в 1957 году с русского перевели только 11 книг (с датского – 19, с испанского – 15). С русского языка переводили только художественную литературу, среди переводной научной главенствовали оригиналы на английском, немецком и скандинавских языках[300].

Хотя постепенно количество переводов с русского языка росло по сравнению с послевоенными годами, показатели все равно оставались маленькими. Английский, шведский и немецкий языки удерживали первенство, в то время как русский в ежегодных статистических отчетах занимал обычно восьмое место. Влияние СССР на литературную и научную жизнь Финляндии было на рубеже 1950‐х и 1960‐х годов действительно очень скромным. Как финская литература, так и издательская жизнь находились в крепкой связи с Западом. То же касается и науки, так как в Финляндии советской научной литературы совсем не появлялось. В конце 1960‐х годов ситуацию активно пытались изменить, тем более внутри самой Финляндии отношение к СССР новых поколений стало значительно более благосклонным, чем предыдущих, чьим ориентиром был все-таки Запад. Эти изменения можно заметить и в международной деятельности университетов.

Иностранные студенты начали появляться в Финляндии в середине 1950‐х годов, хотя их количество оставалось скромным. Приезжали отовсюду, но явное большинство студентов было из Западной Германии, Швеции, Норвегии и США[301]. Например, в учебном году 1959−1960 годов советских студентов в Финляндии не было совсем, хотя всего иностранных студентов было 95 человек. В 1956 году из СССР приехал всего один студент, при общем числе иностранных студентов 103 человека[302]. В остальные годы в 1950‐х годах число прибывших из СССР студентов равнялось нулю, а в первой половине 1960‐х годов наибольшие ежегодные показатели в отношении СССР варьировались между 3 и 4. В 1963 году иностранных студентов в Финляндии в общей сложности было 88, при этом из Западной Германии и США по 14 человек, из Швеции – 11 и из СССР целых 5[303]. Количество студентов постепенно увеличивалось, но соотношение оставалось тем же. В 1964 году из СССР не прибыло ни одного человека, в то время как число студентов из Западной Германии и Швеции преодолело отметку в 20 человек. Из Восточной Европы, в первую очередь из Венгрии, приезжало небольшое количество студентов; Китай ежегодно также отправлял несколько человек в Финляндию. Советских же граждан в университетах Финляндии видно не было.

КОМПОЗИТОРСКОЕ ИСКУССТВО

СССР охотнее отправлял в Финляндию своих лучших музыкантов и танцовщиков, чем представителей других областей искусства. В сфере изобразительного искусства культурный обмен был весьма ограниченным и состоял из отдельных, часто не привлекавших к себе особого внимания выставок. В области кинематографии у СССР и Финляндии был только один крупный совместный проект – вышедший в 1959 году фильм «Сампо», который считался не очень удачным. В театральной сфере сотрудничество постепенно активизировалось в 1950‐х годах и в полной мере развернулось в 1960‐х, после чего оно стало важной составляющей финляндско-советского культурного обмена. В области музыки наблюдался явный перекос в пользу высококлассных исполнителей, а композиторы и их произведения были представлены в Финляндии в гораздо меньшей степени.

СССР мог похвастаться многими известными композиторами XX века, такими как Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев и Арам Хачатурян (1903–1978). Их положение в СССР было очень прочным: они входили в элиту Советского Союза, которая пользовалась значительными привилегиями по сравнению с обычными советскими гражданами. СССР очень гордился своим композиторским искусством, недаром оперных спектаклей в стране ставили больше, чем где бы то ни было в мире[304].

Сразу после войны, в 1945 году, ОФСС учредило собственный Музыкальный отдел, наравне с другими отделами, отвечавшими за разные области искусства. Предполагалось, что в отдел войдут люди, интересующиеся культурной жизнью России и СССР, но не занимающиеся политикой. Поводом к его созданию послужила прибывшая в Финляндию в январе советская культурная делегация, в которую входил композитор Дмитрий Кабалевский. Он был на тот момент профессором композиции Московской консерватории, главным редактором крупнейшей в СССР музыкальной газеты «Советская музыка» и ведущим музыкальных радиопередач. В рамках его визита в гостинице «Torni» («Башня») для Музыкального отдела ОФСС был организован концерт, на котором Кабалевский выступил на тему «В СССР музыка всегда должна быть связана с народом». На мероприятии присутствовали композитор Ууно Клами (1900–1961), дирижер СОФР Нильс-Эрик Фогстедт и интендант Филармонического оркестра Хельсинки Нильс-Эрик Рингбом[305]. Не похоже, что кто-то из этих троих как-то специально сотрудничал с советскими коллегами, за исключением, возможно, Рингбома, который в 1950‐х годах пытался использовать советские связи в интересах ФОХ.

Кабалевский во время своего визита сумел познакомиться с финской музыкальной жизнью настолько широко, насколько это было возможно за неполные две недели. Он посетил концерты ФОХ и СОФР, на которых прослушал Вторую симфонию Сибелиуса, «Карельскую рапсодию» Клами, «Народную песню» и «Полонез» Тойво Куулы, а также карельские народные песни[306]. Ректор Эрнст Линко познакомил Кабалевского с образовательной программой и деятельностью консерватории[307]. Кроме того, Кабалевский прочитал доклад о советской музыке и выступил с концертом перед большой аудиторией в кинотеатре «Глория» 4 февраля 1945 года. Он представил публике обширную и малоизвестную в Финляндии музыкальную жизнь Советского Союза, а также дал некое подобие характеристик важнейшим советским композиторам[308]. Кабалевскому было разрешено достаточно свободно встречаться с финскими деятелями искусства и даже принимать финнов в гостях в своем номере гостиницы «Torni» в свободное от официальных мероприятий время[309]. Впоследствии Кабалевский в течение многих лет вел переписку[310] с разными финскими музыкальными деятелями и охотно отвечал на их просьбы, отправляя в ответ ноты[311].

Других материалов о первых годах деятельности Музыкального отдела не сохранилось. Возможно, потому, что в самом начале работы отдела в него входили в том числе люди, не участвовавшие в его деятельности. Например, Клами числился в списке членов Музыкального отдела на протяжении 1940‐х годов, но достоверно известно только что он присутствовал на концерте Кабалевского, организованном в январе-феврале 1945 года[312]. Деятели культуры подчас вступали в ОФСС из‐за неопределенной политической ситуации и выходили из Общества после стабилизации обстановки в 1947–1948 годах. В ситуации, когда культурные обмены не осуществлялись в том масштабе, к которому ОФСС стремилось, его деятельность начала выглядеть более политизированной, чем хотелось бы многим его членам.

В 1949 году Музыкальным отделом руководил эмигрировавший ребенком из Петербурга в Финляндию музыкальный педагог Орест Бодалев (1907−1965), а секретарем работал театральный и танцевальный критик Рауль ав Хелльстрём (1899–1975). В списке членов не наблюдалось левых; входившие в отдел лица представляли собой ведущих деятелей музыкальной жизни Финляндии – от Эрика Тавастшерна до Ууно Клами, Танели Куусисто (1905–1988), Эйнара Энглунда, Селима Пальмгрена (1878–1951) и Аарре Мериканто (1893–1958). Упоминались также танцовщик Александр Сакселин (1899–1959) и дирижер Мартти Симиля (1898−1958). Помимо Бодалева, в отделе были и другие русские эмигранты – учившийся под руководством Глазунова в Петербурге композитор Пекка (Петр) Акимов (1885–1956) и балерина Люсия Нифонтова. Многие из членов отдела в свое время учились в Петербурге, как, например, арфистка Лилли Каянус-Бленнер[313]. Некоторые, например, Селим Пальмгрен и Лилли Каянус-Бленнер, в составе делегаций ОФСС посетили Москву уже в 1940‐х годах. Отдел также проводил клубные вечера, в которых, правда, редко кто из членов участвовал. У отдела не было собственных средств или бухгалтерии; он работал в основном как экспертный орган ОФСС в вопросах музыки[314]. Хотя в 1949 году в отделе насчитывалось в общей сложности 36 членов, работа велась не очень активно. Проводились собрания, дважды собирался рабочий комитет (правление).

Помимо устройства совместных вечеров с приезжавшими советскими артистами, отдел пытался организовывать народные концерты с целью объединения на одном мероприятии финской и русской музыки. На первом концерте, состоявшемся 22 марта 1949 года, были исполнены сочинения Шостаковича, Хачатуряна и Кабалевского, а также одна песня авторства Александрова. Количество зрителей составило 700 человек, а проданных билетов – 531. Вследствие больших расходов на аренду и рекламу убытки достигли суммы в 11 290 марок[315]. О программе или успехе второго народного концерта сведений не сохранилось, но в третьем народном концерте, 18 марта 1951 года, выступили Балалаечный оркестр Хельсинки и Русский хор, а всего участвовали уже 1000 человек. На концерте была исполнена музыка советских композиторов – Александрова, Шостаковича, Хачатуряна, Дунаевского и других популярных композиторов хоровой и эстрадной музыки[316].

В целом же деятельность отдела можно назвать вялой. Помимо народных концертов, весной 1950 года отдел провел еще семь мероприятий, но лишь на три удалось заполучить более 10 зрителей: 11 января Русский хор Хельсинки слушал советскую музыку в аудиозаписи (25 человек), 20 апреля было организовано прослушивание аудиоматериалов для студентов курса истории музыки Академии имени Я. Сибелиуса (21 человек) и 23 апреля в Академии имени Я. Сибелиуса в честь празднования 60-летия Прокофьева провели мероприятие, на котором Матти Раутио выступил с докладом, проигрывая музыку в записи (21 человек). На остальных встречах обычно происходило прослушивание музыкальных записей, кроме того, было проведено одно собрание отдела (8 человек) и одно собрание правления отдела (5 человек). Также сотрудникам отдела была роздана для ознакомления речь Шостаковича на Всемирном конгрессе сторонников мира. Осенью 1951 года работу отдела организовать не удалось[317].

Тем не менее Музыкальный отдел продолжал пытаться привлечь внимание влиятельных деятелей финской музыкальной сферы к советской музыке. В его деятельность вовлекались новые активисты, в том числе скрипач Суло Хурстинен (1881–1979) и колоратурное сопрано Пиа Равенна – ярчайшие звезды финской музыкальной жизни, сделавшие международную карьеру. Равенна училась в консерватории в Петрограде и была замужем за пианистом Константином Александроффым (Алессио Коста). Таким образом, у нее имелись крепкие связи с дореволюционной Россией. Секретарем в отделе работал Онтро Виртанен, который занимался в ОФСС многими делами, касавшимися визитов в Финляндию советских гостей. В отделе активно работали также композиторы Танели Куусисто и ставший председателем Матти Раутио. Возможно, все они надеялись на укрепление связей с советскими коллегами. Первые культурные визиты к началу 1950‐х годов приоткрыли завесу над тем, что мог предложить СССР, и многие рассчитывали на увеличение числа обменов.

Вплоть до середины 1950‐х главной проблемой оставались закрытые границы СССР, посещение которого разрешалось только в исключительных случаях. До смерти Сталина из Финляндии в СССР, кроме нескольких дипломатов, смогли въехать только делегации КПФ и ОФСС. Что касается сферы культуры и искусства, то лишь отдельные представители побывали в СССР и познакомились с его искусством. Такая редкая возможность выпала двум финским композиторам, Селиму Пальмгрену и Эйнару Энглунду. Пальмгрен посетил СССР в сентябре 1945-го, а Эйнар Энглунд в 1950 году. Редкость подобных визитов сделала эти поездки действительно важными событиями.

ФИНСКИЕ МУЗЫКАНТЫ И КОМПОЗИТОРЫ В СССР

Пальмгрен попал в СССР как участник финской культурной делегации. Политизированность поездки очевидна, если посмотреть на состав делегации и проанализировать уровень ее публичности. Помимо таких политиков, как Хертта Куусинен (1904–1974), Вилле Песси (1902–1983) и Маури Рюёмя (1911–1958), в делегацию также входили директор Национального театра Финляндии Эйно Калима, ставшая генеральным директором Государственной телерадиокомпании Финляндии «Yleisradio» писательница Хелла Вуолийоки, родившийся в России пианист Орест Бодалев и Урхо Кекконен. Включение в состав группы Пальмгрена объясняется, скорее всего, его положением, а не политическими амбициями: именитый композитор, профессор Академии имени Я. Сибелиуса, к тому же владеющий русским языком, как и директор Национального театра Калима.

Делегация прибыла в Москву 17 сентября 1945 года и была размещена в легендарном отеле «Савой». Для Пальмгрена организовали отдельную программу. Однако в нее, к его большому сожалению, не входили встречи с самыми прославленными композиторами. Прокофьев отдыхал в санатории, Кабалевский был в отъезде, а Шостакович – в Ленинграде. ВОКС, тем не менее, организовал встречу с ректором Московской консерватории композитором Виссарионом Шебалиным (1902–1963) и руководителем музыкального отдела ВОКС Григорием Шнеерсоном (1901–1982). Распорядителем на втором организованном ВОКС приеме выступил Отто-Вилле Куусинен (1881–1964)[318].

Ил. 20. Культурная делегация ОФСС в аэропорту Малми перед отправлением в Москву. 17 сентября 1945 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

В целом Пальмгрен остался не очень доволен поездкой. Правда, он сделал в блокноте запись о своем визите в консерваторию, который посчитал познавательным. На прошедших встречах Пальмгрен поделился с ВОКС нотами финских композиторов, дальнейшая судьба этих записей неизвестна. Концертный сезон в Москве в сентябре еще не начался, но Пальмгрену все же удалось посмотреть две оперы в легендарном Большом театре. Спектакли он охарактеризовал как «прекрасные». На нескольких мероприятиях музыкант исполнил свою музыку. В целом встречи с советскими гражданами проходили очень официально. Возможно, именно по этой причине визит Пальмгрена оказался короче запланированного. Услышав, что Кекконен возвращается в Финляндию раньше остальных членов делегации, Пальмгрен и Бодалев решили уехать вместе с ним 26 сентября. Оставшиеся участники группы продолжили свой визит и неожиданно получили приглашение встретиться со Сталиным, что изначально не входило в планы. Сталин и Молотов (1890–1986) провели полуторачасовую встречу с финнами в Кремле 8 октября 1945 года. Думаю, что Пальмгрен вряд ли был раздосадован этой несостоявшейся встречей так же сильно, как он был огорчен, не познакомившись с выдающимися советскими композиторами[319].

С финской стороны важным связующим звеном в послевоенные годы между финской и советской музыкальными сферами был Эрик Тавастшерна. В 1944 году он закончил свое обучение по классу фортепиано в Академии имени Я. Сибелиуса и начал работать как музыкальный репортер в только что учрежденном Обществе «Финляндия – Советский Союз». В левых газетах в то время публиковалось множество авторов, которые публично не выражали своих политических взглядов. К ним принадлежал и Тавастшерна. Однако он стал важной фигурой финляндско-советских культурных отношений.

Поворотным моментом стала встреча Тавастшерна с Дмитрием Кабалевским, который посетил Финляндию в составе первой советской культурной делегации. Тавастшерна пригласил Кабалевского к себе домой, где тот исполнил свои произведения, работа над которыми как раз подходила к концу. Встреча произвела на Тавастшерна большое впечатление, и музыканты продолжили общаться, вступив в переписку[320]. Тавастшерна высказал руководившему делегацией Кеменову свое пожелание познакомиться с музыкальной жизнью СССР и рассказать об этом в финской прессе[321]. Просьба Тавастшерна, очевидно, была сделана в правильный момент: только что закончилась война, и СССР колебался, выбирая степень открытости себя для внешнего мира. ВОКС как раз занимался налаживанием контактов с Западом, пытаясь познакомить его с советской системой. Инициатива Тавастшерна оказалась очень своевременной. Он получил приглашение в СССР и стипендию на полтора месяца для пребывания в стране. Спустя год контакты начали ограничивать, и о подобном приглашении, вероятно, уже не могло быть и речи[322].

Работая во время войны в информационном отделе канцелярии Государственного совета Финляндии, Тавастшерна обзавелся полезными контактами. В том числе знакомством с недавно назначенным послом Финляндии в Москве Каем Сундстрёмом (ДСНФ), который помогал Тавастшерна в практических вопросах. Помогал ему также и Кабалевский[323]. Тавастшерна отправился в Москву в мае 1946 года. Помимо стипендии, он получал зарплату как корреспондент газеты ОФСС в Москве. За время пребывания в СССР Тавастшерна написал большое количество репортажей с музыкальных мероприятий, очерки о встречах с композиторами и статьи о культурных достопримечательностях. Как отмечает Матти Вайнио в своей биографии Тавастшерна, музыкант очень симпатизировал Советскому Союзу и в своих публикациях воздерживался от любой критики советского государства. При этом Вайнио считает, что речь не идет о симпатии к партии и политическому курсу СССР, что наверняка правда[324]. К тому же критические статьи вряд ли опубликовали бы в газете ОФСС. В данном случае и ОФСС, и СССР только выигрывали, сотрудничая с подобными авторами, политически неангажированными, но добавлявшими СССР популярности.

В отличие от других работавших в Москве корреспондентов, Тавастшерна смог познакомиться с выдающимися представителями из мира музыки. В этом ему, вероятно, помогло хорошее впечатление, произведенное на Кабалевского. Кроме того, корреспондент ОФСС вызывал больше доверия, чем представитель какой-либо правой газеты. Тавастшерна мог посещать закрытые концерты в Московской консерватории и был вхож во внутренние музыкальные круги Москвы[325]. В письмах домой он сообщал, что его представили Шостаковичу и пригласили к нему в гости. Так же Тавастшерна изучил систему обучения ведущего советского педагога игры на фортепиано Генриха Нейгауза (1888–1964), обучавшего большинство советских первоклассных педагогов, многие из которых стали известны и в Финляндии в послевоенные годы. Тавастшерна и сам взял у Нейгауза несколько уроков игры на фортепиано, которые, правда, сильно пошатнули его уверенность в себе. Критика, высказанная Нейгаузом, попала точно в цель и заставила его задуматься о целесообразности продолжения собственной карьеры пианиста[326]. В конечном счете визит в СССР стал поворотным моментом для Тавастшерна, а для финнов – возможностью получить из первых рук, из написанных Тавастшерна статей, сведения о музыкальной жизни в стране.

Во время посещения Ленинграда Тавастшерна познакомился с Прокофьевым, который показал ему коллекции современного французского искусства в Эрмитаже. С Прокофьевым они встречались несколько раз, и на этих встречах всегда присутствовал Григорий Шнеерсон из Музыкального отдела ВОКС, отвечавший за музыкальные связи СССР с остальным миром. Тавастшерна рассказал об этих и многих других встречах на страницах газеты ОФСС. Описывая музыкальную жизнь в стране, он старался не затрагивать политические вопросы, от которых, тем не менее, композиторское искусство напрямую зависело. Так, Тавастшерна писал, например, о раскритикованной в 1936 году опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», что «опера действительно не предложила ничего благородного и возвышающего той публике, которая заполнила огромный зал Большого театра…»[327].

Встреча с Шостаковичем прошла не так легко, как с Прокофьевым, который прекрасно говорил по-английски. Разговор шел через переводчика. При этом Шостакович отвечал на вопросы Тавастшерна уклончиво и лаконично, избегал смотреть в глаза и выглядел очень уставшим[328]. Возможно, после этого интервью в Финляндии и сложилось впечатление о Шостаковиче как о неконтактном человеке, которого сложно разговорить. В целом Тавастшерна сумел создать положительный образ СССР и его музыкальной жизни.

Прошло много лет, прежде чем СССР смог посетить еще один, после Пальмгрена, финский композитор – Эйнар Энглунд. В послевоенные годы Энглунда считали одним из самых перспективных молодых композиторов. Он высказывал свои соображения, публикуясь в газете «Hufvudstadsbladet» («Столичная газета») и ведя радиопередачи, в которых в конце 1940‐х годов представлял также и советских композиторов. По словам Энглунда, по поводу этих передач с ним многократно связывались из Общества «Финляндия – Советский Союз» и в конце концов пригласили посетить СССР. Поездка длилась четыре недели и началась 15 августа 1950 года. Энглунд принимал участие как в Зимней войне, так и в Советско-финской войне 1941−1944 годов, но, по собственному признанию, хотел, тем не менее, познакомиться с СССР. Энглунд приехал в составе делегации, которая, как он выразился, состояла в основном из социалистов, не считая «двоих архибуржуа»: его самого и директора завода в городе Келлокоски Торстена Карландер-Ройтерфельта (1902–2003). Энглунд был также единственным деятелем искусства из всей группы. Энглунд подозревал, что его считали поклонником левых политических сил, поскольку он не выказывал своих партийных предпочтений, а его музыку считали в то время довольно радикальной. Самого же композитора интересовала в первую очередь именно музыка СССР, которую ему удавалось послушать в советских радиопередачах[329].

Визит Энглунда интересен двумя обстоятельствами: во-первых, композитор довольно открыто, в отличие от Пальмгрена, делился своими впечатлениями в прессе, а во-вторых, во время поездки Энглунду не удалось установить контакт с советскими коллегами. К тому же Энглунд в том же году посетил с продолжительным визитом США, рассказывая о своем опыте на страницах газеты «Työväen musiikkilehti» («Музыкальная газета рабочих») и сравнивая обе страны. По его ощущениям, политические и идеологические разногласия находили отражение и в музыке[330].

В своих мемуарах Энглунд живо рассказывает о поездке в подмосковный пионерский лагерь, где для гостей устроили проход тысяч юношей и девушек с оркестрами. Это зрелище напомнило ему гитлеровскую Германию и фашистскую Италию, поскольку парад строевым шагом под военную музыку у финнов ассоциировался исключительно с армией, им уже давелось наблюдать подобное в нацистской Германии. Впрочем, композитор не стал делиться этими мыслями с принимающей стороной[331]. Свою первую встречу с Советским Союзом Энглунд охарактеризовал как «странное впечатление». Прохожие на улицах в основном избегали зрительного контакта и смотрели в землю, когда члены делегации проходили мимо, а на попытки заговорить не отвечали или что-то грубо цедили сквозь зубы, что композитор оценил как страх перед иностранцами. Представителям принимающей стороны Энглунд задавал подчас довольно провокационные вопросы и вызывал их на неудобные разговоры, что вряд ли вызывало в ответ положительную реакцию, однако не привело к большим проблемам, так как Энглунд и в последующие годы беспрепятственно посещал СССР. Постепенно его критическое отношение к советской системе до некоторой степени усилилось, что нашло отражение в его сочинениях после возвращения в Финляндию. Особенно волновал его вопрос ограничения свобод, как в целом, так и в сфере музыки[332].

Энглунд был также разочарован тем, что ожидаемые встречи с советскими композиторами не состоялись. Вместо этого он познакомился с «верховным жрецом» музыкальной жизни СССР, первым секретарем правления Союза композиторов СССР Тихоном Хренниковым (1913–2007). Двумя с половиной годами ранее КПСС осудила советских композиторов в рамках борьбы с формализмом и космополитизмом[333]. Эта борьба (1948), в которой главных советских композиторов бичевали на идеологических основаниях, привлекла широкое международное внимание, подтверждая укоренившееся в западных странах представление о том, что искусство в СССР полностью подчинено политике Коммунистической партии. Кампания освещалась также и газетой «Työväen musiikkilehti» («Музыкальная газета рабочих»). В свое время газета опубликовала высказывания Хренникова в поддержку позиции КПСС, а теперь на ее страницах появилась статья Энглунда о последствиях происходящего в СССР. В этой статье Энглунд заявил, что понимает выдвигаемое перед советскими композиторами требование народности, поскольку искусство существует именно для народа, но художник должен оставаться свободным и народность в его творчестве должна быть естественной, не может быть навязана извне[334].

Во время полемики с Хренниковым, по словам Энглунда, советский композитор подчеркивал важность народности, приводя в пример умершего шестьдесят лет назад П. И. Чайковского. В ответ Энглунд заявил, что музыка, будучи искусством, должна идти вперед. Хренников вспомнил недавно завершенную Шостаковичем кантату «Песнь о лесах», но финский композитор назвал ее худшим произведением Шостаковича[335]. По мнению Энглунда, «Песнь о лесах» мог бы написать любой профессионал, так как в этом сочинении отсутствует личность композитора. Подобной обезличенностью страдают в особенности советская живопись и скульптура. «В СССР в данный момент новые композиции обычно представляют собой какие-то переложения народных песен на манер Чайковского», – резюмировал Энглунд[336].

Дискуссия между Хренниковым и Энглундом очень интересна, поскольку демонстрирует основные отличия процесса создания искусства в СССР и в западных странах: в СССР композитор обслуживал систему; на Западе, частью которого была и Финляндия, композитор был свободным художником. Когда Хренников начал обвинять в формализме даже вполне умеренных западных композиторов, Энглунд вышел из себя, и завершение дискуссии прошло в очень прохладной атмосфере. Возможно, поэтому Энглунда – в отличие от посетивших СССР финских представителей культурной элиты – перестали приглашать на мероприятия посольства СССР в Хельсинки[337]. Однако Энглунд не стал персоной нон грата для СССР. Он ездил в страну и в последующие годы, хотя понятно, что подобная открытая критика советской системы не приветствовалась. Иностранные гости, относившиеся к СССР с его ограничениями не так резко, были, с точки зрения КПСС, намного более желанными гостями.

В своих беседах с Хренниковым Энглунд упомянул, что Сибелиус настолько погряз в своем одиночестве, что с большинством своих финских коллег никогда не встречался. Хренников заметил, что в СССР подобное невозможно. Продолжая спор, Энглунд заметил, что народ необходимо образовывать, а не ждать, что композиторы будут приноравливаться к народным требованиям. Энглунд сравнил роль новой музыки в США и СССР: в Америке грампластинки стоили недорого и были доступны каждому, к тому же представляли самую разнообразную европейскую современную музыку, которая в СССР напрочь отсутствовала. Зато в Советском Союзе, в отличие от США, часто устраивались концерты классической музыки. Популярность исполнительского искусства в СССР произвела на Энглунда большое впечатление, и он не переставал удивляться тому, что на этих концертах залы, несмотря на свой огромный размер, были постоянно полными. В Финляндии меньшие концертные залы были часто заполнены лишь наполовину[338]. Кроме того, Энглунд поднял тему финской музыки в СССР. По его словам, единственным известным в СССР финским произведением был представленный публике Давидом Ойстрахом скрипичный концерт Сибелиуса[339].

В своих публикациях в газете «Työväen musiikkilehti» («Музыкальная газета рабочих») Энглунд исключительно хвалил советских коллег. Он писал, что с ними всегда приятно беседовать, хотя они часто придерживаются другой точки зрения по столь волновавшей его теме служения народу советских композиторов. Впоследствии Энглунд писал: «Обычно считается, что я вернулся из СССР разочарованным. Но это совсем не так. <…> Везде ведь есть и хорошее, и плохое»[340].

В полном восторге он остался от грузинской музыки, которая восхитила его еще во время визита грузинского ансамбля народного танца в Финляндию летом 1948 года. По собственному признанию, Энглунд ранее никогда не интересовался народными танцами, никогда не слышал грузинской музыки и не был знаком с грузинскими музыкальными инструментами. В рамках визита в СССР он смог лучше познакомиться с Грузией и ее искусством. На основе своих наблюдений Энглунд написал короткий, но очень воодушевленный очерк в освещающее поездку делегации издание, в котором превозносил грузинскую музыкальную культуру. А вот о Советском Союзе в этом его сочинении не было ни слова[341].

Тавастшерна смог снова посетить СССР в 1951 году, причем дважды. Финнам по-прежнему было непросто пересекать советско-финляндскую границу, поэтому поездки Тавастшерна можно считать исключением. В День независимости Финляндии в 1951 году он выступил на организованном посольством Финляндии в Москве мероприятии, которое включало дискуссию с музыкальным критиком Константином Саквой (1912–1996). Во время этой дискуссии Тавастшерна довольно открыто раскритиковал осуждение, которому подверглись со стороны КПСС ведущие композиторы в 1948 году. В процессе дискуссии Тавастшерна, очевидно, разволновался и заявил, что «современная политика СССР в области искусства практически во всех сферах привела к угнетающему застою». Саква резко отверг это утверждение, но чуть позже, в машине, где не было больше никого, признался, что Тавастшерна в целом прав. Тавастшерна написал об этой дискуссии обширную статью, которая, однако, никогда не была опубликована[342]. Инцидент, к счастью, никак не повлиял на его поездки в СССР, и в апреле 1952 года он побывал в стране уже в четвертый раз.

Ил. 21. Эрик Тавастшерна (в центре) беседует с композитором Рейнгольдом Глиэром (слева) и пианистом Евгением Малининым в Москве в рамках финляндско-советского праздника дружбы. 4 декабря 1954 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

Информация, которую привозили из Советского Союза редкие гости, была практически единственной возможностью что-то узнать о музыкальной жизни СССР. Советская музыка вызывала большой интерес, например, Филармонический оркестр Хельсинки включил в свой репертуар полученные из СССР произведения. Большая часть советских публикаций о композиторах СССР была схематичной, созданной по определенной схеме. Статьи Тавастшерна предлагали намного более человечный образ, например, Прокофьева, чья музыка в Финляндии была известнее его личности. Благодаря культурным визитам появлялась возможность узнать что-то новое об известных музыкантах. Важно упомянуть, что ни один из этих первых визитов не был упомянут в крупных советских газетах. Только имя Пальмгрена промелькнуло в опубликованном в «Известиях» коротком тексте, в котором упоминалось о прибытии финской делегации, уточнялся ее состав и сообщалось о том, что члены делегации побывали в различных театрах и музеях[343].

Матти Раутио побывал в СССР весной 1952 года в составе первой финской делегации деятелей искусства – этой поездке посвящена следующая глава. Упоминаний о его программе в СССР найти не удалось. Вместе с композитором Ахти Сонниненом (1914–1984) Раутио представлял Музыкальный отдел ОФСС в тот момент, когда по приглашению Общества в Финляндию прибыл малоизвестный за границей советский композитор Серафим Туликов (1914–2004). Туликов специализировался на идеологически правильных песнях, выполняя политический и идеологический заказ. Визит остался в Финляндии малозамеченным. Вместе с Туликовым прибыла пианистка Татьяна Николаева, имевшая намного бóльшую международную известность, чем Туликов[344]. «Известия» отметили поездку Туликова, упомянув в статье также недавно посетившего СССР Раутио. Возможно, визит Туликова стал ответным визитом на приезд Раутио.

При жизни Сталина культурные визиты нельзя было назвать регулярными. Единичные официальные встречи не удовлетворяли интерес финских музыкальных кругов к музыкальной жизни СССР. Весной 1952 года ВОКС обратился к ОФСС с просьбой предоставить ему сведения о музыкальной жизни Финляндии. Такие запросы общего уровня направлялись также и в другие западные страны. ОФСС переадресовало запрос в свой Музыкальный отдел, но одновременно центральное руководство ОФСС попросило отдел составить представление, на основе которого ОФСС могло бы попросить ВОКС направить в Финляндию в качестве приглашенных артистов деятелей музыкальной сферы. Составленное отделом представление было амбициозным: высказывалось пожелание принять в Финляндии Евгения Мравинского, какой-нибудь оперный ансамбль в полном составе, арфиста, например, Ксению Эрдели (1878–1971) – вместе с композитором Рейнгольдом Глиэром (1874–1956) (Эрдели исполняла концерт Глиэра для арфы в 1938 году), композитора Дмитрия Шостаковича или Арама Хачатуряна; из вокалистов приглашались альт и бас, например, из Большого театра, а из инструменталистов – пианист Святослав Рихтер[345]. Некоторые сотрудники отдела были, судя по всему, неплохо осведомлены относительно лучших музыкантов СССР, о чем свидетельствует, например, имя Рихтера в списке, хотя он ранее никогда не выступал в западных странах. В любом случае заявленная программа была очень смелой. Очевидно, принимая во внимание тот факт, что визитов соответствующего уровня не происходило в течение пары лет, у составлявших представление лиц были причины верить, что ситуация с культурными обменами изменится. Число прибывавших в Финляндию музыкантов постепенно росло, и отправленный в ВОКС список, похоже, был принят во внимание в последующие годы.

ХАЧАТУРЯН И ШОСТАКОВИЧ В ФИНЛЯНДИИ

В самую именитую троицу советских композиторов наряду с Дмитрием Шостаковичем входили скончавшийся в 1953 году Сергей Прокофьев (вернувшись в СССР в 1936 году, он больше никогда не смог выехать за границу) и Арам Хачатурян. Хачатурян прибыл в Финляндию в 1955 году, Шостакович – тремя годами позже. Хачатурян был первым выдающимся советским композитором, после Кабалевского, посетившим Финляндию. Визит Хачатуряна в Финляндию был впечатляющим также в смысле его продолжительности. Композитор пробыл в стране две недели – с 11 по 24 апреля 1955 года. На торжестве, организованном послом Советского Союза[346], с Хачатуряном встретились такие финские композиторы, как Ууно Клами, Аарре Мериканто, Юрьё Килпинен (1892–1959), Сулхо Ранта (1901–1960), композитор-дирижер Нильс-Эрик Фогстедт, а также дирижер Тауно Ханникайнен[347]. Стоит отметить, что ранее бывавший в СССР и критиковавший систему Энглунд, вероятнее всего, на встрече не присутствовал. В программу визита Хачатуряна входила также встреча с Сибелиусом в его усадьбе «Айнола», которая стала практически обязательной частью поездок в Финляндию советских гостей из сферы культуры.

СССР определенно готовил приезд Хачатуряна, так как посетивший Финляндию как раз перед прибытием композитора Игорь Ойстрах сыграл скрипичный концерт Хачатуряна[348], написанный в 1940 году и посвященный отцу Игоря – Давиду Ойстраху. Немногие композиторы могли выезжать за границу, и тут Хачатуряну помогли его прекрасные отношения с советским руководством. Поездки композиторов в другие страны вообще считались необязательными. Хачатурян был исключением. Еще до приезда в Финляндию он успел подирижировать своими произведениями в Рейкьявике, Лондоне и Манчестере[349]. В Финляндии Хачатурян посетил, наряду со столицей, города Лахти и Тампере, в которых руководил исполнением своих произведений, а затем вернулся в качестве гостя Музыкального отдела ОФСС в Хельсинки, чтобы представить свой балет «Спартак», находившийся на стадии завершения. С собой он привез аранжированную для двух роялей и записанную на пластинку версию. «Сярря», или Сулхо Ранта, написал для газеты «Ilta-Sanomat» («Вечерние вести») рецензию, в которой рассуждал о том, не слишком ли много места в балете занимают сцены борьбы. Ему показалось, что сюжет топчется на месте, но вынести окончательный вердикт, не видя самой постановки, он был не готов[350].

Помимо дирижирования собственной музыкой Хачатурян выполнял также функции идеологического рупора СССР, что, предположительно, было той ценой, которую он заплатил за возможность выезжать за границу. В своих публичных выступлениях в Финляндии Хачатурян тиражировал основные, с точки зрения советской идеологии, принципы и связь авторских произведений с народной музыкой на примере своих трудов. Финские критики не могли оценить истинность этого, поскольку не были знакомы с армянской народной музыкой. Однако произведения Хачатуряна в целом в Финляндии восприняли тепло. В Тампере Тапани Валста (1921–2010) с успехом исполнил фортепианный концерт Хачатуряна (1936), а сам автор выступил в качестве дирижера[351]. Этот концерт мог послужить причиной получения в скором времени пианистом Валста приглашения в Советский Союз. Валста побывал также и в Армении, наверняка под влиянием общения с Хачатуряном.

Во время визита в Финляндию Хачатурян подарил партитуры своих композиций Филармоническому оркестру Хельсинки, сыграв с ним в качестве дирижера свои произведения[352]. Наличие партитур значительно облегчало дальнейшее исполнение сочинений, даже без нотных записей. Партитура делала возможным знакомство дирижера с произведениями и тогда, когда аудиозаписи были недоступны.

Несмотря на общее положительное впечатление, в адрес Хачатуряна прозвучала также и критика. Спустя год после визита генеральный директор Национальной оперы Финляндии Йоуко Толонен в газете «Elanto» («Заработок») подверг оценке отношение Хачатуряна к Советскому Союзу и направленной против модернизма кампании 1948 года. Толонен считал, что Хачатурян написал свои самые популярные композиции до 1948 года, хотя композитор утверждал, что партия только в этом году наставила его на правильный путь. Толонен был довольно скептически настроен в отношении этого заявления, так как считал, что партия нанесла значительный урон развитию советской музыки[353]. Взгляды Толонена на произведения Хачатуряна представляют интерес, так как в момент выхода статьи он в качестве директора Национальной оперы вел жесткие переговоры с советской стороной о сотрудничестве. Публикация, похоже, никак не повлияла на исход этих переговоров, завершившихся для Национальной оперы успешно.

Спустя три года после визита Хачатуряна Финляндию посетил самый именитый советский композитор – Дмитрий Шостакович. Шостакович не выказывал большого желания выезжать за границу, вероятно, потому что ему претили представительские функции и вопросы западных журналистов о Советском Союзе и свободе самовыражения[354]. В Финляндию он согласился приехать, когда Фонд Йенни и Антти Вихури объявил о присуждении Шостаковичу премии имени Я. Сибелиуса достоинством в 7,5 миллиона марок. В первый раз премия была вручена в 1953 году Сибелиусу; второй раз – в 1955 году композитору Паулю Хиндемиту (1895−1963). Присуждаемая в этот раз премия была третьей по счету.

Попытки различных финских деятелей, в том числе Тавастшерна, взять интервью у Шостаковича оказывались по большей части неудачными. Любой живой разговор быстро превращался в повторение идеологических клише, стоило Шостаковича спросить, например, о кампании 1948 года или о критике его сочинений в 1936 году. Так произошло и с Эйнаром Энглундом, который в качестве музыкального критика газеты «Hufvudstadsbladet» (швед. – «Столичная газета») вместе с другими журналистами взял интервью у Шостаковича в гостинице «Kämp». Энглунд задавал дерзкие вопросы, в том числе о событиях 1936 года; «легко отвечавший» до того Шостакович вдруг напрягся, и на его лице появилось страдальческое выражение. Дальше его ответы, по словам Энглунда, стали представлять собой «разжеванную политбюро литанию» о том, как музыка должна служить народу и как партия наставила его на правильный путь в его творчестве[355].

Журналист газеты «Helsingin Sanomat» Мартти Вуореньюури (1932−2008) вместе с Лео Шульгиным из международного отдела редакции придумал, как поговорить с Шостаковичем в неформальной обстановке. Получившееся интервью стало лучшим из когда-либо опубликованных в западных странах интервью Шостаковича. Журналисты поехали в Ленинград и сели в следовавший в Финляндию поезд, в котором ехал Шостакович, и уже на месте получили от него согласие на интервью. Вуореньюури, известный в качестве музыкального критика газеты «Helsingin Sanomat» под псевдонимом МиВи (MiVi), позже успешно применил эту же тактику в отношении Святослава Рихтера и Евгения Мравинского.

Интервью ничего нового о Шостаковиче как о композиторе не сообщало, зато о его личной жизни стали известны новые для читателей факты. Получился портрет Шостаковича как частного лица, ранее остававшийся в тени официального образа композитора. Редко когда удавалось достичь подобного эффекта, общаясь с гастролировавшими советскими артистами. Немногие из них позволяли своему частному «я» проявиться в интервью. Вместо этого артисты обычно сыпали идеологическими клише о строительстве СССР или роли партии. Журналисту Вуореньюури Шостакович рассказал также о своей второй жене – активистке ЦК ВЛКСМ Маргарите Кайновой (годы замужества 1956–1960), ехавшей в поезде вместе с ним. Кайнова бывала в Финляндии и раньше, в 1954 году. Для самого композитора визит в Финляндию был первым и остался единственным. Весной того же года он посетил Италию и Францию.

Шостакович рассказал Вуореньюури об оперетте «Москва, Черёмушки», над которой как раз работал – сатирической истории о жизни в советском городском районе; работа была закончена в конце того же года. По словам Вуореньюури, во время интервью Шостакович был оживлен и часто смеялся. Он напоминал журналисту отца семейства в отпуске. У жены и дочери композитора были свои купе в поезде. В Париж композитор также брал с собой супругу, а вот для 22-летней дочери Галины поездка в Финляндию стала первым путешествием за границу. Шостакович несколько раз повторил, что он надеется увидеть финскую сельскую местность. Сожалел, что так и не встретился со скончавшимся годом ранее Сибелиусом, которого очень ценил. Шостакович рассказал, что на свой 50-летний юбилей в 1956 году получил от Сибелиуса любезное письмо и теперь планирует посетить его могилу. Когда Вуореньюури спросил Шостаковича о Ленинграде 1920‐х годов, композитор упомянул Бориса Асафьева (1884–1949), Гавриила Попова (1904–1972) и Ивана Соллертинского (1902–1944). В публикации, правда, фамилия музыковеда Соллертинского была написана неправильно – Фоллертинский[356]. О Попове Шостакович сказал, что тот больше не пишет музыку, что было неправдой. В течение 1950‐х годов Попов написал довольно много симфоний и композиций к кинофильмам, несмотря на проблемы с алкоголем; после 1936 года его композиторский стиль стал значительно более традиционным.

На вокзале в Хельсинки Шостаковича встречала толпа, в вагон поднялся советник посольства СССР в Финляндии Иван Филиппов (1907–1989) – из‐за кризиса в советско-финских отношениях, известного как «Ночные заморозки», в Хельсинки не было посла Советского Союза[357]. Среди встречавших была балетный хореограф Марина Семенова (1908–2010), в это время работавшая по приглашению в Национальной опере Финляндии.

Встречала Шостаковича также делегация от ассоциации «Композиторы Финляндии» в лице Йоонаса Кокконена (1921–1996) и Нильса-Эрика Фогстедта[358]. Во время короткого пресс-подхода композитор держался довольно свободно; свое выступление он закончил следующим заявлением: «Я хотел бы сказать еще пару слов. Я желаю, чтобы между нашими странами были мир и дружба». Один из журналистов отметил, что Шостакович не смог сразу вспомнить возраст своего сына (Максиму было тогда 20 лет), пока его жена не напомнила ему[359]. Среди встречавших были, конечно, представители и ОФСС под руководством Тойво Карвонена и Сюльви-Кюлликки Килпи (1899–1987). Упомянули их только левые СМИ, такие как газета «Kansan Uutiset» («Народные новости»).

Вечером на ужине в гостинице «Kämp» присутствовала только небольшая компания[360].

Во время своего короткого визита в Финляндию Шостакович выглядел расслабленно и много шутил. Например, он эвфемистически сравнил себя с Гёте: мол, лучшая из его композиций «еще не написана», но и «худшая, наверно, тоже еще не написана»[361].

Встречи Шостаковича с финскими композиторами прошли в очень ограниченном составе. Ассоциация «Композиторы Финляндии» пригласила Шостаковича на обед, во время которого представитель посольства внимательно следил за всем, что говорил композитор. Поскольку мероприятие было организовано не посольством СССР, на нем смог присутствовать Энглунд. Его попросили сымпровизировать на тему, предложенную Шостаковичем. Импровизация Энглунда произвела на советского композитора впечатление, и позже он отправил Энглунду собственноручно подписанную свою Вторую сонату для фортепиано, в основе которой лежала музыкальная тема этой импровизации[362]. Шостакович явно не злился на Энглунда из‐за неприятных вопросов, которые финский композитор задавал ему в качестве журналиста, хотя советские чиновники были рассержены публикациями Энглунда.

Задуманное как культурное мероприятие вручение премии имени Я. Сибелиуса превратилось в конце концов в политическое событие крупного масштаба. На церемонии присутствовали, помимо представителей Фонда Сибелиуса и самого Шостаковича, президент Финляндии Урхо Кекконен и члены дипломатического корпуса, а также представители политической, экономической и культурной элиты. На мероприятии выступили Симфонический оркестр Финского радио с музыкой Сибелиуса и Верди, а также оперная дива Элла Эронен (1900–1987)[363]. Из произведений Шостаковича был сыгран фортепианный квинтет 1940 года в исполнении квартета «Хельсинки» под управлением пианиста Тимо Миккиля (1912–2006).

Политический скандал разразился на следующий день, когда композитор объявил на пресс-конференции, что дарит призовой фонд премии в 7,5 миллиона марок в полном объеме Обществу «Финляндия – Советский Союз». Антти Вихури (1883–1962), не желающий финансировать СССР или поддерживать как-либо его деятельность, был сильно рассержен этим решением. Было понятно, что посольство СССР рассматривало премиальные средства в качестве удобного способа залатать бюджет ОФСС, и Шостаковичу просто не оставили выбора. Композитор заявил, что передает деньги ОФСС в первую очередь на развитие музыкальной культуры[364]. На эти цели средства, однако, потрачены не были, а ушли прямо на покрытие расходов ОФСС. На пресс-конференции композитора поставили в неловкое положение, задав вопрос, не хочет ли он купить на призовые средства, например, автомобиль. Шостакович ответил, что имеет гарантированные доходы и машина у него уже есть, а название и авторитет премии для него гораздо важнее ее денежного эквивалента[365]. После этого слуачя премия имени Я. Сибелиуса в следующий раз была присуждена только после смерти Вихури.

На следующий день после скандала Шостакович посетил, как и было запланировано, могилу Сибелиуса и его дом в усадьбе «Айнола». Сопровождать Шостаковича прибыли старшая дочь Сибелиуса Ева Палохеймо (1893–1978) и его зять, дирижер Юсси Ялас. Шостакович сходил также на концерт Филармонического оркестра Хельсинки, который играл Бартока и Пингу. Как отмечалось в газете «Helsingin Sanomat», немного странно, что ФОХ совсем не играл Шостаковича[366]. Обычно приезжавшего с визитом композитора чествовали, исполняя какое-нибудь из его произведений. Так или иначе, ФОХ не стал ничего менять в запланированной программе и не включил произведения советского композитора в свой концерт.

В последних интервью в Финляндии Шостакович выказал пожелание вернуться, возможно, уже следующей весной, вместе с Квартетом имени Л. ван Бетховена. Он также выразил надежду, что в этой связи сможет исполнить свои произведения как в Финляндии, так и в Англии[367]. Однако следующий визит так никогда и не состоялся, и композитора в Финляндии больше не видели. На последней пресс-конференции Шостакович говорил также о будущем композиторской работы в СССР, назвав четыре имени, в Финляндии на тот момент абсолютно неизвестных: Алексей Николаев (1931–2003), Кара Караев (1918–1982), Эдисон Денисов (1929–1996) и Георгий Свиридов (1915–1998)[368]. Очевидно, Шостакович неточно помнил имена названных композиторов, поскольку в разных статьях они написаны неправильно. Упоминание именно этих композиторов довольно интересно в том смысле, что они представляли очень разные стили и подходы к сочинению музыки вообще. Например, Свиридов был уже закрепившим свое положение неоромантиком, испытывавшим сильное влияние православной церковной музыки. Денисов находился только в начале своей карьеры, но быстро обратился к новым течениям, и его музыка в конце концов оказалась подвергнута опале в СССР.

Шостакович многократно во время своего визита хвалил Сибелиуса, что, однако, до некоторой степени производило впечатление заученного текста. Советский композитор все время подчеркивал национальный характер композиторского искусства Сибелиуса и присутствовавшие в его сочинениях финские народные мелодии, использование которых сам Сибелиус, тем не менее, отрицал. Шостакович при этом не смог назвать свое любимое произведение Сибелиуса и лучшую, с его точки зрения, симфонию финского композитора. Шостакович много говорил о дружбе между народами и рассказал, что Давид Ойстрах прямо в этот момент исполняет в Москве скрипичные концерты Сибелиуса и Шостаковича в рамках концерта, приуроченного к награждению Шостаковича. На вопросы журналистов о том, может ли композитор свободно работать в СССР, Шостакович ответил, что по-другому музыку и нельзя писать, как только будучи свободным[369]. Эйнар Энглунд раскритиковал выступление Шостаковича. По его мнению, постоянные комментарии о Сибелиусе и Глазунове выглядели глупо, так же как и позиционирование Сибелиуса в качестве народного композитора. Впрочем, прозвучавшие вопросы также нельзя было назвать умными. Сам композитор, судя по всему, очень нервничал, и мероприятие в целом Энглунд назвал трагическим[370]. Разница с интервью журналиста Вуореньюури была разительной. Было ли состояние Шостаковича вызвано вопросами или на композитора в вечер вручения премии было оказано давление из‐за денег со стороны посольства СССР, неизвестно.

Ситуации с призовыми средствами, подобные этой, часто становились причиной столкновения западной практики с советской системой. Вихури рассматривал премию как личный приз, но, с точки зрения СССР, деятель искусства являлся в первую очередь представителем советской системы, и поэтому получаемая им премия на практике являлась собственностью этой системы. Возможно, после визита в Финляндию у Шостаковича осталось неприятное послевкусие, но ему пришлось в дальнейшем поддерживать связь с финскими композиторами. Так, вскоре после его отъезда для финских композиторов через посольство было передано большое количество нот произведений Шостаковича, а также пожелание углубить сотрудничество. Финские виолончелисты, в свою очередь, в ответ выказали надежду получить ноты только что законченного Шостаковичем концерта для виолончели[371]. Надежным адресатом этой просьбы мог бы выступить Хренников, не только возглавлявший Союз композиторов, но и представлявший Музыкальный отдел ССОД – Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами.

СЛУЧАЙНЫЙ ХАРАКТЕР КОНТАКТОВ МЕЖДУ КОМПОЗИТОРАМИ

После смерти Сталина посещать СССР постепенно становилось проще, туристические группы сначала появились в Ленинграде и Москве, а со временем и в других частях Советского Союза. Финские композиторы начали приезжать в СССР для знакомства с музыкальной жизнью страны. Велась активная деятельность, направленная на увеличение числа официальных контактов между Союзами композиторов. Так, Ууно Клами посетил Москву с десятидневным визитом в марте-апреле 1957 года по приглашению Союза композиторов СССР. Он принял участие в качестве иностранного наблюдателя на большом съезде Союза композиторов[372] – втором по счету и первом после смерти Сталина. Помимо Клами на мероприятии присутствовало большое количество других иностранных гостей. Согласно собственной летописи Союза композиторов, это был первый официальный контакт композиторов Финляндии и СССР. Для Клами организованная в Большом зале Кремля церемония открытия съезда стала интересным опытом, во многом потому, что советские композиторы при жизни Сталина были по большей части изолированы от своих зарубежных коллег. На открытии съезда выступил первый секретарь правления Союза композиторов СССР Хренников. В своей трехчасовой речи он продемонстрировал знание западного дискурса, в том числе процитировав изречения Артюра Онеггера, хотя в целом был по-прежнему враждебно настроен по отношению к Западу[373].

Помимо отдельных поездок организовывались также специальные визиты. Одной из наиболее масштабных стала организованная весной 1958 года поездка финских музыкальных критиков в крупные города СССР. Путешествие началось 1 апреля 1958 года, и его координатором выступила освещавшая вопросы культуры газета «Советская культура». В качестве представителей финской газеты «Uusi Suomi» в делегацию вошли композитор Тауно Пюльккянен и танцевальный критик Антти Халонен (1903–1985), которые сделали по несколько репортажей об СССР. Для Пюльккянена это была первая поездка в Россию.

Вклад СССР в организацию визита был значителен. Одновременно с финскими критиками в Советский Союз были приглашены дирижер Тауно Ханникайнен, под чьим дирижированием в Москве прозвучали произведения Сибелиуса, и солисты – звезды оперной сцены Анна Мутанен (1914–2003) и Юрьё Иконен (1902–1981)[374]. Соответствующие мероприятия были проведены также для делегаций многих других стран. Обычно Советский Союз приглашал главных звезд той или иной страны; для них и для журналистов из этой же страны устраивалось обширное турне, в рамках которого иностранцы могли в полной мере познакомиться с Советским Союзом. Естественно, предполагалось, что приглашенные лица подробно расскажут об увиденном в отечественных СМИ. Принимающая сторона пыталась сделать все возможное, чтобы впечатления гостей были исключительно положительными.

Во время пребывания в СССР Пюльккянен получил возможность прослушать законченные Шостаковичем предыдущей осенью Симфонию № 11 и Концерт № 2 для фортепиано с оркестром[375]. Эти произведения, как и вообще практически все, что было написано Шостаковичем, вызывали у финских коллег большой интерес. После смерти Прокофьева он занял место одного из самых интересных композиторов из ныне живущих, и за его творчеством пристально следили.

Как часто бывало в рамках подобных визитов, программа пребывания Пюльккянена не ограничилась Москвой и Ленинградом. Он посетил Киев, но город, очевидно, не произвел впечатления, равного полученным от Москвы и Ленинграда, так как столицу Украины он ни разу не упомянул в своих публикациях[376], зато посещения московских оперных театров были описаны максимально подробно в репортажах для газеты «Uusi Suomi».

Оперы «В бурю» Хренникова и «Война и мир» Прокофьева, которые шли в Музыкальном театре К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, запомнились Пюльккянену сильнее всего. Оперу «В бурю» Хренникова дирижер оценил как довольно сомнительную с точки зрения художественных решений. В своей статье Пюльккянен упомянул, что Хренников якобы был вынужден оставить пост председателя Союза композиторов, что не соответствовало действительности. Упоминание интересно тем, что источником слуха Пюльккянен указал свой разговор с Хренниковым. Оперу в целом он оценивал как хорошую, но в либретто, по его мнению, были недостатки. По поводу Прокофьева Пюльккянен сетовал, что, хотя композитор очень известен в мире, его оперы не получают должного внимания. Сочинение «Война и мир» дирижер назвал одним из «величайших достижений оперного композиторского искусства нашего века»[377]. В Финляндии оперы Прокофьева ставились мало, как и произведения других советских оперных композиторов, хотя в самом СССР они создавались в большом количестве[378].

Пюльккянен был приятно удивлен уровнем Ленинградского театра оперы и балета имени С. М. Кирова (нынешний Мариинский театр). Он посмотрел постановку оперы «Бал-маскарад» Верди и счел ее идеальной. По мнению Пюльккянена, эта постановка была именно такой, какой ее хотел бы видеть сам Верди[379]. Многие посетившие СССР были согласны с Пюльккяненом в том, что в СССР классические произведения интерпретировались превосходно. Уровень новой музыки был очевидно слабее. Так Национальная опера Финляндии в рамках сотрудничества с СССР привозила в Финляндию наряду с солистами в основном новый балет, но никак не новую советскую оперу.

Политика открытости Советского Союза внешнему миру в середине 1950‐х годов проявлялась и в том, что поступавшие из СССР сведения больше не предназначались отдельным лицам, как было с Тавастшерна. Все большее количество финских артистов получало информацию из первых рук. Например, на международные конкурсы, в том числе из соображений справедливого судейства, приглашались иностранные члены жюри, в том числе и финские композиторы. В креслах членов жюри музыкальных конкурсов, организованных в рамках VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, успели посидеть композиторы Юрьё Килпинен и Феликс Крон (1898–1963). И, тем не менее, похоже, что именно Эрик Тавастшерна сумел наладить прочные связи с музыкальными кругами СССР. Встретившись с вдовой скончавшегося в 1953 году Сергея Прокофьева, он приступил к написанию монографии о композиторе. Однако она так никогда и не была издана, если не считать написанную Тавастшерна в 1960 году книгу об опере «Война и мир». В газете «Uusi musiikkilehti» («Новая музыкальная газета») Тавастшерна публиковал заметки о Шостаковиче[380].

На практике сегмент, выделенный под обозрение советской музыкальной жизни, в финских музыкальных газетах в течение 1950‐х годов оставался очень маленьким. Например, выпускавшаяся Ассоциацией «Композиторы Финляндии» газета «Uusi musiikkilehti» («Новая музыкальная газета») была ориентирована в первую очередь на Запад. О визите Хачатуряна, конечно, газета упомянула, но о нем как о композиторе писали гораздо реже, чем, например, о Пауле Хиндемите или о других современных западных композиторах. Статьи под условным названием «О музыкальной жизни в СССР» практически отсутствовали в музыкальных газетах, в то время как о многих западных странах печатались регулярно. Время от времени предпринимались попытки наладить сотрудничество между Союзами композиторов Финляндии и СССР, но контакты оставались очень формальными – к примеру, сочинения финских композиторов, не считая Сибелиуса, в СССР совсем не были известны[381].

Работавший с 1956 года председателем Союза композиторов Финляндии (Ассоциация «Композиторы Финляндии») Олави Песонен (1909–1993), являвшийся также служащим Управления школьного образования Финляндии, изо всех сил стремился развивать отношения Союза композиторов Финляндии с другими странами, в том числе с СССР. Известно, что Песонен посетил с визитом Советский Союз в качестве представителя Союза композиторов Финляндии. Ему также удалось организовать стипендию для одного человека, позволявшую работать в СССР в 1959–1960 годах, но, очевидно, этой возможностью никто из финских композиторов так и не воспользовался. Об одобрении стипендии Песонена проинформировали только 28 октября 1959 года, когда семестр был уже в разгаре[382]. Финляндия подавала заявку на получение стипендии ЮНЕСКО для представителей творческих специальностей еще в 1957 году, но вследствие небольшого количества стипендий осталась без гранта[383]. Задержка с анонсированием решения по заявке Песонена на предоставление стипендии – или медленный характер коммуникации по вопросу – хорошо отражает проблемы сотрудничества. Возможно, заинтересованные в сотрудничестве финны негодовали по поводу медленного рассмотрения вопросов.

Активность СССР оставалась все же спорадической и не всегда соответствовала инициативе финской стороны. Однако в 1960 году ОФСС составило для информационного агентства Финляндии STT телеграмму, сообщавшую о попытках сближения со стороны советских композиторов. Из сообщения следовало, что Шостакович и Хренников предложили Ассоциации «Композиторы Финляндии» обмениваться материалами и устраивать встречи. Сообщение составило именно ОФСС, а не Ассоциация «Композиторы Финляндии», что поместило этот вопрос именно в контекст рамок финляндско-советского сотрудничества. Сама же по себе подобная деятельность представляла собой вполне нормальный обмен материалом. Из СССР поступил запрос на музыку современных финских композиторов для организации специальных концертов. Согласно сообщению, в СССР уже были отправлены сочинения Ууно Клами, Леэви Мадетойи (1887–1947), Аарре Мериканто (1893−1958), Вяйнё Райтио (1891–1945) и Эйно Линнала (1896–1973). Также упоминались произведения Ахти Соннинена, Нильса-Эрика Фогстедта, Эркки Аалтонена и имена композиторов Олави Песонена, Танели Куусисто, Тауно Пюльккянена, Эйнари Марвиа (1915–1997) и Матти Раутио[384].

На концертах эти музыкальные композиции, насколько известно, не звучали, а остались, предположительно, в обширных коллекциях нотной библиотеки Союза композиторов СССР. В рамках обмена из Советского Союза было отправлено много коробок с аудиозаписями произведений русских и советских композиторов. В своем сопроводительном письме Тихон Хренников, помимо пожеланий счастливого Нового года и приветов, выразил надежду получить в ответ записи финских композиторов[385]. Проблема была в том, что многие произведения, ноты которых были отправлены из Финляндии, не были записаны на грампластинки. Запись стоила дорого и в Финляндии – в отличие от СССР – подчинялась условиям рынка, а рынок был очень небольшим. Вести переговоры по поводу обмена грампластинками и сделанными на магнитную ленту записями в августе 1957 года ездил также композитор Юрьё Килпинен, но результатом стало лишь то, что новая классическая музыка по-прежнему оставалась плохо известной по обе стороны границы[386].

Визиты композиторов, тем не менее, продолжались. Известный автор песен и музыки к кинофильмам Василий Соловьев-Седой (1907–1979) прибыл в Финляндию вместе с группой артистов в 1961 году. Поскольку он входил, как и Шостакович, во влиятельный секретариат Союза композиторов СССР и был к тому же руководителем Ленинградского отделения Союза композиторов, его приезд стал объектом широкого внимания. Он приехал со своей супругой пианисткой Татьяной Рябовой (1912–1993) и выступил с композиторским концертом в Торговом институте в Хельсинки 25 апреля 1961 года в рамках празднования годовщины подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией. В составе делегации были также директор Театра оперы и балета «Эстония» Рене Хаммер (1924–2011), заместитель председателя ССОД (Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами) Евгений Иванов и представитель Ленинградского отделения Музыкального фонда СССР Петр Радцик (1918–1989). У них взяли интервью в гостинице «Klaus Kurki»[387]. Кроме них в Финляндию прибыли еще 11 деятелей искусства.

Исключительным этот визит делает его акцент на легкой музыке[388]. В этот раз в группе не было обычно приезжавших в составе делегаций фокусников и гимнастов. В ходе гастролей в основном исполнялись сочинения Соловьева-Седого. Газета «Uusi Suomi» («Новая Финляндия») назвала программу срезом популярной и молодежной музыки в СССР. Композиция «Подмосковные вечера» (в переводе на финский язык «Незабываемый вечер» – «Unohtumaton ilta») к тому моменту стала уже известной в Финляндии, но в рамках турне исполнялись также и другие песни композитора, в основном романсы. Были также представлены сцены из балетов Соловьева-Седого, например, из балета «Тарас Бульба»[389]. Несмотря на присутствие в делегации именитого гостя, гастроли прошли по привычному сценарию, включая празднование годовщины подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией и концерт в поддержку Русской школы в Хельсинки, после которых артисты выступили в таких населенных пунктах, как Лахти, Куусанкоски, Миккели, Куопио, Каяани, Оулу, Кеми, Коккола, Пиетарсаари, Вааса, Вааякоски, Суолахти, Тампере, Пори, Маарианхамина, Парайнен, Мюнямяки, Турку и Хельсинки. В общей сложности было организовано 22 концерта в 19 населенных пунктах. Общее число зрителей составило 8565 человек[390].

После участия Клами в 1957 году в первом официальном взаимном визите, организованном в рамках сотрудничества Союзов композиторов Финляндии и СССР, в Советский Союз в 1961 году приехали по приглашению Хренникова Олави Песонен и Аулис Саллинен. Во время своего двухнедельного путешествия они побывали в Москве, Ленинграде, Таллине и Риге. Кроме того, Песонен выступил на Московском радио с докладом о финской музыке. Контактирование Союзов композиторов Финляндии и СССР оставалось весьма официальным по своему характеру. По мнению Саллинена, поддержание отношений не приводило к какому-либо значительному обмену мыслями или идеями[391]. Остро встала также проблема обеспечения ресурсами: Союз композиторов СССР предлагал своим гостям машину с водителем и переводчика на все время визита. В то время как Ассоциация «Композиторы Финляндии» вынуждена была использовать в качестве переводчиков владевших русским языком членов Ассоциации.

Самый масштабный визит советских композиторов в Финляндию состоялся в 1962 году. Если не считать гастроли артистов исполнительских искусств, это была, наверное, самая большая группа советских деятелей искусства, посетившая Финляндию в послевоенное время, так как композиторов в делегации было 12 человек. При этом среди них не было ни одного имеющего международную известность композитора; в основном всем было по 30–40 лет, а их имена мало кто знал даже на родине. Самым именитым определенно был племянник Арама Хачатуряна – Карэн (1920–2011), который, однако, как композитор так и не прославился за пределами СССР. Хачатурян выполнял функции рупора делегации и выступал представителем своего дяди, Шостаковича и Юрия Шапорина. Газета «Kansan Uutiset» («Народные новости») писала, что некоторые члены делегации являются авторами оперетт и детских опер и что в группе присутствует также музыкальный критик. В Тампере делегация встретилась в числе прочих с Вяйнё Линна (1920–1992), а в Лахти гости посетили Выборгское музыкальное училище, где познакомились с Феликсом Кроном. Группа посетила также Академию имени Я. Сибелиуса, встретившись там с ректором Танели Куусисто, профессорами Мартти Туруненом (1902–1979) и Йоонасом Кокконеном, а также с художественным руководителем Национальной оперы Финляндии Тауно Пюльккяненом[392]. В целом же визиту делегации в Финляндии было уделено очень мало внимания. Похоже, что отметилась только газета «Kansan Uutiset». Тем не менее взаимные визиты Союзов композиторов стали начиная с 1962 года едва ли не ежегодной практикой. Наряду с московскими и ленинградскими композиторами много раз на протяжении 1960‐х годов приезжали в Финляндию и эстонские[393].

Похоже, что имя Сибелиуса продолжало довлеть над отношениями финских композиторов с Советским Союзом. Он занимал особое место в музыкальном обмене двух стран. Можно считать это достижением финнов, ведь Сибелиус был одним из самых известных в мире финнов и значительно превосходил остальных финских композиторов по числу исполнений его произведений за рубежом. Действительно, музыка Сибелиуса исполнялась во время практически всех гастролей финнов в СССР на протяжении 1950‐х годов и позднее тоже. Однако инициатором тут выступала советская принимающая сторона, желавшая включать в исполнительскую программу финских гостей именно произведения Сибелиуса.

Музыка Сибелиуса переживала в СССР на протяжении 1950‐х годов всплеск популярности, по крайней мере, среди музыкальной элиты. Давид Ойстрах превратился в главного популяризатора скрипичного концерта Сибелиуса на международной арене. Он исполнял скрипичный концерт и за границей, и в СССР, где это музыкальное сочинение стало важной частью репертуара молодых скрипачей-виртуозов. В ведущих газетах Советского Союза «Правда» и «Известия» Сибелиуса упоминали всегда, когда представители музыкальной жизни Финляндии приезжали в СССР. Кроме того, 90-летний юбилей Сибелиуса в 1955 году был отмечен обеими газетами. «Правда» коротко рассказала о концерте в Москве, а «Известия» опубликовала более пространную статью музыковеда Ивана Мартынова (1908–1974), сопровождавшуюся фотографией композитора. Мартынов сделал акцент на связях Сибелиуса с русскими композиторами, например, с Александром Глазуновым (1865–1936)[394]. На деле же связи Сибелиуса с русскими были куда скромнее, чем у многих других финских артистов того времени. Однако акцентирование внимания на финляндско-российских контактах являлось весомой частью советской культурной дипломатии. Когда Сибелиус скончался двумя годами позже, в 1957 году, обе газеты опубликовали некролог с фотографией. Его автором стал Шостакович. Это был важный символический жест[395].

Ил. 22. Зрители на выступлении советских артистов в туберкулезном санатории в общине Мухос, октябрь 1953 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

ПРОЛЕТАРСКАЯ МУЗЫКАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

Финская музыкальная жизнь традиционно имела сильный крен вправо, хотя кто-либо из композиторов или музыкантов редко признавался в своих политических симпатиях. В сфере литературы и театрального искусства некоторые артисты придерживались левых взглядов и до 1960‐х годов, а вот среди классических музыкантов таких не было вовсе. В первую очередь композиторы стремились завязать контакты с Западом, где новейшие течения классической музыки не пытались загнать в рамки, как в СССР. Несколько неожиданным кажется, что и народная музыка рабочей среды ориентировалась скорее на Запад, чем на Восток. С другой стороны, это соответствует общему направлению и многих других рабочих союзов и организаций, бóльшая часть которых оставалась в руках Социал-демократической партии Финляндии, а Коммунистическая партия Финляндии в них играла намного более скромную роль[396].

В Финляндии существовала очень активная пролетарская музыкальная жизнь с множеством оркестров, хоров и ансамблей. Деятельность в области рабочей народной музыки освещалась газетой «Työväen musiikkilehti» («Музыкальная газета рабочих»). Можно было бы предположить, что в послевоенное время в ней часто появлялись публикации о советской музыке и визитах советских деятелей культуры, ведь рабочий класс являлся центральным объектом во всех сферах деятельности в СССР. Артисты самого высокого уровня выступали на заводах, фабриках и тому подобных местах. Однако в газете «Työväen musiikkilehti» выходило очень мало статей, посвященных Советскому Союзу или хотя бы русской музыке. Рассказы об именитых композиторах, таких, как Михаил Глинка (1804–1857) или Арам Хачатурян, конечно, появлялись, но в целом издание оставило без внимания значимые визиты советских деятелей культуры в Финляндию. Если же газета каким-то образом и отмечала гастроли советских артистов, то только фотографиями. Например, во время визита Игоря Безродного в 1950 году на обложке «Työväen musiikkilehti» была помещена его фотография, но сами гастроли там нигде не упоминались. Визит Арама Хачатуряна в качестве руководителя Филармонического оркестра Тампере в 1955 году был также отмечен фотографией без пояснений[397].

Единственной публикацией, связанной с Советским Союзом, стал перевод обзора советской музыкальной жизни, написанного Тихоном Хренниковым в 1952 году. Опубликованный в одном из финских журналов, он в оригинале был предназначен для какой-то советской музыкальной газеты и представлял собой типичный для СССР отчет, в котором сухо перечислялись основные отмеченные премиями и законченные советские произведения классической музыки. Необходимо отметить, что обзор музыки предыдущего года публиковался только в последнем номере газеты следующего года. Таким образом, в декабрьском номере 1952 года давалась оценка музыке 1951 года[398]. В СССР каждый текст должен был пройти цензуру, на что требовалось отдельное время; музыкальные произведения рассматривались согласно списку, который возглавляли необязательно лучшие с художественной точки зрения музыкальные сочинения. Требовалось время и на то, чтобы перевести текст на финский язык и отправить адресату. Подобная практика прекратилась со смертью Сталина, отчасти потому, что использовавшуюся в качестве основного мерила Сталинскую премию упразднили, и произведения искусства перестали рассматривать в порядке приоритетности.

Хотя Советский Союз определенно стремился максимально охватить во время культурных визитов советских артистов рабочий класс, он, тем не менее, не предпринимал никаких явных шагов по организации обменной деятельности между представителями очень активной в СССР любительской культуры и деятелями финской рабочей народной музыки. Вместо этого СССР сосредоточился в своей обменной деятельности на профессиональной классической музыке, отправляя в Финляндию композиторов, которые почти все являлись виртуозами классической музыки и чьи концерты были в первую очередь адресованы финской музыкальной и концертной элите. Одно исключение, однако, обнаруживается весной 1953 года.

План гастролей Анатолия Новикова (1896–1984), приехавшего в Финляндию весной 1953 года, явно был составлен с учетом пролетарской музыкальной повестки. Новиков, композитор песенной музыки, состоял в партии, был дважды награжден Сталинской премией, а также входил в ВОКС, что давало возможность контактировать с заграницей. Новиков написал множество песен военных лет, большая часть которых значилась в репертуаре хора Красной армии. В Финляндии Новиков посетил 9 апреля 1953 года Музыкальный союз рабочих Финляндии (МСРФ) и дал интервью упоминавшейся газете «Työväen musiikkilehti». В интервью он подчеркнул свой интерес к финской любительской музыкальной деятельности, а также шире – к изданию нот. Он обещал предоставить МСРФ новые материалы и выразил надежду также получить ноты[399]. Секретарь Союза композиторов Кирилл Молчанов, который приехал в Финляндию в качестве «фартука» прибывшего на фестиваль «Недели имени Я. Сибелиуса» Игоря Безродного, посетил МСРФ как гость в это же время. В своем интервью он ничего не сказал о пролетарской музыкальной культуре, зато много хвалил профессиональные оркестры – Хельсинкский филармонический и Симфонический оркестр Финского радио – и рассказывал о своей встрече с Сибелиусом, который, по словам Молчанова, являлся единственным известным финским композитором в СССР. В конце интервью представитель МСРФ в свою очередь выказал пожелание увидеть на фестивале «Дни музыки рабочего класса» выступление какого-нибудь советского музыкального ансамбля[400].

Общество «Финляндия – Советский Союз» весной 1953 года участвовало в попытках укрепить связи Музыкального союза рабочих Финляндии с СССР. В своем письме к ВОКС оно подчеркивало первостепенную важность получения музыкального материала из Советского Союза, поскольку многочисленные хоры и ансамбли нуждаются в новом репертуаре. Согласно письму, ОФСС постоянно получало просьбы предоставить ноты, которых у него не было. Больше всех страдали хоры: полученные ноты предназначались для хора с оркестром, что плохо подходило финской любительской деятельности. ОФСС сообщало, что некоторые планируют на ежегодном собрании МСРФ обязать руководство союза профинансировать издание советской музыки на финском языке. Во многих финских объединениях шла борьба между ориентированными на Запад (СДП) и на Восток (ДСНФ) силами, и Музыкальный союз рабочих не был исключением. Согласно адресованному ВОКС письму, ОФСС действительно готовилось заказать в СССР за счет Музыкального союза рабочих ноты, чтобы их перевести на финский язык. Речь шла о 500 экземплярах нот каждого музыкального произведения[401]. Такая договоренность достигнута не была. Однако обе организации по-прежнему получали ноты в том же порядке, что и раньше.

Трудно сказать, были ли приезд Новикова в Финляндию и попытка Музыкального союза рабочих увеличить количество советских нот инициативой самой организации или же достижением ОФСС. Деятельность по обмену нотами все же активизировалась. В 1955 году Музыкальный союз рабочих обратился к ОФСС с благодарностью за полученные в предыдущие годы ноты. Из письма следует, что прежняя типичная практика копирования нот вручную с оригинала начала исчезать. Многие коллективы хотели бы теперь получать ноты в оригинале и узнавали у ОФСС, возможно ли было их приобрести. Было высказано прямое пожелание получить «Сентиментальный вальс» П. И. Чайковского, оперу Д. И. Аракишвили «Сказание о Шота Руставели» и струнный квинтет А. К. Глазунова[402].

Однако на запрос Общество «Финляндия – Советский Союз» отвечало, что у них нет в наличии нот для продажи. Онтро Виртанен из ОФСС в своем письме замечает, что региональное отделение ОФСС в Тампере могло бы помочь, например, закупив нотные каталоги в СССР. Согласно его словам, коммерческая деятельность не входила в задачи ОФСС и финские музыкальные магазины должны были самостоятельно заниматься вопросами закупок материалов. В качестве приложения к письму ОФСС все же отправил ноты «Сентиментального вальса» Чайковского для маленького оркестра и составленный советским издательством каталог выпущенных издательством нот[403]. Письмо наглядно демонстрирует одну из центральных проблем распространения советской музыки: советские стандарты часто плохо интегрировались в коммерческую деятельность в западных странах. Хороший товар часто не поставлялся, а если и приходил, то с такой задержкой, что необходимость в нем уже могла отпасть. Хотя ситуация и улучшилась к концу 1950‐х годов, проблема полностью не исчезла и продолжала существовать на протяжении всего советского периода.

Удивительно немногочисленные связи в сфере рабочей народной музыки лишь подчеркивают тот факт, что обменная деятельность СССР была сосредоточена в первую очередь на профессиональных классических музыке и танце. Не только пролетарская музыка сталась без должного внимания: ситуация с популярной музыкой находилась в еще более плачевном состоянии. В течение долгого времени ее исключали из обменных программ, и только во второй половине 1970‐х годов в этом направлении начали происходить какие-то изменения. Певец Георг Отс, о котором пойдет речь в главе, посвященной Эстонии, представлял собой явное, хотя и заслуженное исключение из этого правила. В сфере классической музыки ситуация также была не очень ровной. Группы артистов исполнительского искусства посещали Финляндию в большом количестве. Постепенно, в течение 1950‐х годов, финны тоже стали приезжать в СССР на гастроли. Но диспропорция сохранялась на протяжении всего советского периода: приезжавших в Финляндию советских артистов было всегда больше, чем посещавших СССР с гастролями финских деятелей культуры. При этом мобильность композиторов оставалась в значительной степени небольшой по сравнению с мобильностью музыкантов-исполнителей. Попытки исправить ситуацию предпринимались неоднократно, но, не считая некоторых визитов особой важности, поездки так и оставались единичными.

РЕПЕРТУАРЫ ОРКЕСТРОВ И СОВЕТСКИЕ НОТЫ

По оценке некоторых исследователей, находившаяся в опале в военное время советская музыка проложила себе путь в послевоенные годы в репертуар Филармонического оркестра Хельсинки (ФОХ). Чаще всего исполнялись произведения Шостаковича, Прокофьева и Хачатуряна[404]. Мартти Симиля, руководивший ФОХ с 1946 по 1951 год, действительно включил в репертуар наряду с русской новую советскую музыку. Первый фортепианный концерт Шостаковича (1933) в Финляндии был сыгран впервые в 1945 году. Ноты были получены от Кабалевского вскоре после его визита[405]. В последующие годы ФОХ представил финской публике сначала Девятую симфонию Шостаковича – в 1947 году, а потом его же Седьмую симфонию – в 1949‐м[406]. Из произведений Хачатуряна были исполнены Первая симфония – в 1946 году, концерт для фортепиано – в 1949 году, скрипичный концерт – в 1950‐м[407] и концерт для виолончели – в 1951 году. Из сочинений Прокофьева ФОХ исполнил Пятую симфонию – в 1947 году[408], Третий концерт для фортепиано – в 1948 году и Второй скрипичный концерт – в 1949 году. Кроме того, Симиля включил в репертуар сочинения Глиэра, Кабалевского и Мясковского[409]. Хотя в целом советских произведений в течение семи лет исполнялось не так много, положение новой советской музыки было довольно прочным по сравнению с новой музыкой других стран – Европы и США. СССР удерживал в этом рейтинге очень хорошие позиции[410]. Большинство исполнявшихся советских произведений были написаны, однако, еще в 1930‐х годах, а их партитуры попадали в Финляндию через западных союзников СССР периода Второй мировой войны, где эти сочинения исполнялись уже в военные годы. Получение новых партитур из СССР было медленным и проблематичным процессом. Большинство этих советских произведений были получены в одной посылке весной 1945 года. Вплоть до середины 1950‐х годов произведения удавалось добывать с трудом. Счастливым исключением был, пожалуй, только композитор Кабалевский, с которым Симиля советовался по поводу новой советской музыки[411] и который снабжал финского коллегу нотами.

Если в репертуаре ФОХ советская музыка и присутствовала в умеренном количестве, то ситуация с Симфоническим оркестром Финского радио (СОФР) была несколько иной. В послевоенный период, вплоть до весны 1960 года, доля советской музыки в программе СОФР была откровенно скромной. После войны оркестр играл по радио некоторые произведения, например, Пятую симфонию Шостаковича, в 1947 году[412]. Финская публика впервые услышала это произведение годом ранее в связи с визитом в Финляндию Ленинградской филармонии. Однако на ее концертах советской музыки исполнялось крайне мало. На концерте в Финляндии 8 ноября 1949 года Давид Ойстрах, выступая в качестве солиста СОФР, не сыграл ничего написанного в советское время. Спустя две недели, 29 ноября, СОФР, однако, исполнил «Сюиту из балета „Гаянэ“» Хачатуряна[413]. В следующий раз советская музыка прозвучала только в 1950 году, когда оркестр под управлением Тауно Ханникайнена представил увертюру из оперы Кабалевского «Кола Брюньон». Партитура произведения была получена во время визита Кабалевского в январе 1945 года, и СОФР исполнял сочинение еще трижды в 1952–1956 годах[414].

Неоспоримым фактом является то, что в 1950‐х годах мог пройти целый год без включения в репертуар СОФР хотя бы одного советского произведения. И вообще в течение десятилетия на концертах звучали в основном одни и те же советские сочинения, упрочившие свое положение на международной арене: Первая симфония Шостаковича (исполнялась в 1955 и 1958 годах), его же Первый фортепианный концерт (1951, 1953, 1959), Шестая симфония Прокофьева (1951, 1959) и его Первый скрипичный концерт (1958, 1960), а также скрипичный (1950, 1956) и фортепианный (1951, 1958) концерты Хачатуряна[415]. В репертуаре Оркестра Финского радио советская музыка в 1950‐х годах встречалась нечасто. Советские же солисты участвовали в концертах СОФР лишь иногда: кроме Давида Ойстраха, приезжали скрипачи Игорь Ойстрах, 5 апреля 1955 года, и Игорь Безродный, 6 октября 1959 года, но ни один из них не исполнял советскую музыку. Перечисленные выше советские произведения-концерты, значившиеся в репертуаре СОФР, исполнялись не советскими солистами.

Похоже, что многие другие оркестры выказывали больше желания исполнять советскую музыку, в особенности произведения Шостаковича и Прокофьева, которые с успехом игрались в западных странах. Услышать их можно было и за пределами Хельсинки. Например, Филармонический оркестр Турку первым в Финляндии представил в 1953 году Восьмую симфонию Шостаковича, оконченную в 1943 году. Десятая и Одиннадцатая симфонии прозвучали в Турку после выступлений ФОХ в 1950‐х годах. Там же публика услышала Шестую и Седьмую симфонии Прокофьева. На протяжении 1950‐х годов в Тампере были представлены Пятая, Девятая и Десятая симфонии Шостаковича, его же скрипичный концерт и многие произведения Прокофьева[416]. Помимо сочинений этих двух композиторов, в репертуаре финских оркестров значатся в основном только избранные произведения Хачатуряна. Новейшая советская музыка в большей части концертных программ 1950‐х годов попросту отсутствовала.

Ил. 23. Тауно Ханникайнен управляет исполнением скрипичного концерта Сибелиуса в Большом зале Московской филармонии, солист Игорь Безродный. Празднование годовщины подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Советским Союзом и Финляндией. Апрель 1955 года. Автор фото неизвестен. Источник: Kansan arkisto.

Проблемы возникали и с произведениями таких гигантов советской музыки, как Шостакович и Прокофьев. Все опять упиралось в ноты, которые непросто было получить. Тауно Ханникайнен пытался достать ноты Седьмой симфонии Прокофьева для исполнения ФОХ с осени 1952 года. Дело не двигалось, ОФСС повторяло просьбу практически в каждом письме в ВОКС[417]. Складывается впечатление, что ОФСС обращалось не в те инстанции. Премьера произведения состоялась в Москве в октябре 1952 года, так что Ханникайнен был в числе первых, кто выказал желание приобрести сочинение для исполнения на Западе. Однако Юджин Орманди (1899–1985) из Филадельфии получил произведение для записи уже в 1953 году. Часто американцы опережали финнов в приобретении сочинений. Решающим фактором здесь, вероятно, были деньги. Тем не менее ОФСС не сдавалось и продолжало настойчиво повторять просьбу Ханникайнена о получении Седьмой симфонии Прокофьева. В ВОКС было сообщено, что ФОХ планирует выступление на 13 ноября 1953 года. ОФСС попробовало разыграть идеологическую карту, указав, что мероприятие может быть приурочено к празднованию годовщины Октябрьской революции. Однако условием исполнения было получение партитуры к началу сентября, а нот – к началу октября[418]. ФОХ наверняка не согласился бы связать свой концерт с празднованием Октябрьской революции, хотя был заинтересован в получении нот в первую очередь.

ОФСС использовало все свои возможности, пытаясь помочь финским оркестрам получить желаемые ноты. Например, руководитель Филармонического оркестра Тампере Ээро Косонен (1906–2002) летом 1952 года пытался раздобыть ноты Шестой симфонии (1939) Шостаковича через ОФСС[419]. Он предпринял попытки и в следующем году[420]. Чаще всего такие запросы не исполнялись, как и в последнем случае. Причина не сообщалась – в ответном письме просто констатировалось, что Шестая симфония Шостаковича не будет выслана[421]. Та же участь постигла и запрос Филармонического оркестра Хельсинки, который осенью 1953 года попытался получить ноты написанного в 1948 году скрипичного концерта литовского композитора Балиса Дварионаса (1904–1972) и написанной Глазуновым в 1917 году Мазурки-оберек. Скрипач Суло Аро (1904–1998) выучил эти произведения, но не нашел в Финляндии партитур для их исполнения. ФОХ заявил, что охотнее приобрел бы ноты, но при необходимости может взять их в аренду. ОФСС поддержало просьбу и сообщило в ВОКС, что это прекрасная возможность для популяризации советской музыки[422]. Ноты, однако, получены не были.

ОФСС многократно пыталось донести до ВОКС информацию о положении дел, которое, по мнению Общества, было довольно серьезным. ОФСС объясняло, что финские оркестры приобретают ноты чаще всего в Стокгольме, Лондоне и даже Нью-Йорке. Поэтому ОФСС считало желательным, чтобы новые советские музыкальные композиции поступали в Хельсинки в виде партитур, особенно если советские музыканты во время визитов в Финляндию хотят придерживаться репертуара своей страны. ОФСС сообщало, что гастроли советских артистов повышают интерес к советскому искусству и культуре, что влияет также и на спрос в отношении музыки[423]. Письмо ОФСС, адресованное музыкальному отделу ВОКС, озвучило связанную с переломным моментом проблему: финская концертная жизнь интернационализировалась, и, несмотря на то, что советские солисты и становились время от времени гостями оркестров, такие визиты все еще носили случайный характер. По мнению ОФСС, музыка СССР не была в достаточной мере представлена в репертуарах оркестров ввиду отсутствия новых нот. Советская музыка, исполнявшаяся в послевоенные годы, постепенно отступала, отдавая территорию новой западной музыке. По той же причине советские солисты на гастролях не играли советскую музыку: в Финляндии нельзя было найти необходимые для исполнения партитуры произведений.

Некоторые исключения в отношении исполнения советской музыки были, тем не менее, сделаны. Одним из самых значимых случаев стала премьера Первого скрипичного концерта Шостаковича в Финляндии в сентябре 1956 года. Давид Ойстрах представил произведение впервые в СССР неполным годом ранее вместе с Симфоническим оркестром Ленинградской филармонии под управлением Мравинского. Для премьеры в Финляндии в качестве солиста Филармонического оркестра Хельсинки был приглашен Михаил Вайман[424]. Сам Ойстрах успел после премьеры в СССР сыграть произведение и в США, а также в других городах Советского Союза. Ваймана в Финляндии сопровождал Владимир Зайцев, который был, очевидно, приставлен к музыканту в качестве «секретаря», хотя эта поездка в Финляндию была для Ваймана не первой[425].

Визиты выдающихся советских скрипачей стали превращаться в ежегодную традицию, так как следующей весной после Ваймана приехал Леонид Коган[426]. В Финляндии Коган был еще относительно неизвестен, но в остальном мире уже снискал значительную славу[427]. В качестве единственной работы ездившего вместе с ним концертмейстера Андрея Мытника указывалось аккомпанирование Когану, что было само по себе редким явлением и говорило о положении музыканта на родине. Коган прибыл в Финляндию из Афин. В Финляндии он сыграл три концерта. Последовавшие за концертом ФОХ дополнительные концерты были организованы в сотрудничестве с концертным агентством «Фацер»[428]. Вместе с ФОХ Коган исполнил по желанию Ханникайнена скрипичный концерт Прокофьева; в консерватории у него состоялся отдельный концерт. На третьем концерте Коган выступил в качестве солиста Филармонического оркестра Тампере. Он исполнил скрипичный концерт Чайковского, в качестве дополнительного произведения к которому была выбрана Пятая симфония Прокофьева[429]. Газета «Uusi Suomi» («Новая Финляндия») взяла у Когана интервью на немецком языке[430]. Выступления Когана вызвали всеобщее восхищение, а техническая непревзойденность и чистота игры казались удивительными. О Когане говорили, что он музыкант такого уровня, что уже незачем спрашивать, есть ли кто-то лучше[431]. Во второй половине 1950‐х годов доля советской музыки в концертах советских артистов явно выросла, и солисты начали исполнять в том числе и советские произведения-концерты.

Возможно, что в действительности ситуация с советской музыкой в Финляндии и не была такой мрачной, как пыталось изобразить ОФСС. Общество знало, что, контактируя с советскими организациями, необходимо преувеличить возникающие сложности в надежде получить хоть какую-то реакцию. Однако в целом доля советской музыки в начале 1950‐х годов не росла, а скорее наоборот. В своем письме в ВОКС от 11 марта 1953 года ОФСС отчитывалось о событиях предыдущего года в Финляндии. ВОКС интересовался культурной жизнью Финляндии и ролью, отведенной в ней СССР. ОФСС предоставило подробный отчет о деятельности Государственной телерадиокомпании Финляндии «Yleisradio» и выказало свою озабоченность редким появлением в ее эфире советской музыки[432]. В отчете сообщалось, что в течение 1952 года «Yleisradio» транслировало советскую музыку всего лишь 10 раз, в общей сложности 5,5 часа. Речь шла, очевидно, только о записях на магнитную ленту, потому что трансляции с грампластинок перечислялись отдельно: оркестровая музыка прозвучала 80 раз с 31 пластинки, вокальная музыка 75 раз – с 56 пластинок и инструментальные соло 52 раза – с 14 пластинок. Подсчеты включали как музыку советских композиторов, так и исполненные советскими музыкантами произведения композиторов других стран. Продолжительность музыкальных трансляций «Yleisradio» составляла в общей сложности более 2000 часов, советской же музыке в этом объеме было отведено немногим более 10 часов. То есть в радиопередачах советской музыки было даже меньше, чем в исполнениях Оркестра Финского радио[433]. Так что озабоченность ОФСС трудно назвать беспочвенной – Советский Союз маргинализировался.

По мнению ОФСС, существовала проблема и в «Yleisradio», так как в ее распоряжении были полученные из СССР грампластинки. Правда, телерадиокомпания активно интересовалась советскими граммофонными записями и каталогами пластинок[434]. Кроме того, ОФСС сообщило, что передало полученные из СССР ноты Институту Советского Союза в Финляндии и Академии имени Я. Сибелиуса и, при наличии нескольких экземпляров нот, также в другие организации[435]. Вдобавок ОФСС информировало, что в Финляндии слушают радиопередачи, транслирующиеся из Таллина. В связи с этим в Общество поступали просьбы помочь в получении нотных записей произведений, прозвучавших в эфире таллинского радио. В качестве примера ОФСС упомянуло, что уже два дирижера просили ноты песни «Пришла и к нам на фронт весна» (песня военных лет «Соловьи» композитора Василия Соловьева-Седого)[436].

Всплеск интернационализации и расширения сферы музыкальной жизни Финляндии пришелся на 1950‐е годы. Национальная опера Финляндии осваивала новые рубежи и становилась более профессиональной. Вдобавок осенью 1952 года между Симфоническим оркестром Финского радио и Филармоническим оркестром Хельсинки разгорелась оживленная словесная война, которая началась после опубликованной в газете «Helsingin Sanomat» статьи «О планах по расширению Оркестра Финского радио». Нильс-Эрик Фогстедт, назначенный дирижером СОФР, хотел сделать из оркестра полноценный симфонический оркестр. Программный руководитель Государственной телерадиокомпании Финляндии «Yleisradio» Юсси Коскилуома считал, что необходимо создать «национальный оркестр». Интендант ФОХ Нильс-Эрик Рингбом в ответ разразился едкой статьей, опубликованной 8 ноября 1952 года в газете «Hufvudstadsbladet» и озаглавленной «О холодной войне между оркестрами». Рингбом считал, что в городе размером с Хельсинки достаточно одного большого симфонического оркестра[437]. Оркестр Финского радио, тем не менее, расширился до Симфонического оркестра Финского радио и осенью 1953 года начал выступать в качестве полноценного оркестра, то есть в некотором смысле конкурировать с ФОХ, хотя у СОФР определенно была своя, связанная с радио – а позже и с телевидением – задача. Оркестры соперничали между собой и в том, кому из них удастся пригласить советских солистов для выступления.

Важной чертой культурных визитов было то, что в своих выступлениях советские артисты редко ограничивались Хельсинки. Приезжавшие из западных стран артисты высочайшего уровня редко выезжали за пределы столицы Финляндии – да и тогда в основном по другим, непрофессиональным причинам, в то время как гастроли советских деятелей культуры подразумевали, за редкими исключениями, выступления в разных частях страны помимо Хельсинки и его окрестностей. Довольно часто концертов в регионах проходило больше, чем в столице. Для западных музыкантов концертная деятельность за пределами Хельсинки была рентабельной довольно редко. Советские же артисты в большинстве случаев выступали там, куда их отправляло государство, и экономические условия не играли здесь решающей роли. Например, во время своих гастролей в апреле 1961 года Соловьев-Седой выступил, в том числе, в поселке городского типа Вааякоски недалеко от города Йювяскюля. Вместе с Соловьевым-Седым прибыли 12 солистов из разных оперных театров, филармонии и консерватории Ленинграда. Количество зрителей на композиторском концерте насчитывало 448 человек, а доходы от концерта, полученные окружной организацией ОФСС, составили неполные 7000 марок[438]. Сумма более чем скромная, если сравнить ее с выручкой от концертов, проводившихся в городах. Например, соответствующие концерты, организованные в соседнем Йювяскюля, могли легко принести более 100 000 марок[439]. Однако и ОФСС, и СССР стремились в первую очередь к максимально широкому охвату аудитории и особенно той публики, которая не имела возможности посещать концерты такого уровня в городах.

Для регионов гастроли советских артистов имели чрезвычайную важность, поскольку благодаря им существующие за пределами Хельсинки филармонические оркестры имели удовольствие сотрудничать с солистами высокого уровня. В первые послевоенные десятилетия, когда эти оркестры переживали период бурного развития, подобные визиты имели исключительно большое значение. Когда Игорь Ойстрах посетил Йювяскюля в марте 1955 года, газеты, естественно, вовсю превозносили его технику и игру, но отмечали также, что местные музыканты поднялись до высокого уровня гостя, возможно, вдохновленные великим солистом. Заполненный до отказа зал, по мнению критика, свидетельствовал о наличии в Йювяскюля спроса на свой филармонический оркестр и концертный зал[440]. Сегодня Йювяскюля имеет, конечно, свой филармонический оркестр, хотя зал так и не появился.

Глава 4

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ОТКРЫВАЕТСЯ ДЛЯ ФИНСКИХ АРТИСТОВ

Крупные финские деятели искусства могли приезжать в СССР с визитами, не афишируя это. С точки зрения обеих стран речь шла об оживлении старых связей и о налаживании новых контактов после долгого периода прохладных отношений. Мотивы же часто различались. СССР имел свои политические и идеологические цели, которые не всегда поддерживались советскими артистами, но не могли быть ими открыто опротестованы, поскольку это повлекло бы за собой серьезные проблемы. Гастроли финских артистов в СССР происходили на добровольных началах. Их влекли в Советский Союз любопытство и интерес к щедрой по отношению к искусствам стране, о которой в Финляндии ничего не было известно. В течение первых семи лет после окончания войны финские артисты приезжали в СССР только в исключительных случаях, в составе делегаций, и ни разу не принимали участия в нормальных концертах.

Многие финны в своих письмах интересовались возможностью выступления в СССР, предоставляя иногда очень конкретные предложения. Например, известный даже на международном уровне финский пианист русского происхождения Орест Бодалев сразу же после войны неоднократно предпринимал попытки приехать с гастролями в СССР. Его предложения отклонялись вежливо, но решительно[441]. Складывалось впечатление, что Советский Союз не хотел заниматься двусторонним обменом и предпочитал держать свои границы закрытыми для финнов. Бодалев, правда, смог выступить в СССР в 1946 году, но только на мероприятии для приглашенных лиц, устроенном посольством Финляндии в СССР по случаю празднования Финляндией Дня независимости. На вечере выступила также Лея Пилтти[442]. Количество слушателей было, естественно, ограниченным, и все они были очень тщательно отобраны. До начала 1950‐х годов сохранялось ощущение, что выступления в СССР для финнов недоступны.

Весной 1952 года Советский Союз неожиданно предложил организовать визит финских артистов в СССР – естественно, через ОФСС. В Финской опере вызвало немалое удивление письмо от ОФСС о том, что отвечавший за культурные отношения ВОКС приглашает в Москву выступить с концертами дирижера Юсси Яласа, оперных певцов Анну Мутанен, Йорму Хуттунена (1907–1979) и Густава Кёусти (1921–1957), а также пианиста Эрика Тавастшерна. Все, за исключением Тавастшерна, работали в Финской опере. Тавастшерна, вероятнее всего, был включен в список, поскольку имел опыт посещения СССР. В послании утверждалось, что «приглашение в наших условиях уникально». ОФСС просило освободить четырех указанных выше артистов от их обязанностей в Финской опере на период поездки с 6 по 20 апреля[443]. Хуттунен и Мутанен, очевидно, не поехали в СССР. Вместо них концертировать отправились скрипачка Анья Игнатиус (1911–1995) и композитор Матти Раутио[444]. Так что сотрудников Финской оперы в этой группе оказалось меньше, чем планировалось.

В начале поездки группа творческих работников собиралась встретиться с ведущими деятелями музыкальной жизни СССР в Ленинграде. Одной из центральных являлась задача обсудить практические вопросы концертов финских гостей. Неизвестным оставалось, пройдут ли выступления, помимо Москвы, в других частях Советского Союза. В результате из Ленинграда группа отправилась в Таллин, а уже оттуда – в Москву. В Финляндии пресса писала, что, поскольку иностранцев, побывавших в СССР, очень мало, этот визит может ознаменовать собой наступление новой эпохи, а «открывшаяся теперь перед финскими артистами возможность концертирования могла бы стать началом, которое предшествовало бы продолжительному плодотворному общению»[445]. Газета «Helsingin Sanomat» заметила, что финская публика уже неоднократно наблюдала высокий уровень советской музыки «благодаря многочисленным визитам», теперь же финны могут стать более известными по ту сторону границы[446].

Поездка финской группы началась в Ленинграде, но до того делегация на пару часов остановилась в Выборге, который, по словам Яласа, производил неутешительное впечатление. В Ленинграде группу разместили в гостинице «Астория». Финские гости посетили множество оперных концертов, а также композиторский концерт Рейнгольда Глиэра. Им удалось пообщаться как с Глиэром, так и с виолончелистом Мстиславом Ростроповичем. Ялас стал первым финном, получившим возможность дирижировать Ленинградским симфоническим оркестром. Выступление оркестра он слышал в Хельсинки в 1946 году и знал, что его уровень выше, чем то, к чему дирижер привык в Финляндии. Он был очень впечатлен профессионализмом оркестра в ходе репетиций. Кроме того, Ялас встретился с Евгением Мравинским и Эмилем Гилельсом. По словам Яласа, в СССР живые встречи с артистами были редкостью. Характерный пример: Курт Зандерлинг, второй дирижер Ленинградского симфонического оркестра, оказавшись в одном кафе с финнами, поспешно удалился из заведения, ничего не заказав, после того как Ялас подошел к нему поздороваться. Советские музыканты избегали незапланированных встреч с иностранцами по причинам безопасности. Гид финской группы пытался выведать у Яласа, с кем тот встречался во время своей поездки[447]. Очевидно, эту информацию гид обязан был включить в свой отчет для предшественника КГБ – МГБ. В период нахождения у власти Сталина общение с иностранцами могло сделать любого подозрительной личностью, и у эмигрировавшего в 1936 году из Германии в СССР еврея Зандерлинга были особенно веские причины избегать контактов с иностранцами за пределами официальных встреч.

В Москве финских деятелей культуры также разместили в лучшей гостинице города – «Национале». Симфонический оркестр Всесоюзного радио, с которым Ялас должен был выступить, не произвел на него такого же впечатления, как Симфонический оркестр Ленинградской филармонии. В своих воспоминаниях Ялас писал, что снискавший позднее значительную славу оркестр в период его визита погряз в рутине и в его составе было много пожилых музыкантов. Концерты, правда, прошли хорошо[448]. По итогам поездки у Яласа сложилось впечатление, что СССР – очень закрытое общество. Принимающая сторона, однако, готовилась тщательно. Среди обнаруженных в архиве Министерства культуры проектов программы можно найти написанные от руки кириллицей транскрипции имен гостей[449].

Тавастшерна был единственным из финской группы, кто бывал в СССР ранее и впоследствии продолжал регулярно посещать Советский Союз, правда, не в качестве выступающего музыканта, поскольку он завершил карьеру концертирующего пианиста вскоре после середины 1950‐х годов и сосредоточился на создании литературы о музыке. Прежний опыт посещения СССР помог Тавастшерна в общении с местными коллегами. Например, он описал свою встречу с Эмилем Гилельсом, состоявшуюся перед концертом Тавастшерна в Ленинграде. Музыканты говорили друг с другом по-немецки, но коммуникация происходила также и посредством музыки – через игру на инструменте[450].

О Финляндии, как и о других западных странах, в советской прессе писали довольно редко[451]. Но этот «первый визит финских артистов» советская пресса отметила многими газетными статьями и уделила ему заметно больше внимания, чем большинству будущих гастролей финнов в СССР. В газете «Правда» вышла большая статья, в которой визит финнов рассматривался в связи с «ежегодно расширяющейся сетью зарубежных культурных контактов», частью которой были также и выезжавшие за границу советские мастера: писатели, композиторы, художники и музыканты – перечисление шло именно в таком порядке. Интересно, что в случае с визитами советских деятелей культуры за рубеж порядок был как раз обратный – музыкантов отправляли за границу чаще остальных. Автор статьи напомнил читателям о Китае и других социалистических странах, с которыми СССР осуществлял культурный обмен, и лишь затем перешел к Финляндии[452].

Из выступлений «Правда» отметила Вторую симфонию Сибелиуса, а также два концерта, прошедших в Москве под руководством Яласа (с одинаковой программой). Согласно статье, герой Второй симфонии Сибелиуса – финский народ. Сам композитор в свое время отрицал наличие у симфонии особой патриотической коннотации. Симфония, однако, была дописана в 1902 году, когда Финляндия переживала период мощного национального подъема, кроме того, пафос произведения говорит в пользу национально-романтической интерпретации. Помимо Второй симфонии Сибелиуса в концертную программу вошел также скрипичный концерт Сибелиуса в исполнении Аньи Игнатиус. «Правда» не преминула упомянуть, что Давид Ойстрах и Галина Баринова также исполняли это произведение-концерт. В качестве других номеров программы были указаны симфонические поэмы Сибелиуса – произведение «Финляндия» и сочинение «Туонельский лебедь», «основанное на эпосе „Калевала“». Выступления остальных финских артистов были упомянуты мимоходом, отдельно названы лишь Тавастшерна и Кёусти в связи с их концертной программой в Малом зале Консерватории[453]. Кёусти исполнил вокальные партии из финского репертуара, очевидно по желанию принимающей стороны, и, кроме Тойво Куулы и Селима Пальмгрена, выбрал для исполнения также сочинения современных композиторов – Пюльккянена и Килпинена[454]. Тавастшерна играл в основном Сибелиуса, что казалось безопасным выбором.

ВИЗИТЫ ДИРИЖЕРОВ

Несмотря на повышенное внимание к поездке надежды финнов не оправдались, двери в СССР оставались закрытыми еще три года. В следующем году после посещения СССР Яласом в советскую страну смогли приехать два дирижера, чьи визиты, однако, не были удостоены большого внимания. Дирижер Филармонического оркестра города Оулу Урпо Песонен (1915–1994) выступил с Симфоническим оркестром Всесоюзного радио 17 мая 1953 года[455]. Дирижер из города Турку Арво Айраксинен (1910–1993) прибыл вместе с Песоненом для дирижирования, очевидно, вторым концертом. Об этом визите не сохранилось никаких подробных сведений[456]. «Правда» отметила приезд Песонена очень коротко. Советская пресса вообще писала о культурных отношениях довольно скудно[457]. В связи с программой Песонена – что в концерте прозвучали произведения Сибелиуса «Сага» и «Туонельский лебедь», а также Пятая симфония Чайковского[458]. Очевидно, Урпо Песонену удалось установить контакты с советскими чиновниками, потому что его просьба о выступлении в СССР летом 1957 года была воспринята со всей серьезностью. Одновременно он собирался участвовать во Всемирном фестивале молодежи и студентов, прошедшем в Москве в то же лето[459].

Лишь в 1955 году произошло следующее более представительное посещение финскими артистами Советского Союза. Вслед за ознакомительной поездкой в СССР осенью 1954 года интенданта Филармонического оркестра Хельсинки Нильса-Эрика Рингбома последовал творческий визит работавшего главным дирижером ФОХ в 1951–1963 годах Тауно Ханникайнена[460]. В отличие от Яласа, Ханникайнен в последующие годы посетил СССР множество раз. Поездка 1955 года пришлась на время, когда визиты финских артистов в СССР начали происходить все чаще и чаще. Рингбом не упомянул в своем отчете, обсуждал ли он визит Ханникайнена, но представляется вероятным, что вопрос об обменах дирижерами поднимался, поскольку поездка Ханникайнена последовала сразу за визитом Рингбома. Советская сторона требовала, чтобы приезжавшие с концертами финны исполняли финскую музыку. На концерте Ханникайнена звучала и финская, и русская музыка – в основном Сибелиус и Чайковский, композиторы, занимавшие прочное место в репертуаре финляндско-советского культурного обмена. Финский дирижер посетил СССР также и в следующем году[461].

Ханникайнен заступил на должность главного дирижера ФОХ в 1951 году и находился во главе оркестра целых 12 лет. До того он долгое время, с 1939 года, жил в США, где работал в том числе ассистирующим дирижером Чикагского симфонического оркестра в 1947–1950 годах. В Финляндию Ханникайнен вернулся после того, как его не избрали в Чикаго главным дирижером оркестра. Во время работы руководителем ФОХ Ханникайнен подвергался критике из‐за небольшого количества финской музыки в репертуаре. Интересно, что, когда в 1950‐х годах Ханникайнен стал самым часто посещающим Советский Союз дирижером, он исполнял в рамках своих визитов обычно именно произведения Сибелиуса. Судя по всему, заказ поступал именно с советской стороны. На рубеже 1950–1960‐х годов Ханникайнен также записал с Симфоническим оркестром Всесоюзного радио многие произведения Сибелиуса. И хотя Юсси Ялас побывал в СССР раньше Ханникайнена, примечательно, что именно Ханникайнен стал в Советском Союзе интерпретатором сочинений Сибелиуса, в то время как в Финляндии Ялас считался главным исполнителем и доверенным лицом Сибелиуса. В СССР о Яласе вспомнили осенью 1957 года в связи с гастролями Национальной оперы Финляндии в Ленинграде.

О визите Тауно Ханникайнена в СССР в 1955 году вышла переведенная на финский язык рецензия критика Мариам Игнатьевой (1911–2009). В своей статье автор отмечала, что советская публика еще мало знакома с финским искусством, поскольку визит возглавлявшейся Яласом группы был первым и с тех пор прошло не так много времени. Позже в Москве, согласно статье, побывали дирижер Урпо Песонен и солисты Финской оперы. Однако визит Ханникайнена, по словам Игнатьевой, произвел самое большое впечатление. По отзывам, Ханникайнен дирижировал музыкой Чайковского «правильно». Что касается скрипичного концерта Сибелиуса, до того звучавшего в репертуарах Бариновой и Ойстраха, то игра Безродного, по мнению Игнатьевой, производила впечатление сухой, и Ханникайнен тоже казался удрученным таким исполнением. Зато сюита Клами «Калевала» получила восторженные отзывы[462].

В советской прессе вышли рецензии и на другие выступления Ханникайнена в СССР. Годом позже «Правда» сообщила, что визит Ханникайнена осенью 1956 года получил «теплый прием у москвичей». Согласно «Правде», оба раза звучали сочинения Сибелиуса (в этот раз играли Пятую симфонию), симфоническая поэма Рихарда Штрауса «Веселые проделки Тиля Уленшпигеля», фуга Баха и симфония Моцарта «Юпитер». Во второй приезд Ханникайнен руководил Симфоническим оркестром Всесоюзного радио. «Правда» также не преминула отметить, что деятельность Ханникайнена играет важную роль в финляндско-советском обмене[463]. Чуть позже в газете «Известия» в статье, посвященной финляндско-советскому культурному обмену в целом, прошедшие под руководством Ханникайнена концерты в Ленинграде и Москве были представлены как большой успех[464]. Визитам Ханникайнена в СССР действительно придавали большое символическое значение.

Ханникайнен упоминался в советской прессе в связи со значительными внешнеполитическими событиями, а также во время поездок советских делегаций в Финляндию. Когда премьер-министр Финляндии Карл-Август Фагерхольм находился с визитом в СССР в начале 1957 года, вскоре после оккупации Венгрии, пресса вспомнила финляндско-советский побратимский месяц, прошедший предыдущей осенью. Уже ставшие в Финляндии привычными осенние визиты советских культурных деятелей, как объяснялось советскому читателю, являются важной составляющей дружественных отношений между Финляндией и СССР, и тут к месту был упомянут и визит Ханникайнена в СССР осенью 1956 года[465]. В Советском Союзе во время очередного месяца дружбы зимой 1957 года демонстрировались финские кинофильмы. Советские газеты писали о развитии культурных отношений именно тогда, когда западные страны заморозили обменные программы с Советским Союзом из‐за событий в Венгрии. Поддерживая культурные отношения с Финляндией, СССР стремился продемонстрировать, что ничего не изменилось и нет причин останавливать налаженный процесс по культурному обмену. Визиту премьер-министра Фагерхольма предшествовал приезд Йоханнеса Виролайнена в СССР на рубеже 1956–1957 годов. Виролайнен занимал пост министра образования Финляндии, и в СССР принимал его именно министр[466]. Встреча министров, конечно, имела в первую очередь политическое значение, а вот Ханникайнен представлял политически неангажированную культурную элиту, с помощью которой СССР стремился продемонстрировать, что может быть интересен не только представителям «левых» политических взглядов. Ханникайнен поддерживал хорошие отношения с Советским Союзом, и в архиве хранятся, в том числе, его благодарственные письма министру культуры СССР за хорошо прошедшие выступления в рамках гастролей[467].

Рассказывая об организованном ОФСС в ярмарочном центре «Messuhalli» концерте в честь визита Никиты Хрущева (1894–1971) и Николая Булганина (1895–1975) в Финляндию в 1957 году[468], «Правда» упомянула среди почетных гостей также Ханникайнена, снискавшего «международную славу» дирижера и успешно выступавшего в СССР много раз. «Правда» посвятила визиту своих руководителей в Финляндию всю первую полосу[469].

Наряду с Ханникайненом посещать СССР начали и другие дирижеры. Весной 1957 года в Советский Союз приехал выступать с несколькими оркестрами Нильс-Эрик Фогстедт, главный дирижер Симфонического оркестра Финского радио. Поездка Фогстедта хорошо проявила проблемные места в организации визитов в Советский Союз. Трехнедельное турне в конце концов прошло совсем не в тех городах, где предполагалось, хотя изначальный план был предложен именно советской стороной[470]. Москву, Харьков и Донецк (Сталино) заменили Крымом и Кавказом. Возможно, именно поэтому об этой поездке Фогстедт практически ничего не рассказал в своих воспоминаниях[471]. Изменения в плане выступлений демонстрируют централизованный характер управления советской системы. Как Рингбом замечал ранее, у Министерства культуры СССР (а на практике у занимавших высокие посты партийных служащих) были полномочия менять при необходимости концертные программы, переносить выступления и перемещать артистов. В случае с Фогстедтом концерту в Москве помешала конференция Союза композиторов СССР – творческая жизнь всего города была временно сосредоточена на обслуживании Союза композиторов. А когда визит Фогстедта попытались продлить ради концерта в Москве, дирижеру уже необходимо было возвращаться в Финляндию. Этот визит состоялся по приглашению Министерства культуры СССР, филармония же занималась всей организацией на практике. Судя по всему, эти инстанции никак не коммуницировали между собой, ведь о конференции Союза композиторов наверняка было известно заранее.

Фогстедт дал пять концертов в сопровождении местных оркестров: в Крыму, в Ялте, в известных курортных городах Кисловодске и Пятигорске на Кавказе, а также недалеко от черноморского побережья в Ростове-на-Дону. По желанию организаторов на всех выступлениях прозвучала симфоническая поэма Сибелиуса «Финляндия», которую публика каждый раз «бурными аплодисментами» требовала сыграть на бис. В «обязательную» программу также входила Первая симфония Сибелиуса. Сам Фогстедт хотел объединить русскую и советскую музыку с финской немного в более свободной манере, например, сочетав сюиту Клами «Калевала» с Первой симфонией Прокофьева[472].

По воспоминаниям Фогстедта, репертуары местных оркестров были очень традиционными и французский композитор Клод Дебюсси (1862–1918) воспринимался ими как автор самой современной музыки. Однако необходимо отметить, что речь идет о провинциальных оркестрах, и в Финляндии в это время исполнение, например, сюитной музыки не было типичным явлением. Даже модернизм 1920‐х годов можно было услышать в Финляндии лишь иногда. Концерты иностранного дирижера в отдаленных уголках СССР был совершенно исключительным случаем, которому в местных газетах посвящали целые полосы[473]. Всесоюзные СМИ, однако же, писали об этом визите в основном в рамках масштабного плана по обмену музыкантами и дирижерами между Финляндией и СССР. С ответным визитом в Финляндию должен был прибыть одновременно с Фогстедтом, согласно советской стороне, Константин Иванов[474]. Филармонический оркестр Хельсинки пригласил Иванова выступить осенью 1957 года. Поездка была включена Министерством культуры СССР в годовую программу уже в начале 1957 года и летом того же года значилась в планах[475].

Финским дирижерам чаще всего предоставляли под управление Симфонический оркестр Всесоюзного радио. Возможно, это делалось для одновременной записи выступлений для Московского радио. В радиопередачах, предполагавшихся к трансляции как на территории СССР, так и за его пределами, часто звучала классическая музыка, и именно то, что исполнялось, имело большое значение. Важно было продемонстрировать, что в советских радиопередачах звучит музыка разных стран. Московское радио слушали и в Финляндии, поэтому советская сторона учитывала финские национальные праздники, например, ставя в эфир Сибелиуса.

Обмен дирижерами имел под собой и другие причины. Один человек, естественно, был мобильнее целого оркестра. Гастроли финских оркестров в СССР, судя по всему, не происходили до начала 1960‐х годов. Визит Национальной оперы Финляндии в Ленинград в 1957 году фактически был единственным случаем, когда большой финский профессиональный коллектив посетил СССР. Этот факт представляется необычным, поскольку со многими другими западными странами Советский Союз осуществлял на рубеже 1950–1960‐х годов даже более масштабные обменные проекты. Впрочем, планы на Финляндию у СССР тоже были. На 1960 год была разработана подробная программа гастролей Филармонического оркестра Хельсинки в Ленинграде, Москве и Таллине, а также, возможно, в других городах СССР и Восточной Европы. Этот визит ФОХ не был включен в составленную ОФСС программу финляндско-советского культурного обмена, но должен был состояться напрямую как часть обмена между ФОХ и Обществом «Советский Союз – Финляндия». Расходы на организацию поездки предполагалось разделить поровну между ФОХ и СССР[476]. Со многими другими западными странами у Советского Союза были заключены межгосударственные договоры о культурном обмене. В Финляндии государство не было организующей стороной в обменах, поэтому оно не было обязано финансировать визиты.

Со стороны ФОХ визит в конечном счете организован не был, и осенью 1960 года оркестр отправился вместо Восточной Европы в Швейцарию и ФРГ[477]. Хотя поездки по Западной Европе были дороже, рискованных факторов было намного меньше. Визиты в СССР всегда были сопряжены со значительной неуверенностью, так как даты и время концертов могли меняться на ходу. Так, вместо ФОХ первым финским оркестром, выступившим в Большом зале Ленинградской филармонии, где ранее впервые исполнялись многочисленные произведения, входящие в основной репертуар классической музыки, стал в 1963 году Симфонический оркестр Финского радио под управлением Пааво Берглунда (1929–2012). Одновременно визит стал первой заграничной поездкой СОФР, способствовавшей подъему СОФР до уровня оркестра международного уровня. Концерты СОФР в Ленинграде 18 и 19 июня 1963 года прошли с большим успехом[478]. Первый визит финского оркестра в Советский Союз случился спустя целых 17 лет после того, как советский оркестр – Симфонический оркестр Ленинградской филармонии – первый раз посетил Финляндию. В 1960‐х годах гастроли все чаще носили ответный характер. За визитом СОФР в 1963 году последовал рост сотрудничества с Симфоническим оркестром Ленинградской филармонии и его дирижером Арвидом Янсонсом (1914–1984). Янсонс впервые посетил Финляндию в 1961 году, но после визита СОФР он начал приезжать туда регулярно.

Обмен только дирижерами был удобен и с той точки зрения, что не требовал больших расходов. Выступая с местными оркестрами, иностранные дирижеры могли исполнять классическую музыку своих стран, в СССР часто до этого неизвестную. Это более чем устраивало Советский Союз второй половины 1950‐х годов, когда желание интернационализации было очень сильным. Интересно, однако, что в 1950‐х годах советские дирижеры практически не посещали Финляндию. Приезд Мравинского в 1946 году стал единственным значительным визитом советского дирижера в Финляндию до посещения страны Янсонсом. С середины 1950‐х годов Советский Союз начал более активно приглашать и других финских артистов.

ФИНСКИЕ ТАНЦОВЩИКИ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ

Из финских танцовщиков первый контакт с СССР установила Эльзе Сюльвестерссон (1924–1996), которая входила в число солистов балета Национальной оперы Финляндии, но в начале 1950‐х годов работала отдельно. Осенью 1945 года она первый раз обратилась к советской стороне, желая обучаться в Москве, но СССР к этому не был готов. В своем письме посланнику СССР в Финляндии Павлу Орлову Сюльвестерссон апеллировала к тому, что у нее нет будущего в Финской опере вследствие ее политических взглядов и симпатий к Советскому Союзу[479]. Мать Сюльвестерссон Мария Филатова была русской, из Петербурга, и Эльза свободно говорила по-русски. Сюльвестерссон входила в просоветский[480] Русский культурно-демократический союз (РКДС), в котором руководила танцевальной группой «Искра» в послевоенные годы[481]. Начиная с осени 1947 года Сюльвестерссон, тем не менее, исполняла многочисленные и ответственные роли в спектаклях Финской оперы[482].

Первый визит Сюльвестерссон в СССР состоялся лишь после того, как она приняла участие вместе с основанной ею балетной труппой в организованном в Бухаресте в 1953 году Всемирном фестивале молодежи и студентов. Фестиваль стал ареной демонстрации мощи социалистического лагеря. В общей сложности в мероприятии приняли участие 30 000 человек из 111 стран. Из Финляндии приехали более 2000 человек. Фестиваль традиционно включал художественную программу высокого уровня, а лучшие исполнители получали награды[483]. Поездка из Финляндии в Румынию на спецпоезде проходила через Советский Союз. Труппа Сюльвестерссон привезла в Бухарест хореографическую постановку на основе романа Мики Валтари «Синухе, египтянин», для которой писатель сам написал либретто. Автором музыки стал Эйнар Энглунд, а дирижером – Анатоль Любимов[484]. Труппа Сюльвестерссон получила третью премию, что можно считать большим достижением, так как уровень балетного искусства в социалистических странах был действительно высоким[485].

Ил. 24. Постановка «Синухе» балетной труппы Эльзы Сюльвестерссон отправляется на Всемирный фестиваль молодежи и студентов. 11 июня 1953 года. Автор фото: Юрьё Линтунен. Источник: Kansan arkisto.

Поездка в Румынию принесла приглашение в посольство СССР в Хельсинки в следующем году. На приеме был также Анастас Микоян (1895–1978), занимавший высокий пост в партийной иерархии во времена Сталина и сохранивший свое положение и после его смерти. Микоян пригласил труппу Сюльвестерссон в СССР и по возвращении повторил свое приглашение в письменной форме[486]. Однако Сюльвестерссон вернулась к вопросу о поездке в СССР только в 1955 году, возможно, потому, что в 1953–1954 годах у нее было много ролей в Финской опере[487]. Она все-таки стала первой, насколько известно, финской танцовщицей в послевоенном СССР, совершившей турне по Советскому Союзу и прошедшей обучение под руководством советских мастеров. Визит состоялся весной 1955 года[488].

Во время своей поездки Сюльвестерссон смогла встретиться с лучшими мировыми танцовщиками и педагогами. Ее визит начался с короткого учебного периода в Москве, после которого прошли выступления в нескольких больших городах Советского Союза. Она обучалась под руководством местного педагога и была также допущена на занятия к Суламифи Мессерер (1908–2004). Мессерер была известна не только как великий педагог, но и как приемная мать Майи Плисецкой (1925–2015) – одной из величайших балерин нашего времени, с которой Сюльвестерссон делила одну гримерку. Ей посчастливилось станцевать перед взыскательной московской публикой, для которой она исполнила из своего репертуара среди прочего номер под музыку из симфонической поэмы Сибелиуса «Туонельский лебедь». Ее партнером по сцене на время гастролей стал Николай Фадеечев (1933–2020), который впоследствии неоднократно посещал Финляндию, по крайней мере, в 1958 и 1960 годах. Сюльвестерссон запомнилась преданная публика. Позже она также вспоминала, что в Горьком ее и Фадеечева нарядили в одежду, в которой артисты выглядели как звезды старого кинематографа. Судя по всему, успешный образ нужен был для СМИ[489].

С гонораром возникла интересная ситуация. Зарплату, естественно, в рублях, выдали Сюльвестерссон единовременно после последнего выступления в Ленинграде, совсем незадолго до отъезда домой. Рубли нельзя было вывозить из страны, а обменять их на финские марки было невозможно. Вопрос выплаты гонораров финнам превратился в значительную, не решавшуюся годами проблему. ОФСС стремилось помочь с этим вопросом летом 1956 года, когда часть отправлявшихся в СССР финских артистов заявила, что не поедет, если гонорар нельзя будет получить в марках[490]. Сюльвестерссон же в итоге потратила все деньги в универмаге, куда ее отвела проработавшая всю поездку «фартуком» финской балерины Нонна Эзрахи. В своих воспоминаниях Сюльвестерссон написала, что поездка запомнилась ей как потрясающий опыт. Ее визит в СССР стал во многих смыслах поворотным и значимым, в том числе и для ее дальнейшей хореографической деятельности[491] – Сюльвестерссон входит в число наиболее выдающихся финских хореографов.

Сюльвестерссон стремилась продолжить обучение. В частном порядке она наводила справки о возможности поехать учиться на три месяца в Московское хореографическое училище в учебном году 1956–1957. Национальной опере Финляндии удалось годом позже в рамках договора между учреждениями организовать фактически бесплатные места обучения для двух финских граждан, но Сюльвестерссон как частное лицо этим шансом не воспользовалась. Из СССР пришел ответ, что Сюльвестерссон будет принята, если сможет сама оплатить связанные с проживанием, питанием и обучением расходы размером в 440 000 финских марок[492]. Сумма была поистине впечатляющей, особенно если учесть, что гонорар за одно выступление группы артистов Большого театра численностью 25 человек, выплачивавшийся Национальной оперой Финляндии, составлял 200 000 марок. Сотрудничество Сюльвестерссон с Советским Союзом продолжилось, тем не менее, другим образом.

В свой следующий приезд летом 1957 года Сюльвестерссон привезла в СССР и других финских танцовщиков, в том числе Ирину Худову (1926–2015). Если проанализировать культурные обмены Советского Союза с другими странами, то можно заметить, что договоры с организациями, не являвшимися постоянными партнерами СССР, заключались очень редко. Если частные лица и приглашались в СССР, то чаще всего они уже ранее бывали в Советском Союзе в составе какой-нибудь группы и успели снискать популярность. Поэтому то обстоятельство, что у Эльзы Сюльвестерссон получилось самостоятельно организовать выступление в Москве отдельной группы танцовщиков Национальной оперы Финляндии численностью десять человек, выглядит впечатляющим. Это стало возможным благодаря ее предыдущему визиту, а также связям, которые ей удалось наладить. Выступления были запланированы на камерной сцене Большого театра и в других театрах с 1 по 4 июля 1957 года. Посетивший ранее с визитом Национальную оперу Финляндии советский хореограф Ростислав Захаров (1907–1984) обучил группу Сюльвестерссон сценам из советских балетов «Медный всадник» и «Конек-Горбунок». Кроме того, Сюльвестерссон поставила танцевальные сцены на музыку Сибелиуса и народные мелодии[493].

Это была первая балетная труппа, представлявшая Финляндию в Москве. Артисты выступали как вместе с танцовщиками из социалистических стран, так и своим составом. Советским оркестром управлял финский дирижер Анатоль Любимов. Судя по отсутствию упоминаний Большого театра, выступления прошли на других значимых сценах – в Театре им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, в Концертном зале им. П. И. Чайковского и в Театре им. Моссовета. Концерты также транслировались по телевидению. Члены группы посмотрели многие спектакли, например, «Жизель» со звездой балета Галиной Улановой, и посетили Московское хореографическое училище. В общей сложности поездка продолжалась три недели[494]. Газета «Uusi Suomi» («Новая Финляндия») перепечатала практически дословно статью из «Kansan Uutiset» («Народные новости»), но добавила фотографии и не написала, что Любимов – фин[495].

В воспоминаниях Сюльвестерссон этот визит упоминается коротко – как трехнедельное художественное событие, понравившееся публике. О том, что эта поездка была первым визитом финской танцевальной труппы в Советский Союз, не упоминается. Сюльвестерссон писала свои воспоминания, имея за плечами большой опыт гастролей[496]. Спустя несколько недель после упомянутого визита в Советском Союзе началось крупнейшее послевоенное международное событие – Всемирный фестиваль молодежи и студентов, который собрал в Москве колоссальное количество иностранцев со всех концов света, включая западные страны. Возможно, группа Сюльвестерссон была приглашена в Москву и по этой причине: чтобы добавить интернационального колорита в столичную атмосферу накануне фестиваля. Сам фестиваль посетили более 2 тысяч финнов[497].

ОПЕРНЫЕ СОЛИСТЫ

Первые гастроли финских оперных певцов должны были состояться в СССР в 1952 году – планировался визит большой группы солистов, но планы поменялись. В результате это случилось только в 1955 году. Героический тенор Финской оперы Вейкко Тюрвяйнен (1922–1986) стал первым финном, выступившим в Москве в Большом театре: он спел партию Ленского в опере Чайковского «Евгений Онегин» в Рождество 1955 года. Еще раньше, в апреле этого же года, он приезжал в СССР с гастролями. Скорее всего, его приезду поспособствовал посетивший Финскую оперу осенью 1954 года Павел Лисициан, который был впечатлен выступлением Тюрвяйнена в спектакле «Евгений Онегин» в Финской опере, где они оба участвовали[498]. В том же спектакле роль няни играла Майю Куусоя (1925–2008), также в скором времени получившая приглашение приехать в СССР. Дебют Тюрвяйнена в Большом театре прошел прекрасно, хотя по пути в Москву певец умудрился заболеть и слег с высокой температурой[499].

Позже Тюрвяйнен рассказал о разных интересных обстоятельствах этих гастролей в своих мемуарах. Во время первой поездки в СССР, в апреле 1955 года, певец встретился в Москве с Хачатуряном, который расспрашивал его о Финляндии, так как собирался вскоре посетить страну (в Финляндии он пробыл с 11 по 22 апреля 1955 года). Вместе с Тюрвяйненом в СССР прибыла большая группа парламентариев, а также Тауно Ханникайнен, который дирижировал концертом[500], на котором прозвучали преимущественно произведения Сибелиуса. Тюрвяйнен же исполнял как народные песни, так и оперные арии[501]. Праздничный концерт с участием Тюрвяйнена, Ханникайнена и группы советских именитых исполнителей, на котором присутствовали финские депутаты, прошел 6 апреля – в годовщину подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией[502]. Советская сторона хотела продлить визит Тюрвяйнена и предлагала ему партию в опере «Евгений Онегин» в Большом театре. Однако, связанный с Финской оперой контрактом, Тюрвяйнен был вынужден, к удивлению принимающей стороны, объявить, что ему необходимо вернуться в Хельсинки. Тогда ему предложили сделать запись. В результате удалось записать все произведения, ноты которых Тюрвяйнен взял с собой в поездку. Записанный материал составил 3,5 часа и включал произведения десяти финских композиторов. На приеме в посольстве министр культуры СССР Николай Михайлов (1906–1982) сообщил, что осенью Тюрвяйнен приедет в Советский Союз на значительно более долгий срок[503].

Второй визит Тюрвяйнена начался в ноябре 1955 года и продолжался целый месяц. Первоначально было запланировано, что Тюрвяйнен посетит Москву одновременно с президентом Финляндии Ю. К. Паасикиви и выступит в Большом театре в опере «Евгений Онегин», а Паасикиви будет находиться в зрительном зале. Из-за болезни Тюрвяйнена план, однако, провалился. В конце концов в Большом театре прошел только один концерт с его участием, и той же ночью певец отправился в Ленинград для выступления на праздничном концерте Ленинградской филармонии, организованном в честь 90-летия Сибелиуса. В Ленинграде Тюрвяйнен также выступил 6 декабря 1955 года в Театре оперы и балета имени С. М. Кирова в опере «Евгений Онегин». Оттуда артист вновь вернулся в Москву для участия 9 декабря в концерте из произведений Сибелиуса Государственного академического симфонического оркестра СССР под управлением Курта Зандерлинга. На вечере были исполнены, в том числе, Вторая симфония Сибелиуса и его симфоническая поэма «Туонельский лебедь». На следующий день у Тюрвяйнена прошел свой концерт в Москве, после которого он поехал в Минск – для участия в постановке все того же «Евгения Онегина». Оттуда он должен был отправиться в Вильнюс ради той же партии, но получил неожиданное приглашение вернуться в Москву для выступления на специальном концерте, организованном для дипломатического корпуса, куда его доставили на частном самолете в качестве единственного пассажира. После концерта Тюрвяйнен встретился с Климентом Ворошиловым (1881–1969), Вячеславом Молотовым, Николаем Михайловым и Анастасом Микояном. На ужине Ворошилов назвал Тюрвяйнена «послом Паасикиви»[504]. История этих гастролей впечатляет, и нет сомнений, что все рассказанное правда. Такой радушный прием мог означать начало культурных обменов, время которых пришло после смерти Сталина. Постепенно число иностранных гастролеров учеличивалось, но мало кто из них удостаивался внимания высшего руководства. При этом с гостями обращались как с большими звездами, каковыми они и являлись в СССР.

От второй поездки у Тюрвяйнена остались самые положительные впечатления, и он пришел к выводу, что артисты и искусство в целом ценятся в СССР намного выше, чем в Финляндии[505]. Тюрвяйнену удалось обменять свои рубли на марки: он отдал деньги торговой делегации Финляндии в СССР и получил на родине равную сумму в марках[506]. Во время этого визита он записал для радио еще больше произведений, чем в предыдущий раз. По его подсчетам, в общей сложности было записано 62 песни или арии. Впоследствии Тюрвяйнен удивлялся, что в Финляндии его записей не было вообще, а в СССР хранилась бóльшая часть его репертуара. За записи полагалась оплата, что, по мнению Тюрвяйнена, и являлось основной причиной отсутствия его записей для Государственной телерадиокомпании «Yleisradio», которая, по словам певца, платила плохо или не платила совсем. С точки зрения архивирования и хранения Советский Союз часто оказывался эффективнее, чем многие западные страны, в которых деньги и расходы имели намного большее значение. В СССР культурные ценности часто значили больше, чем на Западе. В 1977 году финская звукозаписывающая компания «Finnlevy» спродюсировала выпуск грампластинок с записями, сделанными в СССР[507].

Возвращение в Финляндию после второй, длинной поездки было, по воспоминаниям Тюрвяйнена, нерадостным. Руководство Финской оперы было рассержено на него за то, что он неправильно использовал предоставленный ему неоплачиваемый отпуск и не посвятил его учебе. Тюрвяйнену пришлось в письменной форме отчитываться о своей поездке перед начальством. В объяснительной записке Тюрвяйнен ссылался на Паасикиви и важные государственные обязанности. Хотя никаких дальнейших последствий у этого инцидента не было, Тюрвяйнен считал, что в его сторону было обращено много «зависти и цинизма». Его выступление в Большом театре для Финляндии ничего не значило. Сам певец утверждал, что действовал во имя интересов улучшения взаимопонимания. Позже Тюрвяйнен встретился в Финляндии с Ворошиловым и с Михайловым, который пригласил певца снова выступить в СССР вообще и в Москве в частности[508]. Гастроли в Советском Союзе Тюрвяйнен считал кульминацией своей творческой карьеры.

Весной 1956 года в СССР отправилась группа из нескольких финских музыкантов: альт Майю Куусоя, пианист Тапани Валста и виолончелист Эско Валста (1924–2008). География трехнедельных гастролей растянулась от Ленинграда до Баку, Тбилиси и Еревана. Артистов сопровождала группа из трех советских граждан: гид, переводчик и концертмейстер[509]. «Правда» сообщала, что организованные в Большом театре и в Московской консерватории сольные концерты посетил советник посольства Яакко Халлама (1917–1996)[510]. Как и в предыдущие гастроли финских деятелей культуры, от артистов ожидали исполнения финской музыки. Куусоя отправила перед поездкой список новых финских песенных композиций для осуществления радиозаписей. В него вошли сочинения Аарре Мериканто (4 наименования), Ахти Соннинена (3 наименования) и Вилхо Луолаян-Микколы (1 наименование). Кроме того, она включила туда многие песни Сибелиуса, Ярнефельта, Куулы и других более ранних финских композиторов. Ноты всех этих произведений Куусоя взяла с собой в поездку. Некоторые песни исполнялись под аккомпанемент фортепиано, некоторые требовали оркестра. Тапани Валста также привез с собой финские сочинения, в том числе новую фортепианную музыку композиторов Танели Куусисто, Ахти Соннинена и Матти Раутио для осуществления звукозаписи. Тем не менее основным произведением, исполнявшимся пианистом во время визита, стал фортепианный концерт Хачатуряна, который Тапани Валста сыграл в Тампере годом ранее под управлением автора. Репертуар виолончелиста Эско Валста состоял из западной музыки, не считая произведений Сибелиуса и Шостаковича – по одному от каждого автора[511].

После выступлений Куусоя получила множество приглашений в СССР, где неоднократно гастролировала в течение последующих двух лет. Представитель ВОКС в посольстве СССР в Хельсинки регулярно отправлял в ОФСС такие приглашения. Певицу просили сообщить, какие партии она хотела бы исполнить. Она перечислила партии из опер, входящих в постоянный репертуар больших оперных театров: «Аида», «Бал-маскарад» и «Дон Карлос» Верди. Кроме того, она сообщила, что июнь отлично подошел бы для визита, поскольку Национальная опера Финляндии в этом месяце в отпуске. Куусоя была также готова к сольным концертам[512].

Весной 1957 года Куусоя получила медаль «Pro Finlandia». Подобными медалями во второй половине 1950‐х годов Кекконен наградил многих финских деятелей культуры, побывавших в СССР и представлявших самые передовые рубежи мира искусства. Через год, весной 1958-го, Куусоя выступила в Театре оперы и балета «Эстония» вместе с Йормой Хуттуненом в операх «Кармен», «Тоска» и «Риголетто». Одновременно в Национальной опере Финляндии прошли концерты солистов Театра оперы и балета «Эстония»[513]. И если в 1955 году Финская опера осталась недовольна визитом Тюрвяйнена в СССР, то к весне 1956 года взгляды руководства изменились, и Национальная опера начала активно поддерживать обменную деятельность. На это могла повлиять произошедшая в опере смена руководства. В конце октября 1955 года ее директор Суло Ряйккёнен (1896–1955) скончался. Новым стал Йоуко Толонен, но на практике значительную роль играл заместитель директора Альфонс Алми (1904–1991), ставший архитектором многих ключевых реформ[514].

Весной 1957 года ОФСС составило перечень финских артистов, побывавших в СССР, – в списке оказалось 19 человек, из них 16 мужчин. В эту группу не вошли лица, посетившие СССР в составе официальных культурных делегаций во времена Сталина, а также некоторые уже учившиеся на тот момент в Советском Союзе деятели культуры. В список вошли только артисты исполнительских искусств и дирижеры – ни писатели, ни представители изобразительных искусств в него не были включены. Актеров было двое, остальные относились к сферам танца и музыки в чистом виде. По возрасту все перечисленные попадали в категорию от 29 до 60 лет, и, хотя многие были еще в начале своей карьеры, на практике все они были состоявшимися профессионалами в своих областях. Всех артистов, вошедших в перечень, ждал длинный и красивый путь в искусстве[515].

Посещали СССР также почти забытые публикой деятели культуры. Наиболее часто выступавшим в Советском Союзе в 1950–1960‐х годах финским артистом был оперный певец Харрас Хурсти (1926–2018). Впервые Хурсти посетил страну в 1957 году в ходе масштабного визита Национальной оперы Финляндии. Во время этой поездки его пригласили на пробное выступление в Театр оперы и балета имени С. М. Кирова (ныне Мариинский театр), после чего началось его концертирование в СССР. К 1962 году Хурсти приезжал в Советский Союз с выступлениями уже шесть раз и дал в общей сложности 40 концертов. Певец вспоминал, что с ним обращались по-королевски: перевозили на самолете, а после выступлений публика не бросалась к выходу, как в Финляндии, а толпилась у сцены. Хурсти старался включать в свой репертуар финские песни. Концертмейстер ему полагался местный, из Москвы[516]. За 20 лет гастролей по СССР Хурсти успел, по его собственным подсчетам, дать 100 концертов в 40 городах вплоть до Владивостока[517]. Певец неоднократно участвовал в радио- и телевизионных передачах[518]. В 1965 году, во время своей десятой гастрольной поездки, Хурсти дал 12 концертов и выступил по радио и телевидению. Он стал также первым финном, появившимся среди прочих артистов на сцене Кремлевского Дворца съездов (6000 зрительских мест). СССР была главной страной в его гастрольном списке. Зал был полон. В Финляндии Хурсти остался почти неизвестен широкой публике, отчасти вследствие собственного выбора: на родине его основной деятельностью была работа в типографии в качестве ответственного за печать газеты «Maakansa» («Аграрий»).

СТИПЕНДИАТЫ СССР

Среди начавших приезжать в Финляндию из разных стран, преимущественно с Запада, иностранных студентов советских не было. А вот в обратную сторону, из Финляндии в СССР, студентов со второй половины 1950‐х годов приезжало все больше и больше. Некоторых из них могли привлечь публикации, восхваляющие высокий уровень советских учебных заведений. Например, газета «Työväen musiikkilehti» («Музыкальная газета рабочих») напечатала статью о музыкальных и театральных училищах Ленинграда, материал для которой определенно был получен из СССР[519].

Среди первых финских студентов, поехавших в СССР, было много учащихся из области искусств. Первым из них стал, очевидно, виолончелист Сеппо Лааманен, который в 1955–1956 учебном году учился в Московской консерватории на курсе Мстислава Ростроповича. Неизвестно, как Лааманену удалось поступить туда.

Он был выходцем из семьи с левыми политическими взглядами: его дед после гражданской войны в Финляндии 1918 года находился в лагере для пленных красногвардейцев в городе Таммисаари (хотя, будучи пацифистом, не принимал участия в военных действиях), а отец вступил после Второй мировой войны в Коммунистическую партию Финляндии – за ним вскоре последовал и сын. Однако отношение к культуре в семье не было идеологическим, в отличие от общих настроений в коммунистических кругах Финляндии, где классическую музыку часто игнорировали как явление буржуазное и увлечение ею считали странным. Лааманен, по собственным словам, всегда относился к рабочему движению с симпатией, хотя позднее вышел из КПФ[520]. Партийная принадлежность наверняка помогла ему получить место в Консерватории, когда финляндско-советский культурный обмен только набирал обороты. Кроме того, влияние на принятие решения по заявке Лааманена мог оказать посетивший Советский Союз в 1953 году дирижер Урпо Песонен, которого Лааманен считал своим покровителем[521].

Лааманен в своих воспоминаниях упоминает, что, будучи виолончелистом оркестра города Оулу, которым руководил Песонен, получил стипендию, которая позволила ему начать обучение продолжительностью в один учебный год в Москве под руководством Мстислава Ростроповича. Других подробностей он не сообщает. Русский язык Лааманен не знал, но ему, конечно, пришлось его учить. Музыкант предложил «старой строгой матушке», дававшей ему уроки русского языка, поучиться еще чему-нибудь, кроме грамматики. В ответ он услышал: «Сталин приказал учить грамматику». Лааманен имел опыт учебы в Польше и в результате сравнения пришел к выводу, что Советский Союз представлял собой бюрократическое и строгое государство. Зато ему очень понравились люди, и он подружился со многими советскими музыкантами[522].

По мнению Лааманена, преподавание в СССР было качественнее финского, в учебном процессе умело использовались группы, а студенты посещали общие занятия. Соседями Лааманена по комнате были студент из Албании и русский студент Алексей Масленников (1929–2016) – ярый сталинист. Однажды финский музыкант взял с собой на прием в посольство Финляндии двух товарищей по учебе, которые после этого из Москвы быстро исчезли: один отправился преподавать в Казахстан, второй – играть в какой-то сибирский оркестр, оба – не окончив учебу[523]. Время «оттепели» еще не наступило, и за связь с иностранцем почти всегда следовало наказание. Лааманен позже вспоминал, что атмосфера в городе была давящей.

Мне не удалось обнаружить информацию о других учившихся в СССР до 1957 года финских артистах, кроме Лааманена. Сам он считал себя первым финном в Московской консерватории. Единственным исключением, по-видимому, стал живописец Рейдар Сярестёниеми (1925–1981). В 1956 году Сярестёниеми поступил в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина – ведущее высшее художественное учебное заведение в СССР. Межгосударственных договоров, однако, не существовало, и в случае с Сярестёниеми можно с уверенностью утверждать, что обучение стало возможным благодаря стипендии Коммунистической партии Финляндии. В стипендии КПФ существенным были не столько деньги, сколько разрешение пересечь границу и учиться в СССР. Сярестёниеми, как и Лааманен, симпатизировал коммунизму. Он посещал курсы «Училища Сирола» в течение девяти месяцев в 1954–1955 годах. Сохранилось его заявление в КПФ о предоставлении возможности учиться в СССР[524]. Как и у Лааманена, семья Сярестёниеми придерживалась коммунистических убеждений, что, скорее всего, повлияло на его желание поехать учиться в СССР. Так он попал в одно из лучших высших учебных заведений в Советском Союзе и пробыл в Ленинграде в общей сложности три года, при том, что те из иностранцев, кто учился в СССР в 1950–1960‐е годы, проводили в стране лишь один семестр или учебный год. В документах Министерства культуры СССР есть упоминание, что на 1957 год двум молодым финским художникам предоставляются учебные места и стипендии в размере 900 рублей в месяц каждому[525].

Сярестёниеми остался доволен обучением, но вышел из рядов КПФ после возвращения в Финляндию в 1959 году[526]. Он не отказался от идей социализма, но был разочарован как конкретными коммунистами, так и советской системой в целом. В полученной им в Институте им. Репина характеристике Сярестёниеми назван «позитивным формалистом», что означало несоответствие его искусства государственной идеологии. Еще во времена Сталина клеймо формалиста предполагало немедленное исключение из института и окончание учебы. Вообще русское искусство оказало на Сярестёниеми сильное влияние, особенно дореволюционное. К современному советскому искусству он относился критически и называл его «по-социалистически серым»[527]. В телевизионном документальном фильме 1972 года он описал занятие искусством в СССР как сферу, коррумпированную политиками. По словам Сярестёниеми, результат был «коричневый как говно», и преобладал в нем «банальный драматизм»[528].

В 1957 году в Ленинград приехали учиться двое молодых финских танцовщиков – Сонья Таммела (р. 1937) и Лео Ахонен (р. 1939). Это стало возможным в результате договора между Национальной оперой Финляндии и Министерством культуры СССР, при этом никакого межгосударственного или международного договора, касающегося обучения, по-прежнему не существовало. По словам Таммелы, она и Ахонен были отобраны из числа танцовщиков Национальной оперы Финляндии, возможно, потому, что были самыми молодыми из записавшихся в конце зимы 1957 года. Когда Национальная опера Финляндии находилась в Ленинграде с визитом в сентябре 1957 года, Ахонен и Таммела входили в состав делегации, но не вернулись в Финляндию вместе с группой, а остались в Ленинграде, чтобы начать обучение. Ощущения, по словам Таммелы, были ужасными, ведь ни тот, ни другой не знали русского языка. Когда Алми и Толонен в ходе визита Национальной оперы Финляндии побывали в интернате для учащихся Ленинградского хореографического училища, то в ужасе потребовали, чтобы Ахонен и Таммела имели возможность поселиться в гостинице «Европейская» на время учебы. С требованиями финской стороны для видимости согласились, но, как только остальные финны уехали, танцовщиков перевели в интернат. После первого шока (Таммелу, например, пытались разместить в одной комнате с одиннадцатью 12-летними ученицами хореографического училища) жизнь начала налаживаться, когда Таммелу поселили в одной комнате с тремя иностранками и одной русской студенткой. Постепенно она привыкла даже к тараканам с клопами[529].

Ахонену потребовалось больше времени, чтобы свыкнуться с новыми обстоятельствами. Его тоже поселили в одной комнате с тремя иностранцами и одним русским. Этот русский стал вскоре самым известным балетным танцовщиком XX века. Его имя Рудольф Нуреев (1938–1993).

Таммела происходила из аполитичной семьи, а родители Ахонена придерживались левых политических взглядов, и у него были бóльшие ожидания в отношении Советского Союза. Однако, никто из них не был разочарован Ленинградским академическим хореографическим училищем им. А. Я. Вагановой, наоборот, оба финских танцовщика считали, что получают лучшее в мире образование. Тем не менее, на второй курс ни один из них не захотел оставаться исключительно из‐за условий проживания. Таммела позже писала, что, посещая СССР в 1960‐е, она замечала, как повышается уровень жизни по сравнению с тем, что она наблюдала во второй половине 1950‐х годов[530].

Обучавшиеся в Ленинграде и Москве финны быстро обзаводились контактами, которые помогали им выжить в непростой чужой среде. В конце 1950‐х годов население СССР страдало от дефицита потребительских товаров, и у приезжавших из Финляндии молодых студентов часто не было возможности приобрести необходимые им в быту вещи. Таммела вспоминает, как ей помогал живавший в гостинице «Европейская» финский исследователь-медик Аймо Салминен (р. 1929). Она и Ахонен приходили к нему в номер принимать душ, и Салминен много раз угощал их в ресторане гостиницы. Еду, которой кормили в интернате, трудно было назвать хорошей или вкусной. Таммела вспоминает, как они придумали зарабатывать тем, что покупали в СССР огромные банки с икрой и продавали их потом по многократно завышенной цене в гостинице «Kalastajatorppa», когда приезжали в Финляндию[531].

За весь год пребывания в СССР Таммела и Ахонен ни разу не встретили своих соотечественников. По ощущениям Таммелы, в 1960‐х годах в Ленинград стало приезжать значительно большее количество финнов, в том числе и финских студентов. С режиссером Валентином Ваала (1909–1976) Таммеле и Ахонену удалось встретиться, когда он ставил в БДТ им. М. Горького спектакль по пьесе Хеллы Вуолийоки «Женщины Нискавуори»[532]. Валентин Ваала, при рождении Валентин Иванов, свободно говорил по-русски[533].

Таммела рассказывает также, что вплоть до Рождества за ними вне училища везде следовал «хвост», который никогда не подходил слишком близко и не заговаривал с ними. Он сопровождал финских танцовщиков и в магазины, и в театры. Однако после рождества слежка прекратилась. По словам Таммелы, ни к ней, ни к Ахонену никогда не подходили с расспросами. Западные студенты были настолько редким явлением в то время, что в слежке нет ничего удивительного. При этом западная культура уже распространилась настолько, что посетивший Ленинградское хореографическое училище министр культуры СССР Михайлов попросил Ахонена и Таммелу исполнить джайв – модный в то время на Западе танец. Джайв был добавлен также в балетный спектакль, поставленный в Театре оперы и балета имени С. М. Кирова по роману Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Ахонен и Таммела должны были научить этому танцу исполнителей партий в балете[534].

Более официальный договор об академическом обмене студентами был на учебный год 1958–1959[535]. Произошел настоящий «наплыв» обучающихся в СССР, что на практике означало приезд около 20 финских студентов. Обучение финансировала ЮНЕСКО, поддерживающая международную мобильность; СССР входил в ЮНЕСКО и был одной из стран, подписавших договор. Приезд группы студентов, однако, произошел с опозданием. Возможно, причиной были бюрократические проволочки, возможно – кризис «ночных заморозков», обостривший на некоторое время отношения между Финляндией и СССР. В любом случае осенью 1958 года в Ленинграде из финских представителей сферы искусства проходили обучение только актер Кауко Лаурикайнен (1924–1993) и живописцы Рейдар Сярестёниеми, Пер Юртелль (1928–2007) и Хилкка Раунисто (1923–2017). В Москве учился актер и режиссер Микко Нисканен (1929–1990)[536]. Балерина Ирина Худова (1926–2015) находилась, по собственным словам, в то время в Ленинграде, куда должна была приехать учиться ее коллега – Сейя Сильверберг (р. 1935), которая прибыла, очевидно, только 17 января 1959 года. Контактным лицом финнов был проживавший в Москве юрист Теуво Хуотари[537]. Работавший позже документалистом Рейо Никкиля (р. 1939) был также в числе стипендиатов. В этой группе он был самым младшим (18 лет), а 29-летний Микко Нисканен – самым старшим. По словам Никкиля, Ленинградское отделение Общества дружбы «Советский Союз – Финляндия» было учреждено как раз во время нахождения там этой группы студентов. Условия проживания были примерно такими же, как и у Таммелы и Ахонена. Никкиля и двое других финнов делили комнату в общежитии с двумя прошедшими войну советскими 35-летними мужчинами, то есть значительно более взрослыми людьми, отношения с которыми, по словам Никкиля, не очень сложились[538].

Некоторые приезжавшие в Ленинград студенты знали русский язык, например, балерина Ирина Худова, которая начала учиться в Ленинградском академическом хореографическом училище им. А. Я. Вагановой осенью 1958 года, когда Таммела и Ахонен уже уехали из Ленинграда. Стипендия Худовой была рассчитана только на осенний семестр, но она провела в Ленинграде весь год. В весеннем семестре 1959 года Худова, очевидно, официально уже не являлась учащейся, но тренировалась в училище и жила в интернате. По ее словам, она зарабатывала на жизнь, продавая привезенные ею из Финляндии товары[539].

В случае с Худовой интересным представляется тот факт, что ей удалось получить стипендию для продолжения обучения в Москве с осени 1959 года. В своем письме из Ленинграда от 11 марта 1959 года балерина наводила справки о возможности получения стипендии ЮНЕСКО для обучения в Москве. Вопрос должен был решиться в конце мая 1959 года, и он действительно решился благоприятным образом, однако его рассмотрение успело изрядно потрепать Ирине нервы[540]. Дело в том, что запрашивавшаяся Худовой стипендия ЮНЕСКО была предназначена для студентов научных специальностей. Занимались этим не финские, а советские чиновники. Отчасти потому, что творческие вузы не были сферой ответственности Министерства образования СССР, а подчинялись Министерству культуры, о чем Худова, как и большинство финских студентов, не знала. Согласно воспоминаниям Худовой, стипендия предназначалась для обучения в Большом театре, и такую стипендию в Финляндии было невозможно получить. В письме с решением, которое было отправлено через Комиссию ЮНЕСКО Финляндии только 2 октября 1959 года, когда учебный год уже начался, сообщалось, что стипендия предоставлена. Письмо было доставлено Худовой в Хельсинки[541].

В своих воспоминаниях балерина не оставила никаких подробностей об учебе, но похоже, что вся осень ушла на сбор документов, необходимых, чтобы начать обучение не в МГУ, а в Институте театрального искусства (ГИТИС). Ирина вспоминает, как, уже будучи в декабре в Москве, угрожала Министерству культуры СССР тем, что напишет в финскую прессу об обращении с собой, если изменений не последует. Спустя неделю она получила все обязательные разрешения и допуск к учебе на хореографическом факультете ГИТИС[542].

При чтении воспоминаний возникает ощущение горечи и обиды, оставшихся у Худовой по отношению к Национальной опере Финляндии и балерине Дорис Лайне (1931–2018), которая неоднократно получала приглашения в СССР, и во время обучения там Худовой тоже. То, что она сама так и не станцевала в Большом театре, Худова объясняет тем, что не числилась в Национальной опере Финляндии, то есть ее выступления не могли рассматриваться как часть культурного обмена. Сразу вслед за этим утверждением Худова иронизирует по поводу ведущей балерины Национальной оперы Финляндии того времени, не называя, однако, Лайне по имени[543]. В любом случае можно констатировать, что СССР был для финских артистов балета местом, где танец очень ценился и где уровень как исполнения, так и преподавания был чрезвычайно высоким. Даже работавшая в газете «Ilta-Sanomat» («Вечерние вести») танцевальным критиком Элисабет Валто весной 1959 года подала заявку на получение стипендии для обучения в СССР. Однако неизвестно, получила ли она стипендию и воспользовалась ли ею[544].

НА ВЕСАХ – СУДЬБА КУЛЬТУРНОГО ОБМЕНА С ФИНЛЯНДИЕЙ

Постепенно заявок на обучение в СССР от студентов из разных сфер искусства поступало все больше и больше. Еще в 1950‐х и в начале 1960‐х годов количество их оставалось очень небольшим – несколько десятков человек ежегодно. При этом советские студенты в Финляндии практически не учились. Особенной ситуацию делает то обстоятельство, что в отношении культурных обменов все происходило ровно наоборот: советские деятели искусства приезжали в Финляндию гораздо чаще и в большем количестве, чем финские артисты в СССР. Такой расклад имел ряд причин. Например, транспортировка финского оркестра была очень дорогим мероприятием, и у финского государства не было ни особого желания, ни мотивации заниматься этим. СССР, в свою очередь, использовал культурные визиты как возможность произвести на финнов впечатление. Отправка же в Финляндию студентов не рассматривалась Советским Союзом как мера достижения какого бы то ни было эффекта. У сверхдержавы и маленькой страны разные потребности.

В мае 1958 года в газете «Известия» была опубликована большая статья, давшая оценку финляндско-советскому культурному обмену. В публикации сообщалось, что переводы произведений финских писателей, таких как Алексис Киви (1834–1872), Юхани Ахо (1861–1921), Майю Лассила (1868–1918) и Пентти Хаанпяа (1905–1955), снискали популярность и что книги этих писателей изданы общим тиражом в целых два миллиона экземпляров[545]. Эти же цифры фигурировали во внутренней переписке Министерства культуры СССР уже в 1957 году. В этот год вышли в печать сочинения Майю Лассила, Пентти Хаанпяа, Эльви Синерво (1912–1986), Хеллы Вуолийоки (1886–1954) и Закариаса Топелиуса (1818–1898). Сообщалось, что за весь советский период были изданы произведения 18 финских писателей общим тиражом 1,7 миллиона экземпляров[546]. Количество впечатляет, однако финская литература не смогла занять в СССР хоть сколько-нибудь заметное положение. Речь шла больше о потребности СССР продемонстрировать, что иностранная культура востребована в Советском Союзе. В статье упоминалась также «Неделя финского кино», прошедшая в СССР в 1956 году, и сообщалось, что мероприятие привлекло сотни тысяч зрителей. Однако показанные в рамках программы «Недели финского кино» фильмы не были названы. Вместо этого автор уделил внимание финским оперным певцам, упомянув Хуттунена, Иконена и Куусоя. Статья уделила внимание оперному искусству обеих стран и, кроме того, рассказала о специально приглашенных в Финляндию советских музыкантах. Имена культурных деятелей других сфер искусства названы не были[547].

Статья вышла в переломный момент: начавшийся после смерти Сталина разворот СССР в сторону внешнего мира достиг точки, в которой изменения коснулись также и административных реформ в части зарубежных культурных связей. В конце 1957 года был упразднен ВОКС, вместо него были учреждены две новые организации – ГККС и ССОД. Первая представляла собой формально подчинявшийся Совету министров СССР Государственный комитет по культурным связям с зарубежными странами, уполномоченный МИД, Министерством культуры и другими органами. Руководитель комитета Юрий Жуков (1908–1991) получил значительные полномочия договариваться о культурных обменах с западными странами. Организация ССОД расшифровывалась как Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Посредством ССОД было также учреждено Общество «Советский Союз – Финляндия», которое начало свою деятельность как ответная Обществу «Финляндия – Советский Союз» организация в СССР[548]. Для Финляндии эти изменения означали в первую очередь рост количества обменов. При этом свойственная прежним культурным визитам политизированность постепенно сходила на нет. Правда, советские артисты, как и раньше, приезжали на годовщины подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией и участвовали в политически окрашенных мероприятиях, подобных программам месяцев дружбы, но в преддверии выборов в Финляндии гастролей больше не проводилось, как в предыдущие годы. К тому же участились обмены между профессиональными организациями без явных политических или идеологических мотивов. В случае с финскими делегатами такие факторы и ранее не играли особой роли, так что мотивы продолжали оставаться по большей части профессиональными.

СССР верил, что созданная им система способна лучше прочих поддерживать культурный рост. С середины 1950‐х годов культурный обмен стал возможен со всем капиталистическим миром, даже с США. Опыт с Финляндией показал, что советские артисты способны покорить западную публику. Однако невозможность приезда иностранных деятелей культуры в Советский Союз в течение долгого времени являлась препятствием для роста культурного обмена. Новое мышление и изменение внешнеполитических приоритетов устранили этот барьер[549].

Большинство первых финских артистов, приезжавших в СССР с визитами, были солистами Национальной оперы Финляндии – певцами и танцовщиками. На этом этапе их визиты были еще довольно редкими по нескольким причинам. Одна из них связана с положением оперы и балета в СССР. Оба вида искусства считались в Советском Союзе исключительно важными, намного более важными, чем в западных странах. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что Национальная опера Финляндии крепко ухватилась за идею участвовать в масштабных обменах с Советским Союзом. Благодаря этому сотрудничеству стала возможной организация крупномасштабных визитов в СССР финских артистов. Национальная опера Финляндии превратилась в один из первых центров финляндско-советской обменной деятельности, не только принимая, но и отправляя в СССР артистов больше, чем какая-либо другая институция Финляндии того времени. Этому немало способствовало практически идеальное планирование графиков, осуществляемое Национальной оперой Финляндии.

Глава 5

НАЦИОНАЛЬНАЯ ОПЕРА ФИНЛЯНДИИ ВЫСТРАИВАЕТ СОБСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Первые десять лет после войны культурным обменом с Советским Союзом занималось в первую очередь Общество «Финляндия – Советский Союз» (ОФСС). ОФСС оставалось важным участником этого процесса и в дальнейшем, хотя параллельно начали действовать и другие заинтересованные институции, некоторые из которых пользовались экспертными знаниями ОФСС, а другие, напротив, стремились вести дела с советскими организациями без посредников. Первой такой значительной организацией, действовавшей самостоятельно, стала Национальная опера Финляндии (до 1956 года – Финская опера), преследовавшая совершенно иные мотивы и цели, нежели ОФСС.

СССР стремился найти партнеров по сотрудничеству вне ОФСС по ряду причин. После войны СССР фактически предоставил Обществу «Финляндия – Советский Союз» монополию на культурный обмен, будучи уверенным, что организация идеологически и политически надежна. Однако культура не была для ОФСС сферой ее профессиональной деятельности, а члены Общества по преимуществу были выходцами из пролетариата и мало что понимали в искусстве. В середине 1950‐х годов СССР искал на Западе профессиональные институции, которые могли бы охватить более широкие, чем рабочий класс, слои населения – в особенности средний класс. Отвечая за организацию гастролей по Финляндии, ОФСС при этом испытывало значительные трудности в первую очередь с информированием населения, из‐за чего выступления многих советских артистов даже самого высокого уровня не получили в Финляндии должного внимания. Кроме того, ОФСС приходилось при организации гастролей руководствоваться пожеланиями СССР, задвигая собственные на второй план. ОФСС пыталось как увеличить число визитов в Финляндию советских артистов, так и положить начало поездкам финских артистов в СССР. Чтобы достичь первой цели, Общество приглашало к участию в культурном обмене и другие организации, готовые выступить принимающей стороной приезжавших на гастроли советских артистов. Лишь с середины 1950‐х годов можно было говорить о том, что цель достигнута. Что касается поездок финнов в СССР, то здесь ОФСС до смерти Сталина преуспело лишь единожды.

В послевоенное время публика Национальной оперы Финляндии определенно представляла собой элиту общества, далекую от типичных посетителей мероприятий, организованных ДСНФ и ОФСС. В этом смысле представить себе Оперу в качестве самого вероятного партнера по сотрудничеству для ОФСС довольно сложно. Однако не все визионеры в руководстве Оперы видели в СССР угрожавшего независимости Финляндии идеологического врага. Суло Ряйккёнен (заведующий экономической частью в 1944–1952 годах, генеральный директор в 1952–1955 годах), Йоуко Толонен (генеральный директор в 1956–1960 годах), а также, и, возможно, его следовало назвать первым – Альфонс Алми (заведующий экономической частью в 1952–1953 годах, заместитель директора в 1953–1955 годах и директор в 1956–1971 годах) активно вкладывались в отношения Национальной оперы с Советским Союзом. И действительно, из всех организаций сферы культуры Финляндии у Национальной оперы – не считая ОФСС – были самые тесные связи с Советским Союзом вплоть до начала 1960‐х годов.

Национальная опера не участвовала напрямую в организации визитов в СССР финских оперных артистов и не фигурировала как одна из сторон договоров. Часто СССР договаривался о визитах непосредственно с финскими артистами. При этом на практике Национальная опера косвенно была причастной ко многим гастролям, так как многие поездки инициировались либо как ответная мера на визиты советских деятелей искусства в Национальную оперу, либо в результате бесед директора Оперы Альфонса Алми с советскими коллегами. Обычно для осуществления визита артистов требовалось также разрешение основного работодателя, то есть именно Национальной оперы Финляндии. Уже в середине 1950‐х годов Алми начал видеть в советских визитах возможность поднять уровень прежде всего Национального балета Финляндии, входившего в Национальную оперу, а также предоставить солистам Оперы опыт выступления на зарубежных аренах – значительно бóльших, чем финские сцены. Этот период в истории Национальной оперы важен именно масштабной интернационализацией финской оперы и балета, в процессе которой Советский Союз играл более значительную роль, чем признавалось ранее[550].

ОТДЕЛЬНО ПРИГЛАШЕННЫЕ СОЛИСТЫ

Первые визиты деятелей культуры из СССР определенно подготовили почву и сподвигли Национальную оперу заинтересоваться советскими артистами и их потенциалом. Все началось с малого и достаточно неожиданно и быстро расширилось до масштабных обменов. Баритон Павел Лисициан приехал в Финляндию в 1946 году вместе с Ленинградской филармонией и остался вместе с другими солистами в стране для дальнейшего турне после того, как Симфонический оркестр Ленинградской филармонии вернулся в Ленинград. Лисициану организовали два выступления в Хельсинки в опере П. И. Чайковского «Евгений Онегин» – 19 марта и 10 апреля 1946 года. Этот визит остался единичным: советские исполнители не выступали в Опере вплоть до начала 1950‐х годов.

Зимой 1949 года Национальная опера Финляндии попыталась установить контакт с Всесоюзным обществом культурной связи с заграницей (ВОКС) через ОФСС. Театр хотел приурочить исполнение оперы «Евгений Онегин» к празднованию 150-летия А. С. Пушкина. В качестве солиста для выступления в опере в Хельсинки приглашался Павел Лисициан «или какой-нибудь другой [выбранный ВОКС] артист». Генеральный секретарь ОФСС Карвонен писал в своем письме в ВОКС, что выступление значительно повысило бы ценность посвященного Пушкину праздника, который планировало провести Общество «Финляндия – Советский Союз». Он должен был состояться 6 июня 1949 года. Автор письма также напомнил ВОКС об эффекте, который произвело в Хельсинки предыдущее выступление Лисициана в опере «Евгений Онегин»[551]. Ничего, к сожалению, не получилось. Лисициан в конце концов приехал в Финляндию, но пятью годами позже, когда ситуация и в СССР была уже совершенно иной. Подобные просьбы на тот период времени часто рассматривались очень долго. Многие рассмотренные примеры демонстрируют, что в сталинские времена ВОКС удовлетворял подобные запросы в редких случаях – обычно лишь тогда, когда мероприятие представляло собой значительную идеологическую или политическую ценность. Празднование юбилея Пушкина в Финляндии не отвечало этим критериям.

Судя по всему, в период нахождения на посту директора Финской оперы Ойвы Сойни (1939–1952) предпринимались неоднократные попытки организовать визиты в Оперу, но, очевидно, недостаточно энергично. Сойни посетил осенью 1949 года организованное Музыкальным отделом ОФСС торжественное мероприятие, на котором присутствовали оперные солисты Большого театра Валерия Барсова и Иван Паторжинский. К сожалению, они никогда так и не спели на сцене Национальной оперы Финляндии. Казалось, что выступление Лисициана в опере «Евгений Онегин» в 1946 году останется единственным выступлением советского артиста в Национальной опере в период руководства Сойни. Однако осенью 1952 года Ирина Масленникова, открепленная от гастролировавшей в Финляндии в рамках сотрудничества с ОФСС группы, успела дважды выйти на сцену в опере Верди «Травиата» в постановке Финской оперы[552]. Масленниковой посылали приглашения в Финляндию и позже, и с помощью ОФСС попытки увенчались успехом[553], правда, только осенью 1955 года, когда она дважды появилась в опере «Травиата», а также стала солисткой Филармонического оркестра Хельсинки, для выступления с которым ОФСС ее первоначально и приглашало[554].

После того как Сойни перешел на руководящую должность в Академию имени Я. Сибелиуса, директором Финской оперы стал другой певец – Суло Ряйккёнен (1953–1955). Одновременно руководящую должность в Опере занял Альфонс Алми, ставший центральной фигурой развития всей финской оперной и балетной жизни. Он играл также значительную роль в организации визитов советских артистов в Национальную оперу Финляндии. Алми занял пост заведующего экономической частью Финской оперы в 1952 году, стал заместителя директора Финской оперы Ряйккёнена в 1953 году, а с 1955 года – вторым директором сначала наряду с Ряйккёненом, а затем с его преемником Йоуко Толоненом (1956–1960). Алми непосредственно способствовал тому, что в период руководства Сойни Национальный балет Финляндии впервые посетили в качестве солистов советские танцовщики. Кроме того, в этот период были осуществлены также и оперные визиты. Работа Алми сделала возможными многие значительные обмены с Советским Союзом во второй половине 1950‐х годов.

Однако сам Алми считал, что главную роль в запуске обменной деятельности еще в 1940‐х годах сыграл Суло Ряйккёнен – в период своей работы заведующим экономической частью Финской оперы[555]. Ряйккёнен действительно пытался в декабре 1952 года положить начало регулярным визитам, очевидно, вдохновленный приездом Масленниковой. Он писал в Общество «Финляндия – Советский Союз», спрашивая, могут ли они поспособствовать тому, чтобы из Москвы или Ленинграда приехал хореограф для постановки балета Прокофьева «Ромео и Джульетта», а также дать в аренду необходимый для спектакля нотный материал. Балет «Ромео и Джульетта» был создан в советское время и первоначально показан в Москве в Большом театре в 1940 году. ОФСС отреагировало быстро, и перевод письма был отправлен в ВОКС[556]. Вполне вероятно, что вопрос ранее обсуждался по телефону или в личной беседе. Тем не менее произведение «Ромео и Джульетта» было поставлено в Национальной опере Финляндии только через 27 лет. Зато визиты культурных деятелей начались спустя неполный год после отправки письма, осенью 1953 года, в форме выступлений отдельных артистов. Приезд хореографа означал бы продолжительное пребывание в Финляндии, а к этому СССР еще не был готов. Визиты же в рамках отдельных постановок стали возможными.

После Лисициана в качестве приглашенных исполнителей в Национальную оперу Финляндии при содействии ОФСС были направлены уже прибывшие в Финляндию баритон Театра оперы и балета «Эстония» Георг Талеш (1912–1997) и звезда Киевского театра оперы и балета Елизавета Чавдар (1925–1989). Они выступили вместе 30 сентября 1953 года в оперной постановке «Риголетто» при полном аншлаге[557]. Она не привлекла большого внимания прессы, вероятно, потому, что выступление в Национальной опере прошло вне организованных ОФСС гастролей, по принципу особого случая, в связи с чем его не успели широко анонсировать.

Первый солист, звезда оперы Большого театра бас Александр Пирогов (1899–1964), направленный специально в Национальную оперу, прибыл в Финляндию в январе 1954 года. Он выступил в Хельсинки в трех постановках «Бориса Годунова» в главной роли и успел привлечь к себе значительное внимание. Газеты в предваряющих концерты статьях писали о «самом известном Борисе Годунове России»[558]. Критики газеты «Uusi Suomi» («Новая Финляндия») еще до премьеры назвали эту постановку кульминацией театрального сезона Национальной оперы[559]. Похвал удостоилась вся Опера, хотя наибольшие овации и восторги, в том числе в прессе, были адресованы, конечно, солисту – его называли совершенным актером[560]. В данном случае важным является то, что этот визит солиста в Национальную оперу никак не был связан с организованными ОФСС гастролями. Пирогов – лауреат двух Сталинских премий, входивший в безусловную творческую элиту СССР (как и большинство советских артистов, посетивших Финляндию в первые послевоенные десятилетия) – получил от СССР разрешение выступить в Национальной опере Финляндии осенью 1956 года в двух оперных спектаклях «Борис Годунов»[561]. В 1950‐х годах артисты крайне редко могли как-то влиять на решения о своих визитах за рубеж. Те, кто получал разрешение на выезд за границу, почти все без исключения относились к творческой элите. Визит Пирогова приоткрыл ворота для многих артистов, в том числе из балета.

Летом 1952-го, в год проведения Олимпийских игр в Хельсинки, ОФСС организовало выступления многих именитых артистов из СССР. Среди них была балерина Ирина Тихомирнова (1917–1984), ставшая одной из наиболее часто гастролировавших в Финляндии в 1950‐х годах советских артистов. В феврале 1954 года она вместе со своим партнером по сцене Леонидом Ждановым (1927–2009) впервые выступила как приглашенная солистка в Национальной опере Финляндии. Они исполнили главные партии в балете «Лебединое озеро» в общей сложности в трех спектаклях. Однако танцовщики были в первую очередь гостями ОФСС, и выступления в Национальной опере прошли в конце гастролей по Финляндии[562]. Тем не менее их визит положил начало регулярным балетным визитам в Национальную оперу. Осенью для выступления в трех спектаклях «Лебединое озеро» были приглашены – также приехавшие в Финляндию в составе группы гостей ОФСС – Софья Головкина и Леонид Жданов. Из той же группы в Национальной опере выступили Павел Лисициан и Леокадия Масленникова – лауреаты Сталинской премии, звезды оперной сцены Большого театра. Лисициан и Масленникова исполнили главные партии в опере «Евгений Онегин» в двух спектаклях[563]. Позже осенью для исполнения главной партии в той же опере была приглашена сопрано Елена Шумилова (1913–1994), являвшаяся лауреатом Сталинской премии и солисткой Большого театра и прибывшая в Финляндию в составе приглашенной ОФСС группы артистов[564]. В прессе гостей непрестанно и повсеместно превозносили. Финские критики, правда, отметили также финского певца Вейкко Тюрвяйнена, который в следующем году получил приглашение в СССР выступить в той же опере.

Первоклассные исполнители международного уровня привнесли в Национальную оперу Финляндии не только свой высочайший профессионализм, но и ощущение успеха, которое в послевоенной Финляндии было редким явлением. Среди солистов Финской оперы встречались артисты высокого уровня, но немногие из них имели опыт выступлений по всему миру, какой был у солистов Большого театра. Выступавшие в Национальной опере Финляндии советские артисты постепенно начали приезжать специально для участия в спектаклях оперы, а не как гости ОФСС. Весной 1957 года таких артистов было уже много.

В феврале 1957 года в качестве приглашенного солиста в Национальную оперу Финляндии прибыл бас Иван Петров (1923–2003), который спел в спектакле «Борис Годунов»[565]. В газете «Helsingin Sanomat» («Вести Хельсинки») его сравнили с посетившим ранее Финляндию Пироговым, а также с финским оперным певцом Кимом Боргом (1919–2000), в обоих случаях отдавая первенство Петрову[566]. В довольно длинной рецензии, опубликованной газетой «Uusi Suomi» («Новая Финляндия»), критик написал, что визит Петрова поднимет уровень всей Национальной оперы Финляндии и вдохновленный этим визитом театр покорит новые вершины[567]. В марте 1957 года в качестве приглашенной солистки прибыла ставшая впоследствии всемирно известной оперной дивой Галина Вишневская (1926–2012), для которой выступление в Хельсинки стало дебютом на западной сцене. Вместе с ней приехал Павел Лисициан, совершивший, таким образом, уже третью поездку в Финляндию. Они исполнили главные партии в опере «Евгений Онегин». Вишневская, которая хорошо знала Шостаковича, привезла с собой слухи о сочиняемой композитором оперетте[568]. Речь шла об упомянутом ранее произведении «Москва, Черёмушки», премьера которого состоялась, однако, спустя почти два года. Удивительно, но за свое выступление Вишневская удостоилась от критиков только лишь похвал, а вовсе не прославлений, доставшихся уже неоднократно выступавшему в Национальной опере Лисициану[569].

Получивший прекрасный прием Иван Петров в конце 1957 года снова прибыл в Финляндию выступить в концерте Филармонического оркестра Хельсинки, состоявшемся 22 ноября. Наряду с этим он спел и в Национальной опере в спектакле «Фауст» 24 ноября, и дал концерты с филармоническими оркестрами Тампере и Турку[570]. Петрова публика ждала с нетерпением, кроме того, он дал обширные интервью СМИ. В своей беседе с газетой «Uusi Suomi» («Новая Финляндия») он рассказал, в том числе, о своей даче в Подмосковье, которая, по его словам, нужна в основном для его маленьких дочерей. Сам же певец в свободное время обычно ездит рыбачить на спиннинг на берега Волги и вообще много путешествует. Певец много раз бывал в Европе, и у него запланированы концерты во Франции и Италии (37-летний на момент интервью Петров впервые выступил за границей в Стокгольме еще в 1950 году[571]).

ОФСС взяло на себя задачи, выполнять которые концертное агентство «Фацер» либо не хотело, либо не имело возможности. Общество, по сути, выступало как импресарио артистов, занимаясь их продажей разным организациям и отвечая за практическую составляющую. Дело не только в том, что другие финские антрепренеры не стремились занять эту нишу. Заинтересованность агентства «Musiikki-Westerlund» уже упоминалась в настоящей книге выше. А Том Хертель, который поставлял артистов хельсинкскому парку развлечений «Линнанмяки» и в разные цирки, зимой 1956 года всерьез пытался организовать гастроли Московского цирка и Московского театра эстрады в Финляндии и Скандинавии. Судя по всему, то ли ОФСС, то ли МИД СССР хотел управлять процессом, но ничего не получилось. Зато ОФСС в то же лето привезло некоторых артистов, которыми интересовался Хертель, на гастроли по Финляндии – конкуренты Обществу «Финляндия – Советский Союз» были не нужны[572]. Почему же ОФСС было готово помогать Национальной опере Финляндии в организации выступлений советских солистов мирового уровня? Одной из основных причин, скорее всего, является сильный западный курс Национальной оперы, повлиять на который теперь представилась возможность.

МЕЧТЫ ОБ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗАЦИИ

Между 1918 и 1945 годами театр, называвшийся тогда Финской оперой, ориентировался прежде всего на Германию и Швецию. После войны связи с заграницей стали налаживаться, но у бедной и восстанавливающейся страны не было ресурсов для масштабной интернационализации. Национальные опера и балет также страдали от хронической нехватки денег. В непосредственной близости была только Швеция. В этой ситуации обмены с Советским Союзом начали цениться на вес золота. Советские солисты мирового уровня стоили значительно дешевле, чем западные, а по мере развития обменной деятельности появилась возможность обучать своих артистов в СССР наполовину бесплатно. Алми не преминул указать на это, подавая заявку на грант в Министерство образования Финляндии для осуществления в 1957 году театрального обмена с Ленинградом. Он считал, что Национальная опера стоит на пороге перемен в сфере международного сотрудничества, но денег при этом едва хватает даже на визиты в соседние страны[573].

Национальная опера Финляндии при этом платила советским артистам зарплату в соответствии с рыночной стоимостью. Деньги в основном доставались государству, о чем не раз советские артисты упоминали в своих воспоминаниях[574]. Отличие от деятельности ОФСС, при которой вся выручка уходила Обществу, было значительным. ОФСС платило деятелям искусства, участвовавшим в организованных им гастролях, лишь скромные суточные, забирая доходы от продажи билетов себе. А зарплату артисты получали, только если их брали в аренду для выступлений в качестве солистов с филармоническими оркестрами или в Национальной опере. Сотрудничая с ОФСС, Советский Союз оплачивал и проезд артистов в Финляндию и выплачивал артистам их обычную зарплату на родине. Национальная же опера Финляндии, как уже было сказано, выплачивала приглашенным исполнителям стандартный гонорар за выступления, а вдобавок к нему щедрые суточные. При отправке артистов для выступлений в Национальной опере Финляндии Советскому Союзу удавалось получить крайне ценную иностранную валюту. Это в том числе объясняет, почему СССР начал в середине 1950‐х годов менять свою стратегию в отношении визитов артистов высочайшего уровня. Значительная денежная ценность визитов стала важнее идеологических факторов. Интернационализация стоила дорого и требовала финансирования.

Выплачивавшиеся Национальной оперой гонорары советским артистам можно считать довольно большими. В театральный сезон 1956–1957 годов в Опере выступали многие зарубежные солисты. И только главные звезды, такие как Ким Борг, Эльза Кавелти (1907–2001) и Луиджи Инфантино (1921–1991), получали бóльшие гонорары, чем советские артисты. Некоторым иностранным приглашенным исполнителям платили меньше, чем советским артистам. Гонорары последних обычно составляли около половины (30 000–35 000 марок) того, что, например, получал за выступление Борг (60 000 марок). Это вознаграждение можно считать весьма достойным по сравнению с бесплатным гастролированием в рамках сотрудничества с ОФСС. Однако гонорары советских артистов тем не менее плохо коррелировались с уровнем их мастерства. Если бы они приезжали из стран Запада, их гонорары могли бы быть раза в три больше, но тогда бы Национальной опере просто могло бы не хватить на них средств.

Доходы в валюте в СССР приветствовались[575]. Советские хореографы в 1950‐х годах также получали значительные гонорары. Тамаре Никитиной (1904–1993) выплатили гонорар в размере 100 000 марок за то, что она привезла в Финляндию балет «Лебединое озеро» и более месяца репетировала его с танцовщиками. Гонорар Ростислава Захарова, которого дважды приглашали в Национальную оперу, составил, в свою очередь, 150 000 марок оба года. Кроме того, Опера оплатила Никитиной и Захарову проживание в гостиницах, а также суточные в размере 2500 марок и 3000 марок каждому соответственно. Министерство культуры СССР пыталось повысить сумму вознаграждения приглашенного хореографа, договариваясь о визите в 1958 году Леонида Лавровского (1905–1967), сменившего Захарова. Однако Национальная опера была готова увеличить сумму только на 10 000 марок, в результате стороны сошлись на гонораре в 160 000 марок и на суточных в 3000 марок.

Национальной опере было важно держать цену рентабельной, но главным было то, чтó театр получал от советских хореографов. Например, когда Лавровский не смог приехать в Финляндию на целый месяц из‐за других дел, Национальная опера продолжила вести переговоры. В результате в Национальную оперу вместе с балетмейстером была направлена Марина Семенова – возможно, самый известный педагог Большого театра. Семеновой обещали гонорар в размере 25 000 марок в неделю, оплату гостиницы и 2500 марок суточных[576]. Суточные были важны, потому что вся зарплата уходила государству, а артисты получали небольшую часть, причем только по возвращении в СССР и в рублях. На практике суточные были единственным источником дохода советских артистов в Финляндии и позволяли покупать западные товары, которые в СССР было трудно приобрести.

Национальная опера могла себе позволить платить высокие суточные. По словам Алми, выручка за один спектакль с участием приглашенных артистов составляла 300 000 марок. Маржа со спектаклей с участием советских артистов часто оказывалась большей, чем в случае выступлений западных артистов высшего уровня, при том, что и те и другие, конечно, собирали полные залы. Большинство иностранных визитов Национальная опера осуществляла без государственной помощи в рамках своей обычной деятельности и получала хорошую прибыль. В 1961 году Национальная опера совершила, например, тур по Испании без поддержки государства. В 1950‐х годах показы оперы «Pohjalaiset» («Остроботнийцы») в странах Северной Европы были реализованы за счет государственных средств[577]. Таким образом Алми не ориентировался в интернационализации Национальной оперы лишь в сторону СССР, хотя восточный сосед и занимал особое положение в его планах.

На практике основная задача ОФСС заключалась в организации выступлений советских артистов в Финляндии. Национальная же опера и отправляла, и принимала артистов из СССР, особенно начиная с середины 1950‐х и до начала 1960‐х годов. В культурных обменах были задействованы как отдельные артисты, так и целые группы представителей какой-либо области искусства. Такие гастроли становились знаковыми культурными событиями, собиравшими в Хельсинки множество американских и европейских представителей культурной элиты и СМИ.

Постепенно роль ОФСС в организации обменов Национальной оперы стала косвенной, и оно перестало оказывать существенное влияние на решения, касающиеся культурных визитов. Корреспонденция между ОФСС и Всесоюзным обществом культурной связи с заграницей (ВОКС), тем не менее, показывает, что ОФСС отвечало за переписку на русском языке от лица руководства Оперы также и во второй половине 1950‐х годов. На практике ОФСС являлось посредником. Что касается СССР, то середина 1950‐х годов была во многих отношениях поворотным моментом, и один год принес значительные изменения. Начавшийся во внутренней и внешней политике период, называемый «оттепелью», привел к ликвидации почти всей системы лагерей заключения и содержания, к ограничению власти КГБ и к открытию государственных границ для туризма. СССР начал приоткрываться миру. На фоне этих изменений становится понятным, почему в середине десятилетия активизировался также и процесс культурных обменов между Финляндией и СССР. Советскому Союзу стал нужен партнер по сотрудничеству, который представлял бы профессиональную организацию из сферы культуры, такой как Национальная опера Финляндии.

Уже осенью 1954 года начались обширные переговоры Национальной оперы с Министерством культуры СССР, в процессе которых генеральный директор Оперы Суло Ряйккёнен неоднократно посещал Министерство[578]. Некоторое затруднение было связано с тем, что Министерство культуры СССР обладало на том этапе еще очень ограниченными полномочиями и его деятельность подчинялась МИД СССР. Ситуация постепенно менялась с ослаблением положения Молотова и с выходом иностранных культурных отношений из-под юрисдикции МИД после 1955 года[579]. Так что проведенные осенью 1954 года переговоры почти не дали результата: был осуществлен только один пункт из пяти – визит тенора Вейкко Тюрвяйнена в СССР. Однако Министерство культуры СССР было не готово сдаваться. И хотя Ряйккёнену не удалось встретиться с министром культуры Михайловым, когда тот находился с визитом в Хельсинки в августе – сентябре 1955 года, посол СССР Виктор Лебедев (1900–1968) побуждал Ряйккёнена узнать, возможен ли ответный визит в Финляндию Большого театра. В своем письме Михайлову Ряйккёнен, кроме того, высказывал пожелание о приезде в Хельсинки русских звезд – Галины Вишневской и Павла Лисициана[580]. Письмо было очень формальным, без указания точных дат. Период нахождения Ряйккёнена в должности генерального директора Национальной оперы Финляндии окончился его внезапной смертью 26 октября 1955 года. Альфонс Алми на своем посту продолжал способствовать сохранению непрерывности в культурном обмене между Национальной оперой и СССР, несмотря на смену генеральных директоров театра.

Преемник Ряйккёнена Йоуко Толонен получил приглашение в Москву весной 1956 года. Оно прибыло через представителя ВОКС Воронина 12 марта, и ответ был дан сразу, на следующий день. Толонен отправился в соответствии с приглашением на 10 дней в Москву в начале апреля[581]. Алми, предположительно, принимал участие в этом туре переговоров, как и в последующих турах, наряду с Толоненом, поскольку на практике у Национальной оперы Финляндии было два руководителя, и Алми был лучше осведомлен о деятельности и возможностя Оперы. Приглашение свидетельствует о том, что СССР очень желал развивать сотрудничество. К тому же и предпосылки значительно изменились по сравнению с ситуацией двухгодичной давности. Первый заметный шаг в направлении развития сотрудничества от отдельных визитов солистов в сторону более масштабной коллаборации был сделан, когда осуществилось высказанное Ряйккёненом в 1952 году пожелание о визите советского хореографа: осенью 1956 года в Хельсинки прибыл Ростислав Захаров, именитый балетмейстер, который работал главным хореографом Большого театра в 1936–1960 годах[582]. Он был также профессором Государственного института театрального искусства, ГИТИС, с 1951 года. Его центральную роль в советской послевоенной художественной жизни характеризует тот факт, что он дважды становился лауреатом Сталинской премии первой степени – в 1943 и 1946 годах[583]. Захаров был членом партии с 1951 года, то есть надежный и проверенный человек с точки зрения системы, как, например, и Дмитрий Шостакович.

РАЗВИТИЕ ФИНСКОГО БАЛЕТА

Прибытие Захарова в Финляндию стало значимым переломным моментом в развитии финского балета. Финская балетная жизнь зародилась после русской революции в основном под влиянием прибывших из Петербурга артистов. Некоторые считали, что основатель Финской оперы Эдвард Фацер был первым, кто представил русский балет на Западе. Действительно, Фацер активно распространял русский балет и привозил Анну Павлову (1881–1931), считающуюся самой выдающейся балериной того времени, из Петербурга на гастроли не только в Финляндию, но и в другие страны Европы. Хотя Петербург был крупным центром европейского балета, до организованного Фацером турне Императорский балет не выступал за границей[584]. Благодаря крепким связям Фацера с Петербургом удалось из прибывших после революции из Петербурга в Финляндию танцовщиков создать основу для балета в учрежденной Фацером Финской опере. Это, в свою очередь, привело к тому, что Финляндия наряду с Советским Союзом стала родоначальником балета. Хотя связь с Ленинградом прервалась на десятилетия, с началом возобновления контактов в 1950‐х годах можно было констатировать, что финский балет имел намного больше общего с советским, чем, например, балеты Швеции или Великобритании. По мере увеличения количества визитов в середине 1950‐х годов в Финляндию стало проникать влияние советской балетной школы – первоначально благодаря солистам, открепленным от организованных ОФСС гастролей. Техника и стиль приглашенных артистов считались в Финляндии – как и в других странах Запада – бесподобными.

Танцовщики начали приезжать в Национальную оперу на несколько лет позже певцов. Первый визит совершила Ирина Тихомирнова в 1954 году – он длился с 25 февраля по 6 марта. Тихомирнова была именитой танцовщицей. Ее супругом был Асаф Мессерер (1903–1992), один из ведущих танцовщиков Большого театра, хореограф и дядя Майи Плисецкой по матери. Тихомирнова была типичным приглашенным советским артистом раннего периода культурного обмена, представлявшим безусловную творческую элиту своей страны. Тихомирнова прибыла не в качестве гостя собственно Национальной оперы, а в составе принимавшейся ОФСС группы артистов, от которой балерина была откреплена для выступлений в Опере[585]. Она уже выступала в Финляндии в олимпийское лето 1952 года, так что ее высокий профессионализм был известен.

Визит Тихомирновой 1954 года можно отметить еще и потому, что по возвращении в СССР она дала интервью о своем опыте выступлений в Финляндии. Тихомирнова хвалила Национальный балет Финляндии, хотя и упомянула его небольшой численный состав. Из финских танцовщиков она назвала Дорис Лайне и Эльзу Сюльвестерссон, которые в течение следующего десятилетия многократно посещали СССР. Тихомирнова исполнила главную партию в балете «Лебединое озеро», хореографию для которого поставила английский балетмейстер Мэри Скипинг (1902–1984). Тихомирнова оценила хореографию как «шаблонную, но вполне хорошую саму по себе»[586]. По-видимому, Финская национальная опера пришла к такому же выводу, поскольку уже через пару лет балет «Лебединое озеро» был полностью переделан в соответствии с советской хореографией. Считалось, что визиты советских танцоров повышают уровень Финской национальной оперы. В связи с визитом Тихомирновой вся Национальная опера удостоилась восторженных рецензий в прессе по поводу удавшегося представления – восторгались всем, вплоть до занавеса[587].

Нет достоверных сведений о том, кто был инициатором приглашения первых приезжавших в Финляндию в качестве гостей ОФСС советских танцовщиков для выступлений в Национальной опере. В визитах были заинтересованы, помимо Оперы, ОФСС и Советский Союз. Хотя звезды танцевального искусства приезжали из СССР и раньше, их выступления были частью организованных ОФСС многопрофильных гастролей и совсем не освещались ведущей прессой. После появления Тихомирновой в Национальной опере балетные критики разных изданий посетили организованный ОФСС прощальный концерт советских артистов, на котором выступала Тихомирнова – «танцовщица высочайшего уровня в художественном и техническом отношении»[588].

Хотя предыдущий опыт сотрудничества Национальной оперы Финляндии с приглашенными советскими певцами был позитивным, количество выступлений приглашенных артистов в оперных постановках в 1950‐х годах не росло. В случае с балетом ситуация оказалась совершенно иной. Можно сказать, что визит Тихомирновой прорвал плотину, и благодаря балету в 1950‐х годах Национальная опера стала самой плотно сотрудничающей с Советским Союзом организацией. Советские танцовщики высочайшего уровня начали приезжать в Финляндию все чаще и на более длительное время. Кроме того, приезжать начали и режиссеры, благодаря которым на финской сцене появились многие советские постановки классических балетов, а также новые советские балеты.

Осенью 1954 года в постановке «Лебединое озеро» Национальной оперы Финляндии трижды танцевали Софья Головкина и ее партнер по сцене Леонид Жданов. Как и Тихомирнова, они входили в состав принимавшейся ОФСС группы артистов. Однако теперь речь шла уже о совместных выступлениях с финскими танцовщиками. Первый раз финские и русские советские танцовщики выступили 1 октября 1954 года на совместном балетном вечере, организованном Союзом артистов танцевального искусства Финляндии. Местом проведения мероприятия стал Дом рабочих (конгрессный центр «Paasitorni»), в который набилось до 1000 зрителей. Гвоздем программы были только что выступившие в Национальной опере Головкина и Жданов. Несмотря на количество участников, мероприятие было скромным, как и уделенное ему внимание СМИ. Пресса писала, что советские артисты колоссально превосходят финнов, особенно в плане экспрессии. Упоминалась Ирина Худова: «…шаги [были сделаны] правильно, [но] настоящий дух танца отсутствовал», примерно так же писали и об Эльзе Сюльвестерссон. В техническом отношении финны, однако, считались умелыми танцовщиками[589]. Сюльвестерссон и Худова регулярно ездили в СССР во второй половине 1950‐х годов, так что совместное выступление не стоит считать незначительным, оно лишь подтверждает то, что у балерин были связи с Советским Союзом. Кроме того, обе артистки владели русским языком, как и ранее упомянутая Дорис Лайне. Среди финских танцовщиков было много детей русских эмигрантов, для которых язык не был проблемой; представители многих других областей искусства русским языком владели редко.

После Тихомирновой и Головкиной в Финляндию прибыла большая звезда балетного мира Раиса Стручкова (1925–2005), которая позднее стала постоянной гостьей в стране. За время своей карьеры она выступала вместе с Национальной оперой Финляндии 25 раз и принимала участие во многих «Неделях балетного искусства». В первый раз она посетила Финляндию летом 1948 года в составе балетной группы Большого театра, участвовавшей в организованных ОФСС гастролях по стране[590]. В декабре 1955 года она и ее партнер по сцене Юрий Кондратов (1921–1967) выступили в качестве приглашенных солистов один раз в балете «Спящая красавица» и дважды в балете «Лебединое озеро»[591]. Газета «Hufvudstadtsbladet» восторженно писала после спектакля «Лебединое озеро», что если Стручкова и очаровала публику, исполнив партию Авроры в балете «Спящая красавица», то спектакль «Лебединое озеро» вообще достиг совершенно нового уровня. Газета сравнивала Стручкову с выступавшими ранее в Финляндии Тихомирновой и Головкиной, констатируя, что названные балерины прекрасны, но Стручкова в профессиональном плане немного выше них[592]. Остальные газеты также были полны восторженных отзывов[593]. Упоминалось, что приглашенные артисты привносят свежесть и новые подходы во многие спектакли, считавшиеся закоснелыми. На этом этапе в Финляндии уже произошел явный балетный бум. Публике нравились нововведения, привносимые советскими танцовщиками, что подпитывалось вниманием иностранных журналистов к визитам мастеров советского балета.

Ил. 25. Леонид Жданов руководит танцовщиками балета в Финской опере. 27 сентября 1954 года. Автор фото: Юрьё Линтунен. Источник: Kansan arkisto.

Советские артисты в рамках своих визитов делали намного больше, чем в Финляндии привыкли ожидать от приглашенных солистов. Стручкова и Кондратов использовали большую часть времени, отведенного под репетиции, на доработку танцевальных конфигураций в массовых сценах, в особенности в балете «Лебединое озеро»[594]. Они значительно отредактировали версию Скипинг, а для принца Кондратов по собственной инициативе выстроил более активную роль[595]. Пресса внимательно следила за приехавшими артистами. Визит Стручковой был назван звездным часом Национальной оперы Финляндии. Газеты писали, что овациям не было конца и публика еще долго не расходилась, возбужденно обсуждая увиденное[596]. Зрители с воодушевлением ждали продолжения, и руководство Национальной оперы его организовало.

Следующей осенью, 7–10 октября 1956 года, в качестве солистки в балете «Лебединое озеро» выступила Нелли (Нинель) Кургапкина (1929–2009) из Театра оперы и балета имени С. М. Кирова[597]. Ее имя было мало кому известно в Финляндии, хотя она танцевала в паре с самыми знаменитыми в мире танцовщиками – Рудольфом Нуреевым и Михаилом Барышниковым (р. 1948). Визит новой советской звезды наэлектризовал атмосферу в Александровском театре в Хельсинки: «В воскресенье Опера снова наполнилась публикой, и, как обычно бывает во время визитов балетных артистов, в антрактах в фойе звучали практически только русский и английский языки». Партнером Кургапкиной по сцене стал Симеон (Семен) Каплан, который впервые посетил Финляндию еще в 1945 году. Рецензии критиков на выступления Кургапкиной были доброжелательными, но ее посчитали довольно «простой» по сравнению с предыдущими звездами[598]. Финская публика ожидала приезда из СССР танцовщиков только самого высокого уровня.

ВИЗИТЫ ХОРЕОГРАФОВ

В середине 1950‐х годов окончательно вернулся в Финляндию финн Жорж Ге (1893–1962), родившийся в Петербурге и сделавший за границей успешную карьеру. Будучи во Франции, Ге сотрудничал с русскими эмигрантами, которые часто были антисоветски настроены, но, вернувшись в Финляндию, Ге был готов к сотрудничеству с Советским Союзом. Уже осенью 1955 года он поставил хореографию на музыку Арама Хачатуряна, что совпало с визитом Хачатуряна в Финляндию. Однако наибольшее влияние на развитие финского балета оказало то обстоятельство, что в Финляндию начиная с 1956 года стали приезжать лучшие советские хореографы.

Первым в Финляндию прибыл Ростислав Захаров для репетиций балета Асафьева «Бахчисарайский фонтан» осенью 1956-го. За спектаклем, поставленным Захаровым, осенью 1957 года последовали поставленный Никитиной балет «Лебединое озеро», сменивший, таким образом, прежнюю хореографию британки Мэри Скипинг на новую советскую, следом – отрепетированный Захаровым балет Прокофьева «Золушка». В следующем, 1958 году Леонид Лавровский поставил советскую версию «Жизель». После годичного перерыва он же репетировал в Национальной опере Финляндии балет Прокофьева «Каменный цветок» (премьера состоялась в 1961 году). С началом 1960‐х годов визиты из СССР в Национальную оперу стали происходить реже. И только в 1971 году Отар Дадишкилиани (р. 1923) из Минска поставил балет Хачатуряна «Спартак». В 1960‐х годах артисты балета приезжали в Национальную оперу Финляндии в большом количестве, но в основном с Запада. Восточное направленние было наиболее активным именно во второй половине 1950‐х.

Прибытие Захарова в Финляндию осенью 1956 года стало значимым событием и в международном отношении. Первоначально переговоры, правда, велись о визите другого хореографа – Асафа Мессерера. И только за месяц до приезда Большой театр объявил ведущему переговоры с Национальной оперой Финляндии Министерству культуры СССР (Минкульт), что Мессерер отправляется вместе с труппой Большого театра на первые гастроли балета в Великобританию и не сможет приехать в Финляндию[599]. При этом личное согласие Мессерера на визит в Национальную оперу Финляндии было подтверждено и гонорар согласован еще летом[600]. Сначала переговоры шли о более коротком двухнедельном визите, но в конце концов Национальной опере удалось уговорить Минкульт отпустить Мессерера в качестве приглашенного в Оперу хореографа более чем на два месяца. Планы изменились, очевидно, в середине сентября, когда была спланирована поездка в Лондон[601]. Источников, свидетельствующих о реакции Национальной оперы на это изменение, не сохранилось, но Захаровым в конце концов все были очень довольны. Он был командирован в срочном порядке, и о разрешении на поездку для него ходатайствовали всего за неделю до отъезда[602].

Такие длинные гастроли артистов ни в Финляндию, ни в любые другие страны Запада ранее не практиковались. Приехав в Финляндию во второй половине октября, Захаров пообщался с прессой, хотя до премьеры был еще месяц. Хореографа, естественно, расспрашивали о балетной жизни в СССР, поскольку об этой части культурной жизни Советского Союза было мало что известно. В интервью Захаров превозносил Галину Уланову – балерину с мировым именем, которую он считал продолжательницей дела Анны Павловой, таким образом связывая Уланову с большой балетной традицией императорской России. Он не жалел похвал также для 32 балетных школ Советского Союза и в общей сложности четырех больших балетных театров Москвы и Ленинграда[603]. Когда Захарова попросили назвать лучшие балетные труппы, он перечислил Большой театр и Музыкальный театр К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко в Москве, а также ленинградские Театр оперы и балета имени С. М. Кирова и Малый оперный театр[604]. Газета «Helsingin Sanomat» выделила под интервью с Захаровым несколько полос и добавила интриги, сообщив, что хореограф еще не выбрал исполнителей главной партии[605]. Фактически этот визит был первым визитом хореографа мирового класса в истории Национального балета Финляндии[606].

Поставленный Захаровым балет «Бахчисарайский фонтан», написанный Борисом Асафьевым в начале 1930‐х годов, был примером социалистического реализма, но одновременно продолжал традиции сказки с восточным колоритом и вообще был довольно традиционным сочинением. Этот балет привнес на сцену Национальной оперы Финляндии яркие краски и совершенно новый подход. Репетиции проходили в основном согласно графику, хотя первоначально запланированную дату премьеры спектакля перенесли с четверга 29 ноября на субботу 1 декабря. Такие маленькие задержки не были редкостью. Балет привлек внимания не меньше, чем его постановщик[607].

Захаров не просто был первым приглашенным советским хореографом в Финляндии, он привез с собой и поставил балет на новой для себя сцене, то есть создал его. На главную роль была отобрана Дорис Лайне, в выступлении которой пресса заметила аллюзии на исполнение этой партии Улановой – первой балерины, станцевавшей эту роль в СССР. В качестве предыдущих исполнительниц партии упоминалась также Раиса Стручкова[608]. Советские танцовщики стали своего рода эталоном. О Маргарете фон Бар (1921–2016) писали, что в ее партии Заремы не было «Майи Плисецкой», которая после Улановой была самой известной советской балериной[609]. По другим оценкам, фон Бар, наоборот, справилась с ролью прекрасно и превзошла Лайне[610].

Примечательно, что буржуазные газеты также выделяли большие полосы – намного бóльшие, чем прежде – рецензиям на балетные спектакли, и не только премьеры, но и последующие показы. «Вся балетная труппа была в огне», – писала газета «Suomen Sosialidemokraatti» («Финский социал-демократ»)[611]. Немного ранее издание констатировало, что «Захаров, великий хореограф, лепил из нашего балета, как из воска». В финской прессе премьеру спектакля единодушно нарекли самой великой премьерой в истории Национального балета Финляндии и восторженно отмечали, что Захаров вывел на совершенно новый уровень как кордебалет, так и солистов[612]. Работу режиссера характеризовали как очень живую. Музыку же сочли несколько старомодной, что неудивительно, ведь она была написана более двадцати лет назад и уже на момент создания представляла собой довольно консервативное сочинение[613]. Спектакль продержался в репертуаре до весны 1958 года – 47 представлений, после чего прошли еще несколько отдельных показов. Было подготовлено два состава исполнителей, то есть Национальная опера значительно вложилась в постановку.

После приезда Захарова балет Национальной оперы Финляндии начал свое восхождение на международной арене. До 1956 года на Западе бытовало мнение, что в СССР после 1920‐х годов в области балета не произошло никакого развития[614]. По мнению большинства, это утверждение оказалось в конце концов абсолютно ошибочным, но к такому заключению общественность пришла только после большого шума в СМИ[615]. В этом отношении визит Захарова в Финляндию стал поворотным событием и в международном смысле. Хотя Большой театр – ведущий балетный театр СССР – побывал на Западе со своими первыми гастролями, сопровождавшимися бурными овациями всего лишь несколькими неделями ранее (3 октября 1956 года), постановка Захарова в качестве приглашенного хореографа также внесла свой немаленький вклад в эту переоценку. Балет «Бахчисарайский фонтан», уже представленный в Лондоне, впервые демонстрировался за пределами СССР в исполнении иностранцев. Первый раз Национальная опера вывезла спектакль в Стокгольм осенью 1957 года. Опера таким образом хотела поднять уровень своей балетной труппы, но визит в Швецию отлично вписывался и в повестку Министерства культуры Советского Союза. И хотя по своему стилю постановка Национальной оперы Финляндии мало отличалась от советской, и даже эскизы костюмов были получены из Москвы[616], на практике она по-своему рекламировала советский балет.

«Бахчисарайский фонтан» в балетном варианте стал произведением, которое связывало страны в течение многих лет. В дальнейшем Опера приглашала для участия в спектакле советских артистов, танцевавших уже в этом балете. В свою очередь, финские танцовщики отныне участвовали в очень популярном в СССР спектакле, который позволял им приезжать в соседнюю страну для выступлений. Так, уже весной следующего года Дорис Лайне, Маргарета фон Бар, Лео Ахонен и Клаус Салин (1919–1973) были приглашены в ленинградский Кировский театр и московский Большой театр на гастроли. Финская пресса с удовлетворением констатировала, что отечественный балет достиг европейского уровня и легко может выступать даже на самых важных аренах Европы[617].

Таким образом, цель директоров Национальной оперы Финляндии Толонена и Алми – поднять международный уровень национальных оперы и балета посредством сотрудничества с Советским Союзом – была достигнута. Зная, как во всем западном мире восхищаются высоким уровнем музыкального и танцевального искусства СССР, они пристально следили за ситуацией и, как только Советский Союз начал открывать свои границы для иностранного туризма и в особенности для культурных обменов, воспользовались этим. Зарубежные импресарио, концертные агентства и оперные дома старались наперегонки заключать контракты с разными советскими оперными театрами, оркестрами и солистами[618]. Но Толонен с Алми были на передовой – в качестве единственных не относящихся к ОФСС финнов, которым на этом этапе удалось заключить значимые договоры.

Взаимные визиты свидетельствовали об интернационализации культурной сферы и подчеркивали хорошие отношения между странами. После возвращения Захарова в СССР им было написано официальное письмо сотрудникам Национальной оперы Финляндии. Посредником выступило информационное агентство Советского Союза ТАСС[619]. В письме Захарова речь в основном шла о дружбе между государствами, перечислялись различные официальные мероприятия – «Неделя финского кино», визит Вейкко Тюрвяйнена, упоминалось сотрудничество между национальными радиокомпаниями и другие виды совместной работы, осуществленной в течение последних лет. Также Захаров с восхищением писал об отдельных финских танцовщиках, в особенности о Дорис Лайне, Лийсу Такселль (1931–1974) и Лео Ахонене[620]. Спустя некотрое время Захаров вновь был приглашен в Финляндию для постановки балета Прокофьева «Золушка».

Примечательным в сотрудничестве Национальной оперы Финляндии с советскими коллегами в течение последующих лет является то обстоятельство, что Опера запрашивала – и получала – лишь самое лучшее. Во время своей первой поездки на Запад, в Лондон, осенью 1956 года Большой театр представил наряду со спектаклем «Бахчисарайский фонтан» произведение Прокофьева «Ромео и Джульетта», а также два дореволюционных классических балета – «Жизель» и «Лебединое озеро» – в советской постановке[621]. Три представленных спектакля были реализованы в Финляндии в последующие годы под руководством советских балетмейстеров: «Бахчисарайский фонтан» в 1956 году, «Лебединое озеро» в 1957 году и «Жизель» в 1958 году. Постановку балета «Ромео и Джульетта» пришлось ждать до 1979 года[622]. Кроме того, в Финляндии во второй половине 1950‐х годов советскими балетмейстерами были также осуществлены постановки балетов Прокофьева «Золушка» в 1957 году и «Каменный цветок» в 1961 году. Можно констатировать, что влияние Советского Союза стало доминирующим в развитии финского балета после середины 1950‐х годов[623]. Однако при ближайшем рассмотрении возникает вопрос, кто был ведущим, а кто ведомым.

ПЕРЕГОВОРЫ И УСПЕХ

В декабре 1956 года, сразу после визита Захарова, директорский тандем Толонена и Алми отправился в Москву[624]. Цель поездки заключалась в составлении многолетней, состоящей из многих пунктов обменной программы, которая была бы полезна как Национальной опере Финляндии, так и СССР. Время было выбрано блестяще. Советский Союз только начал открываться Западу, но в конце осени 1956 года западные страны, в особенности США, решили заморозить культурные обмены из‐за народного восстания в Венгрии[625]. Например, за гастролями Большого театра в Лондоне должен был последовать визит в Москву балетной труппы английского театра «Сэдлерс Уэллс» («Sadler’s Wells») как часть договора о культурном обмене между странами, но этот и многие другие обменные проекты остались нереализованными.

Министерство культуры Советского Союза отчаянно желало держать двери открытыми для зарубежных стран, и Национальная опера Финляндии не преминула воспользоваться этим. И спустя примерно полгода Алми смог с удовлетворением констатировать, что почти все, о чем стороны договорились в Москве в декабре 1956 года, либо уже было осуществлено, либо находилось в стадии осуществления[626]. После переговоров, проводив Толонена и Алми домой, советская переводчица отчиталась перед чиновниками, что гости остались всем очень довольны. Финские делегаты рассказали ей, что многие советовали им отказаться от переговоров и поездки в Москву из‐за геополитической ситуации. Однако они укрепили свои позиции и были совершенно удовлетворены результатом[627]. Договор включал в себя взаимные визиты оперных театров, взаимные обмены солистами балета, более длительный обучающий визит советского хореографа в Финляндию, а также постановку балета Прокофьева «Золушка» в Национальной опере Финляндии в сотрудничестве с советскими специалистами осенью 1957 года. Кроме того, речь шла и о взаимных визитах между Хельсинки и Таллином[628]. Последний пункт договора был исполнен весной 1958 года.

В СССР также были довольны осуществленными с Национальной оперой Финляндии обменами. В отчете 1956 года Министерства культуры СССР о международной деятельности Национальная опера Финляндии часто упоминается. Про будущие планы в отношении Финляндии было сказано так: «…установление длительных творческих связей с Национальной оперой», что на практике означало углубление сотрудничества[629].

Толонен и Алми отчитались о своем успехе перед СМИ сразу после Нового года и рассказали в общих чертах о планируемых обменах с Большим театром, Театром оперы и балета «Эстония» и другими советскими культурными организациями[630]. Детали отшлифовывались в течение весны и лета 1957 года, в особенности в ходе визитов Толонена и Алми в Москву и Ленинград[631]. Заключенный договор значительно расширил сотрудничество, и в двухлетний период с 1957 по 1958 годы обменная деятельность Национальной оперы Финляндии с Советским Союзом была максимально активной. Запущенная договором серия обменов была для Национальной оперы очень важна во многих отношениях. С точки зрения международных отношений договор был исключительным в силу своей обширности, но еще и потому, что все оговоренные в нем пункты осуществились в соответствии с планом и графиком.

Одним из пожеланий Национальной оперы Финляндии, не включенным в договор, была организация визитов солистов Оперы в Советский Союз. И хотя визиты на первый взгляд выглядели как личные поездки артистов, какие, например, ранее осуществлял Вейкко Тюрвяйнен, теперь Национальная опера активно склоняла артистов к поездкам и продвигала визиты вне рамок договора об обменах. Целью этой деятельности было обретение международного статуса Оперы за счет вывоза солистов на большие арены. В результате весной 1957 года оперные звезды сопрано Лийса Линко и тенор Йорма Хуттунен отправились в масштабные трехнедельные гастроли по Советскому Союзу. Их турне началось в Петрозаводске, продолжилось в Ленинграде, Риге, Львове и Одессе и завершилось в Москве[632]. В общей сложности финские артисты вышли на сцену 13 раз, в основном в операх «Евгений Онегин» Чайковского и «Травиата» Верди. В Петрозаводске у них прошли как собственные концерты, так и совместный. Визит вызвал в городе исключительный интерес, билеты были раскуплены уже за три недели до выступлений. В Петрозаводске Линко и Хуттунен узнали, что в городе по-прежнему существует театр, в котором сохраняется финский язык, и что местные артисты очень надеются на увеличение числа обменов с финскими коллегами[633]. Действительно, Петрозаводск стал, наряду с Ленинградом, Таллином и Москвой, городом, который финны в последующие годы навещали особенно часто и откуда в Финляндию приезжало артистов больше, чем из других мест.

Линко и Хуттунен были в числе первых иностранных артистов, появившихся в Риге после окончания войны. И они снискали в городе значительную популярность – пресса писала, что выступление артистов по телевидению смотрели целых 100 000 зрителей. Йорма Хуттунен приезжал в Ригу и раньше, в «старые времена», то есть до войны. Ему показалось, что город выглядит, как и прежде, но численность населения в нем значительно выросла. Для турне были выделены советские концертмейстер и переводчик. Последний, судя по имени и фамилии, имел финское происхождение[634]. В подобных случаях переводчиком обычно служил сотрудник госорганов, контролировавший иностранцев и отчитывавшийся об их действиях.

Визиты были настолько новым явлением, что ошибок избежать не удалось. После возвращения солистов в Финляндию из письма Челякова (Управление внешних связей Министерства культуры СССР) стало известно, что Линко и Хуттунен отказались принять свои гонорары в рублях, хотя в декабре 1956 года с Оперой Финляндии была заключена договоренность о том, что они приедут на тех же условиях, что и Тюрвяйнен и Куусоя годом ранее[635]. Рубли вывезти из страны или обменять на другую валюту было нельзя, их можно было только потратить в магазинах СССР. Во время гастролей организаторы поездки со стороны Финляндии интересовались, можно ли получить гонорары в другой валюте, а не в рублях. На это Минкульт не согласился, но оплатил все связанные с транспортом расходы. Вопрос продолжал обсуждаться и в ходе визита Челякова в Хельсинки в апреле 1957 года[636]. Очевидно, Алми забыл сообщить о ситуации с гонорарами Линко и Хуттунену перед поездкой[637]. В дальнейшем подобные вопросы получалось контролировать лучше. Но в иностранной валюте гонорары не выплачивались и в дальнейшем, поскольку СССР остро нуждался в валюте[638].

Балет «Бахчисарайский фонтан» сделал доступными для финских танцовщиков самые большие сцены Советского Союза. В апреле 1957 года четыре солиста балета отправись на гастроли в СССР. Сообщалось, что Майю Куусоя летом в рамках своего турне доедет до самого Кавказа[639]. Танцовщики направлялись Национальной оперой Финляндии, но Куусоя, по-видимому, ехала в СССР по индивидуальному приглашению. Куусоя впоследствии шутила, что в Саратове и Баку температура была +38 °С и +40 °С, и такие условия, конечно, хорошо подходили для опер «Аида» и «Кармен», но с точки зрения исполнения были нелегкими. Куусоя также выступила на радио и телевидении и записала в Москве получасовую программу финских песен. Этот второй визит принес новое приглашение выступить в Большом театре в феврале-марте 1958 года[640]. Столь частые визиты Куусоя в Советский Союз типичны для культурных обменов на начальном этапе сотрудничества: часто один и тот же артист получал много приглашений, особенно если первый визит проходил успешно[641].

Куусоя еще раз посетила СССР зимой 1958 года, в этот раз вместе с Йормой Хуттуненом. В программу поездки входило выступление в Театре оперы и балета «Эстония» в Таллине, а также появления на радио и телевидении. Во время поездки Куусоя заболела – дальние расстояния, которые преодолевали финские артисты, были сопряжены с риском простуды. Все билеты на запланированные концерты были снова раскуплены за недели до назначенных дат, и пришлось организовать дополнительные выступления. Куусоя получила следующее приглашение уже в мае того же года[642]. В этот раз визит был частью договора с Национальной оперой Финляндии. Как и ранее из Петрозаводска, Куусоя привезла из Таллина в Финляндию также «горячую надежду» принимавшей ее стороны на более частые встречи с финскими коллегами: «Сейчас, когда более свободного общения через залив не происходит, обмен артистами – единственная эффективная форма». Куусоя и Хуттунен рассказывали о Таллине, который финны после войны посещали очень редко, что «дефицита не ощущалось. Наоборот, люди в городе были опрятно, даже красиво одеты». С композиторами артисты не встречались, но они узнали, что Виллем Капп (1913–1964) завершает работу над крупным сочинением и что эстонские оперные произведения издаются много и часто[643]. Ранние визиты часто характеризовались насыщенной программой, не включавшей в себя неформальные встречи, в особенности за пределами больших городов. На этом этапе сотрудничества Таллин еще довольно редко включался в программу гастролей, так что встречи с эстонцами происходили нечасто. В течение 1960‐х годов ситуация существенно изменилась.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МИРОВОГО КЛАССА

С точки зрения СССР, Финляндия предлагала важный плацдарм, ценность которого стала особенно актуальна в период, когда обмены со странами НАТО были заморожены, как это произошло в декабре 1956 года в связи с оккупацией Венгрии. В феврале 1957 года «Литературная газета», освещавшая культурную жизнь в СССР, рассказала, как происходят обмены с Финляндией в рамках заключенных обширных договоров. Никакого межгосударственного договора в действительности не существовало, контракты заключались с отдельными организациями, такими как Национальная опера Финляндии и ОФСС. Газета ссылалась на заключенный в декабре договор с Алми и Толоненом и упоминала будущие взаимные визиты Ленинградского Малого оперного театра и Национальной оперы Финляндии, а также отдельные визиты советских солистов в Финляндию и наоборот. Также сообщалось о прибытии осенью 1957 года на учебу в хореографическое училище им. А. Я. Вагановой двух финских танцовщиков[644].

Совместная деятельность Национальной оперы Финляндии и Советского Союза достигла мирового масштаба в мае 1957 года, когда начался фестиваль балета и оперы, идейным автором которого был Альфонс Алми[645]. Конец мая оказался для Национальной оперы очень трудным временем в отношении продажи билетов, и Алми хотел как-то исправить ситуацию. Решение предполагало приглашение в конце весны самых первоклассных исполнителей со всего мира, чтобы популярность мероприятия среди публики была гарантирована. В качестве первого гостя Алми организовал приезд Большого театра, который на Западе до этого видели только в Лондоне[646]. «Недели оперы и балета» стали квинтэссенцией устремлений Национальной оперы Финляндии повысить свой международный статус.

Почти невероятная инициатива Алми сделала праздник событием крупнейшего масштаба. Гастроли привлекли корреспондентов из Германии, Норвегии, Испании, Англии, Дании и Израиля. Мероприятие освещали репортеры, представлявшие информационные агентства «United Press» и «Associated Press», а также газету «Daily Mail», вместе с ними были, конечно, аккредитованы и размещавшиеся в Хельсинки на постоянной основе журналисты[647]. Министерство культуры СССР пообещало, что в балете «Бахчисарайский фонтан» выступит Галина Уланова, но этого не произошло. Руководство Национальной оперы Финляндии узнало об изменениях в программе лишь с прибытием артистов в Хельсинки[648]. Правда, балерина отправила Алми телеграмму, в которой сожалела, что не смогла приехать вследствие болезни, и обещала приехать позже[649]. Причиной, очевидно, послужила травма балерины, полученная ею в Лондоне осенью 1956 года. Под утро после последнего выступления в театре балет «Жизель» был отснят на пленку. Чрезмерная нагрузка дала себя знать уже после возвращения балерины в Москву[650]. Снятие Улановой с выступления было серьезным делом (в напечатанных программках она значилась). Спустя полтора года, когда Уланова сообщила, что готова приехать в Финляндию, находившийся в тот момент с визитом в Национальной опере хореограф Леонид Лавровский подтвердил рассказ о травме, приводя тот факт, что после поездки в Лондон Уланова не выступала четыре месяца[651].

Ил. 26. Слева направо: Микаэль Крийсин, Сюльви Кекконен, Галина Уланова и Урхо Кекконен в антракте балета «Жизель». Певший в хоре Национальной оперы Крийсин часто работал переводчиком Оперы. 19 декабря 1958 года. Автор фото: Тайсто Туоми. Источник: Архив Национальной оперы Финляндии (Suomen kansallisoopperan arkisto).

Президент Кекконен почтил праздник, посетив три спектакля. Министерство образования Финляндии, мэрия города Хельсинки и посольство СССР в Финляндии организовали торжественные приемы. Кроме того, балетные труппы были приглашены как на совместный вечер, так и на праздничный ужин.

В экономическом плане «Недели оперы и балета», прошедшие с 23 мая по 1 июня, оказались очень успешными, и Национальная опера собрала значительную кассу. После того как расходы на рекламу, представительские расходы, доплаты за превышение веса багажа на обратном пути следования приглашенных трупп, полагавшаяся Русской школе доля и другие расходы были профинансированы, у Оперы осталось еще более 6 миллионов прибыли из приблизительно 12 миллионов дохода без вычета издержек[652]. Для части аудитории стояние в очередях за билетами стало неприятным сюрпризом, но Алми в своем публичном письме к зрителям сообщил, что простоявшие два часа «еще легко отделались», если сравнивать их с теми, кто пришел к кассам в полночь. Он также напомнил, что в Лондоне за билетами на спектакли Большого театра осенью 1956 года публика стояла намного дольше[653].

Важно отметить, что финские танцовщики смогли выступить вместе со звездами Большого театра как в балете «Лебединое озеро», так и в постановке «Бахчисарайский фонтан». Хотя Улановой не было, в Хельсинки приехала почти вся звездная гвардия Большого театра – от партнера Улановой по сцене Юрия Жданова (1925–1986) до Марины Кондратьевой (р. 1934) и Ирины Тихомирновой. В общей сложности в группу входило 26 танцовщиков. В программе значились балеты «Бахчисарайский фонтан» (3 спектакля) и «Лебединое озеро» (4 спектакля), а также состоявший из разных номеров «Праздник балета» (2 показа). В отношении репертуара Большой театр решил не рисковать. Оркестром руководил молодой Геннадий Рождественский (1931–2018), под управлением которого коллектив выступал ранее в Лондоне[654]. Рождественский еще не был всемирно известен, но его восхождение в ряды ведущих дирижеров мира было стремительным. Капельмейстеру уделили неожиданно мало внимания. В некоторых рецензиях его превозносили так же, как и выступивший под его управлением Филармонический оркестр Хельсинки, но основного внимания удостоились все же танцовщики. Масштабное освещение в СМИ привело к тому, что время визита было продлено. Алми лично обратился к министру культуры СССР Михайлову с просьбой продлить гастроли еще на семь дней вследствие большой популярности выступлений балетной труппы. Алми пообещал, что Национальная опера Финляндии оплатит все вызванные продлением пребывания расходы[655].

Интересно, что «Неделям оперы и балета» предшествовало также выступление в Турку, о чем пресса совершенно не писала – возможно, чтобы сосредоточить все внимание на первом спектакле-премьере фестиваля. Однако и в Турку билеты были распроданы за несколько часов, включая стоячие места[656]. В Хельсинки газеты писали о спектаклях очень много. Например, в рецензии на балет «Лебединое озеро» сообщалось, что автору не хватает превосходных степеней прилагательных, чтобы описать увиденное. Что обновленная постановка «Лебединого озера» – это что-то грандиозное. Нина Тимофеева (1935–2014), исполнившая главную партию, вызвала всеобщее восхищение. Автор статьи писал, что Уланова, конечно, легенда, но выступление Тимофеевой – нечто великое[657]. Балетмейстера Большого театра Тамару Никитину, занимавшуюся развитием балетной труппы театра, превозносили, используя все возможные слова для выражения восхищения. Постановку Мэри Скипинг балета «Лебединое озеро» для Национальной оперы Финляндии 1953 года готовы были отправить в утиль и забыть навсегда[658]. Следующей осенью Национальная опера пригласила Никитину ставить с финской труппой ту версию балета «Лебединое озеро», которую финская публика увидела в исполнении танцовщиков Большого театра. Приезд Никитиной в качестве приглашенного балетмейстера можно считать неожиданным успехом Алми и Толонена, поскольку ее визит не упоминался ни в одном из планов, связанных с культурным обменом. Кроме того, ее командировка была организована очень быстро, что было не характерно для отношений с Советским Союзом[659]. Очевидно, идея этого визита возникла во время гастролей Большого театра в Хельсинки в мае 1957 года[660].

«Недели оперы и балета» были открыты в типичной для культурных обменов театральной манере исполнением под управлением Рождественского национальных гимнов Финляндии и СССР[661]. Газета «Ilta-Sanomat» («Вечерние вести») писала, что наряду с выступлениями неожиданно интересной оказалась оживленная дискуссия об искусстве, прошедшая в фойе театра, которую автор статьи хотел бы продолжить[662]. Визит Большого театра стал также крупным светским событием. О приветственном ужине, организованном в гостинице «Kalastajatorppa» в виде бала, в газете «Kansan Uutiset» («Народные новости») был опубликован обширный репортаж с фотографиями[663]. Это было типично для того времени. В основном буржуазная пресса писала о событии с точки зрения оперы, в то время как левая пресса обычно смотрела на вещи с советской позиции. Прощальный ужин для коллектива Большого театра был организован в гостинице «Kämp», на нем председатель Совета директоров Национальной оперы Финляндии Арви Пойярви (1900–1986) произнес благодарственную речь на финском и русском языках. Праздник продолжался до трех часов ночи[664]. После этого группа вернулась в Турку, чтобы дать еще одно выступление[665]. Вторые гастроли Большого театра на Западе стали крупной победой для Национальной оперы Финляндии. Она могла привлечь к себе международное внимание и значительно укрепить связи с Советским Союзом.

Левые силы пытались усмотреть в визите советских артистов признак нормализации отношений СССР и Запада и то, что в мире наконец поняли ценность Советского Союза. Однако руководство Национальной оперы не желало видеть в мероприятии никакой политики.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ОПЕРА ФИНЛЯНДИИ И ЛЕНИНГРАД ОСЕНЬЮ 1957 ГОДА

Осенью 1957 года вновь произошло важное событие, вполне международного уровня. Основным пунктом в ранее упомянутом, заключенном в предшествующее Рождество договоре значился взаимный обмен между театрами. Благодаря этому сотрудничеству обмены вышли на совершенно новый уровень как по своему количеству, так и по многообразию. Об обменной деятельности между театрами переговоры велись с весны 1956 года[666]. Национальная опера Финляндии в начале сезона совершила визит в Ленинград, чей Малый оперный театр как раз гастролировал в Хельсинки. Двусторонний визит по своему масштабу был невиданным, и также для СССР этот обмен стал первым в своем роде проектом, вот так одновременно реализующимся в другой, западной стране. О двустороннем визите в финской прессе писали уже весной 1957 года[667]. Однако мероприятие удостоилось гораздо меньшего внимания СМИ, чем «Недели оперы и балета». Значение сделанного Национальной оперой полностью осознать никому еще не удалось. В отчетах советской стороны гастроли Малого оперного театра в Финляндии были представлены как огромный успех, причем как выступления в Хельсинки, так и концерты в Турку, Тампере и Лахти[668].

В целом театральный сезон 1957–1958 годов был для Национальной оперы Финляндии совершенно исключительным. После масштабного двустороннего визита состоялись две балетные премьеры, постановкой которых занимались советские хореографы Тамара Никитина и Ростислав Захаров. Никитина выступила как режиссер балета «Лебединое озеро», а Захаров поставил балет Прокофьева «Золушка», до этого совершенно незнакомый финской публике. В двустороннем порядке продолжались также и отдельные визиты артистов. Кульминацией сезона стал прошедший с 20 мая по 2 июня 1958 года международный праздник балета, на который приехала группа из 26 первоклассных танцовщиков, объединенных под названием Академический балет СССР, и Американский театр балета (American Ballet Theatre). Советские танцовщики дали шесть собственных концертов и поучаствовали в некоторых представлениях Национальной оперы Финляндии. Американцы показали пять шоу[669].

Отдельные визиты этого года также нельзя обойти вниманием. Сонья Таммела и Лео Ахонен стали первыми финнами, отправившимися из Национальной оперы Финляндии учиться в Ленинград. Весной 1958 года певцы Майю Куусоя и Йорма Хуттунен посетили Таллин, танцовщики фон Бар, Лайне и Ахонен выступили в Большом театре в балете «Бахчисарайский фонтан», а их коллеги Лийса Такселль, Текла Раяла, Ууно Онкинен (1922–1994) и Хелмер Салми (1927–1992) побывали в Таллине. Из советских артистов Национальную оперу Финляндии посетили артисты Большого театра Борис Хохлов из Большого театра (выступил в балете «Лебединое озеро» 26 и 27 октября), Иван Петров (выступил в опере «Фауст» 24 ноября), Раиса Стручкова, Геннадий Ледях (1928–2020) и Борис Хохлов (выступили в балетах «Золушка» 12, 16 и 19 января, «Бахчисарайский фонтан» 15 января и «Лебединое озеро» 18 января). А также солисты Театра оперы и балета «Эстония» Тийт Куузик (1911–1990; выступил в опере «Риголетто» 27 ноября и 1 декабря), Георг Отс (выступал в оперетте «Веселая вдова» с 1 по 12 марта, 30 апреля и с 1 по 3 мая, а также в опере «Кармен» 11 мая) и Александр Пюви (1921–1997; выступил в операх «Тоска» 8 мая и «Кармен» 11 мая)[670].

По прошествии времени можно утверждать, что гастроли Национальной оперы Финляндии в Ленинграде были в своем роде первым таким масштабным визитом западных артистов в Советский Союз и в этом отношении исключительно большим событием, хотя и несколько незамеченным СМИ. Никто и не ожидал, что визит в Ленинград принесет прибыль. По степени интернационализации год был выдающимся. СССР предложил международный трамплин театру, который в течение долгого времени был малобюджетным и небольшим. Продолжавшееся несколько лет сотрудничество с Советским Союзом сделало возможным то, о чем раньше можно было только мечтать.

Национальная опера Финляндии привезла в Ленинград два произведения, одним из которых был классический балет Делиба «Коппелия» (1870), а вторым – практически неизвестный в СССР балет на музыку Моцарта «Испытание любви», хореографию которого поставил прославившийся на весь мир русский эмигрант Михаил Фокин (1880–1942) в 1936 году (второй балет критики обошли молчанием, на что могло быть довольно много причин[671]). Кроме того, был организован Вечер музыки Сибелиуса, который включал в себя короткое танцевальное произведение финского композитора «Скарамуш»[672]. В Ленинград привезли две оперы: «Остроботнийцы» (Мадетойя)[673] и «Риголетто» (Верди). Пресса была в восторге. Особенно отмечали исполнение Дорис Лайне главной партии в балете «Коппелия»; этот успех повлек за собой дальнейшие приглашения солистки в СССР[674].

Ленинградский Малый оперный театр привез в Хельсинки на двухнедельные гастроли 70 человек. В свою очередь в Ленинград отправилось в общей сложности 106 финских артистов. Альфонс Алми остался в Финляндии выполнять функции хозяина мероприятия, в то время как генеральный директор Йоуко Толонен отбыл вместе с финской делегацией в Ленинград. Малый оперный театр привез в Хельсинки поставленный в СССР на музыку Грига балет «Сольвейг» 1952 года, впервые представленную в СССР в 1955 году версию классического балета Адана «Корсар» и концертную программу, включавшую хореографические постановки на сочинения «Шехеразада» Римского-Корсакова и «Пахита» Минкуса[675]. Программа визита была строго классической, особенно по сравнению с другими большими гастролями осени – приездом Шведской королевской оперы, которая представила в Хельсинки 10 и 11 октября 1957 года оперу Альбана Берга (1885–1935) «Воццек», считавшуюся довольно современным произведением[676].

Опера заранее подала заявку на финансовую помощь от Министерства образования Финляндии с целью восполнения ожидавшихся убытков[677]. В расчетах они оценивались в два миллиона марок, и Министерство образования предоставило в качестве компенсации половину этой суммы. Министерству визит рекламировали именно как культурный обмен исключительной значимости. Национальная опера могла представить Министерству в качестве своей программы пока только оперу Мадетойи «Остроботнийцы», программа же ленинградского Малого оперного театра была известна в своем окончательном виде уже в феврале. Национальная опера предоставила министерству следующий план: она хотела получить доходы с продажи билетов на выступления Малого оперного театра в Хельсинки, но готова была оплатить транспортные расходы и суточные приглашенных артистов. Во время визита Национальной оперы в Ленинград разделение расходов должно было происходить зеркально. С руководством Малого оперного театра договоренность по данному вопросу была достигнута окончательно 15 марта 1957 года, но перед этим дирекция Национальной оперы надеялась заручиться решением Министерства образования[678]. Все происходило в соответствии с запланированным[679] (последующие взаимные визиты между Финляндией и СССР организовывались по этому же принципу, при котором принимающая страна оплачивала расходы на своей территории). Хотя о многих вопросах и удалось договориться заранее, еще в августе – за месяц до начала двустороннего визита, – оставалось немало нерешенных дел[680].

Группа ленинградского Малого оперного театра прибыла в Хельсинки 1 сентября 1957 года под руководством директора театра Б. И. Загурского (1901–1968) и начальника Управления культуры Ленгорисполкома В. А. Колобашкина. Прима-балериной выступала Галина Исаева (1915–?). Балет «Сольвейг» (вариант названия – «Ледяная дева») на музыку Грига в обработке Асафьева был представлен 5 и 8 сентября, балет Адана «Корсар» – 7, 11 и 15 сентября, концертная программа – 12 и 14 сентября. Концерт состоял из произведений «Шехеразада» Римского-Корсакова, «Пахита» Минкуса, «Чудесная фата» Заранек 1947 года и «Джоконда» Понкьелли[681]. «Чудесная фата» была самым малоизвестным советским балетом, в то время как остальные представляли собой проверенные классические произведения XIX века. Для Малого оперного театра это был первый выезд за границу, да и для Национальной оперы Финляндии гастроли были только второй зарубежной поездкой. Свой первый визит Национальная опера совершила в Стокгольм в 1950 году. Ленинградские гастроли были подготовлены предшествовавшими им турне по СССР финских звезд оперной сцены. «Старые» знакомые Советского Союза, ранее уже сделавшие Национальную оперу Финляндии известной в СССР Лийса Линко и Йорма Хуттунен, возглавляли финскую делегацию. Балетная труппа должна была открыть гастроли и затем вернуться в Финляндию 10 сентября, в то время как оперный состав остался бы до 16 сентября. Руководить выступлениями отправились целых три дирижера: Лео Фунтек (1885–1965), Юсси Ялас и Нильс-Эрик Рингбом[682].

Международные визиты, особенно такие масштабные, были в Ленинграде 1950‐х годов еще редкостью. Артисты Национальной оперы Финляндии сообщали, что за билетами на их выступления в здании Малого оперного театра публика приходила занимать очередь за несколько дней до спектаклей, часто напрасно, так как все было распродано уже задолго до этого. Вечер музыки Сибелиуса прошел с большим успехом, особенно восторгались Лийсой Такселль (1931–1974) и хореографией Эльзы Сюльвестерссон на музыку сочинения Сибелиуса «Грустный вальс» («Valse Triste») в исполнении Маргарет фон Бар и Ууно Онкинена. Директор театра Романовский назвал это событие историческим. Толонен также произнес ответную речь, в которой упомянул, что из Хельсинки сообщают о не меньшем успехе Малого оперного театра в Финляндии[683].

Многие обстоятельства визита Национальной оперы Финляндии вызывали неподдельный интерес советской прессы. Вторая по значимости газета СССР «Известия» сразу после приезда Оперы написала, что гастроли являются первыми в своем роде[684]. Небольшие заметки о гастролях появлялись в «Правде» и «Известиях» на протяжении всего визита. Финская пресса писала, что больше всего внимания советские газеты уделяли Такселль – проверить это трудно. Но мы точно знаем, что в отличие, например, от Лайне, Худовой и Сюльвестерссон, Такселль не стала постоянной гостьей в СССР. Впервые советская публика услышала музыку Сибелиуса, «Скарамуш» и «Грустный вальс», в качестве сопровождения танцевальных произведений. Пресса отметила также дирижера концерта сочинений Сибелиуса Юсси Яласа[685]. Газета «Helsingin Sanomat» писала о воодушевлении звезд балета. Их вызвали на бис танцевать весь «Грустный вальс». Телевизионную трансляцию выступления посмотрели, по данным газеты, более миллиона зрителей[686]. Телетрансляции активно обсуждались, отчасти наверняка потому, что в СССР телевидение развивалось быстрыми темпами, в то время как в Финляндии телеиндустрия только зарождалась. Наряду с оперой «Остроботнийцы», судя по всему, транслировался также «Вечер музыки Сибелиуса»[687].

Владевший русским языком критик и композитор Сеппо Нумми (1932–1981) в своих статьях пересказывал советские рецензии: газета «Правда» восхищалась способностью Национальной оперы Финляндии к сотрудничеству; из певцов особенно были отмечены Линко, Лаури Лахтинен (1913–1990), Куусоя и Тюрвяйнен, а солистка балета Дорис Лайне сравнялась с Лийсой Такселль по количеству восторженных отзывов[688]. Газета «Helsingin Sanomat» не преминула заметить, что в конце рецензий постоянно сообщалось, как Национальная опера Финляндии «укрепляет дружбу и мир между народами Финляндии и Советского Союза»[689].

Самая большая статья о гастролях Оперы была опубликована на третьей странице газеты «Известия» 14 сентября 1957 года. Рецензия была длинной и в этом отношении представляла собой весьма редкий факт засвидетельствования почтения Национальной опере Финляндии. Кроме того, она вышла быстрее, чем обычно: как правило, оценки критиков печатались в советских газетах с задержкой в несколько дней или даже недель. Рецензия была очень восторженной[690]. В последний день выступлений газета «Правда» сообщила, что гастроли прошли успешно, а сочинение Сибелиуса «Скарамуш» и опера «Остроботнийцы» привлекли к себе большое внимание. Статья была очень короткой, но, тем не менее, она была опубликована в главной газете[691]. Финская газета «Suomen Sosialidemokraatti» («Финский социал-демократ») напечатала полный перевод рецензии на оперу Мадетойи «Остроботнийцы». В критическом отзыве сообщалось, что произведение входит в репертуар театра с 1924 года, опера демонстрировалась во всех столицах стран Северной Европы, а теперь спектакль впервые увидели в СССР. В статье подчеркивалась «мужественная борьба <…> обычных людей за справедливость против царящего в деревне произвола…»[692].

В Финляндии газеты писали о визите в Ленинград как о вкладе в крепнущее сотрудничество: «Многие артисты Оперы перемещаются по советским городам как у себя дома еще со времен своих предыдущих гастролей. Сюда же, на сцену Национальной оперы, с короткими интервалами приезжали как Большой театр из Москвы, так и Ленинградский балет. Более того, певцы из соседнего государства прибывали в большом количестве именно для выступлений в Опере и редко с собственными концертами»[693]. На практике визиты были еще очень новым явлением, и для большинства эта поездка в Ленинград была первой. Национальная опера не хотела, чтобы гастроли остались единичным случаем. Генеральный директор Йоуко Толонен и режиссер Юрьё Костермаа (1921–1997) посетили во время визита Москву с целью проведения переговоров о возможных гастролях в столице СССР. Однако эти планы никогда не были осуществлены. Но сотрудничество, тем не менее, продолжалось, и еще во время гастролей многие финские артисты получили приглашения выступить в ленинградских театрах. Например, Аните Вялкки (1926–2011) была обещана роль в опере «Тоска» в Малом оперном театре. А эстонцы Георг Отс и Тийт Куузик прибыли в Ленинград посмотреть выступления и встретиться с финскими коллегами[694]. Весной они оба появились на сцене Национальной оперы Финляндии.

В Финляндии также циркулировали слухи, что некоторые финские танцовщики поступили в известное хореографическое училище им. А. Я. Вагановой[695]. Слухи подтвердились: Сонья Таммела и Лео Ахонен остались по окончании гастролей Национальной оперы в Ленинграде, чтобы продолжить обучение в хореографическом училище им. А. Я. Вагановой. Переговоры о предоставлении им учебных мест прошли почти год назад, и подтверждение тоже было получено более чем за полгода до начала учебы[696].

Организация гастролей в Ленинграде проходила на высоком уровне. Для Национальной оперы Финляндии было забронировано 70 номеров в лучшем отеле города – в гостинице «Европейская». В постоянном распоряжении гостей находились три переводчика, а один человек был прикреплен в качестве гида только к финнам для сопровождения их в свободное время. Несомненно, эти гиды-переводчики были сотрудниками спецслужб и контролировали, какие места артисты посещают. Из консерватории также командировали руководителя хора Шимановского для помощи представителям Национальной оперы Финляндии. В театре, по словам делегации, все было организовано так же, как в Финляндии. На время визита советская сторона попросила ноты оперы «Остроботнийцы» и сочинения Сибелиуса «Скарамуш», но права на эти произведения находились у датского издательства «Вильгельм Хансен» («Wilhelm Hansen»), так что ноты получить было невозможно[697]. Это яркий пример разницы двух систем: СССР активно раздавал свои ноты, ведь искусство было собственностью государства.

К счастью, во время гастролей обошлось без серьезных болезней, простуда и нарывы не в счет. Директор Толонен констатировал, что поездка была нелегкой, поскольку о прибывших с ним артистах нужно было заботиться. Толонен похвалил оркестр, а режиссер Костермаа был впечатлен техническим персоналом Малого оперного театра и называл его прямо-таки чудесным. Финские артисты получили на память папку с фотографиями гастролей и вышедшими на тот момент рецензиями. Культурная программа гостей была незначительной, поскольку собственно оперный сезон еще не начался. Однако многие финские артисты посетили театры, а Ялас, как сообщалось, был в восторге от цирка. Помимо архитектуры, финские артисты заметили еще одно сходство Ленинграда и Хельсинки – пьяных на улице[698].

Выбранный Национальной оперой для показа в Ленинграде репертуар был непрост – привезти в другую страну две полноценные оперы и три коротких танцевальных произведения тяжело и сложно. В общей сложности артисты показали десять спектаклей в четырех разных программах. В поездке принимали участие 106 человек. При этом весной на переговорах речь шла только о семидесяти. Для перевозки, помимо трех пассажирских вагонов, потребовались отдельные вагоны для кулис и костюмов, которых было около трехсот[699].

Сотрудничество Национальной оперы Финляндии с Советским Союзом встраивается в свой контекст, особенно если посмотреть на дальнейшие события. Балетная труппа продолжила свой путь через Хельсинки в Стокгольм, куда Национальной оперой был привезен поставленный предыдущей осенью советский балет «Бахчисарайский фонтан»[700]. В Швеции газеты следили за сотрудничеством соседей с советскими коллегами и с воодушевлением восприняли визит финнов в Стокгольм[701]. Национальная опера переживала период стремительного выхода на международную арену. Театр продемонстрировал, что его сцена пригодна для лучших советских балетных и оперных звезд и что его собственная труппа способна успешно выступать на больших заграничных сценах.

После обменного проекта с Ленинградом сотрудничество между Национальной оперой Финляндии и Советским Союзом продолжалось согласно плану и даже более интенсивно, чем раньше, хотя Опера и не приезжала больше в СССР в полном составе. Тамара Никитина репетировала новую версию балета «Лебединое озеро» и одновременно обучала танцовщиков Национального балета Финляндии. За ее визитом последовал второй приезд Захарова, в рамках которого балетмейстер привез в Финляндию балет Сергея Прокофьева «Золушка»[702]. Как и в случае с постановкой «Бахчисарайского фонтана», Захаров был оригинальным режиссером этого балета – премьера «Золушки» состоялась на сцене Большого театра в 1945 году. В этот раз подготовка была лучше, чем прежде, – финская делегация заранее ознакомилась с костюмами, декорациями и экспозицией[703]. Дорис Лайне получила главную партию – роль Золушки[704]. Привезенный Захаровым балет посчитали в Финляндии современным, проверенным выбором. Исполнение Лайне удостоилось похвал[705]. Хвалили и Лийсу Такселль, танцевавшую главную партию во втором составе. Ожидалось, что финны вновь поедут в СССР для участия в местных постановках балета «Золушка»; критик газеты «Ilta-Sanomat» Элисабет Валто поддерживала кандидатуру Лийсы Такселль вместо Дорис Лайне[706]. Газета «Helsingin Sanomat», в свою очередь, отстаивала Лайне[707]. В газете «Kansan Uutiset» вышло интервью Захарова, который сказал, что Национальный балет Финляндии колоссально развился в течение года. Также он упомянул, что работает над постановкой в Большом театре балета Хачатуряна «Спартак»[708], премьера которого уже состоялась в Ленинграде. Судя по всему, этот спектакль не увидел свет. Балет «Спартак» был привезен в Финляндию только в 1971 году в постановке 1968 года Юрия Григоровича (р. 1927).

ПЕРЕГОВОРЫ О ПРОДОЛЖЕНИИ

Национальная опера Финляндии осталась желанным партнером для СССР и после стабилизации ситуации после оккупации Венгрии. Осенью 1957 года Алми и Толонен отправились в Москву договариваться с Министерством культуры СССР об обменах на следующие два года[709]. В Москве Алми и Толонен жили в гостинице «Савой» – излюбленном месте советской элиты. Первым пунктом договора, появившегося в результате длительных переговоров, стало инициированное, очевидно, Национальной оперой Финляндии приглашение финских танцовщиков в качестве солистов в Большой театр в январе 1958 года[710]. Для балета «Бахчисарайский фонтан» необходимо было выбрать двух – четырех солистов. Этим занялись уже посещавшие Финляндию с визитами Захаров и Никитина. В конечном итоге балетмейстеры решили, что Лео Ахонен приедет из Ленинграда, где он как раз проходил обучение, а из Финляндии – Клаус Салин, Дорис Лайне и Маргарета фон Бар. Этим проектом Национальная опера могла значительно повысить статус своих основных танцовщиков. Кроме того, в ходе переговоров Национальная опера выразила пожелание опять направить двоих студентов-танцовщиков в Ленинград для обучения в течение учебного года 1958/1959. Сейя Сильверберг (р. 1935) и Сеппо Коски (1941–2007) приехали в Ленинград в указанном учебном году, так что, судя по всему, и этот пункт был осуществлен. Сейя Сильверберг получила от Фонда Йенни и Антти Вихури грант на 1958 год на учебу в СССР[711].

С визитом Лайне, фон Бар, Салина и Ахонена связан интересный отчет, составленный сопровождавшим танцовщиков переводчиком. Этот переводчик, очевидно, находился с финскими артистами и в Ленинграде, когда группа выступала в Театре оперы и балета имени С. М. Кирова с 24 апреля по 2 мая. По мнению переводчика, члены группы имели очень узкую и пассивную картину мира, особенно женщины. Автор отчета посчитал, что женщины во время пребывания в Ленинграде вели себя неуважительно и имели слишком много различных пожеланий, которые было либо трудно, либо невозможно исполнить. Они, например, настаивали на том, что им необходимо попасть в Москву на празднование Первомая, обменять полученные в качестве гонорара советские деньги на марки и потратить их в ресторане типа «кабаре», танцуя до утра. Кроме еды, вина, магазинов, некоторых театров и легких развлечений, их ничего больше не интересовало. Да и балет, согласно словам автора отчета, для них был не искусством, а источником дохода[712]. Этот текст хорошо демонстрирует столкновение двух разных миров. По мнению переводчика, молодым людям следовало бы потратить свои деньги на сувениры и советскую продукцию вместо развлечений. В любом случае, на что-то их необходимо было потратить, раз уж вывезти из Советского Союза было невозможно.

Следующий визит балетной труппы Большого театра в Хельсинки весной 1958 года не был реализован в изначально согласованной форме. Вместо балетной труппы в Финляндию приехала группа солистов высочайшего уровня, включавшая танцовщиков из Большого и других театров. Практика обмена солистами с Большим театром, как и надеялась Национальная опера, продолжалась, и для постановки новой балетной продукции на осень 1958 года в Хельсинки прибыл приглашенный балетмейстер[713]. Велись переговоры о новом визите Национальной оперы в Москву. Однако это событие произошло лишь спустя 25 лет – в мае 1982 года. На переговорах 1958 года принимающая сторона обошла вопрос вежливо, но решительно.

Многолетние конспекты Альфонса Алми рассказывают о долгих и непростых переговорах. Алми постоянно делал расчеты и на ходу корректировал планы. Основные пункты не менялись, но, например, даты визитов солистов передвигались, а приезд хореографа обсуждался как с точки зрения кандидатуры, так и в отношении гонорара. Вместо уже поставившего в Хельсинки два балета Захарова был командирован Леонид Лавровский, чья слава основывалась в первую очередь на постановке оригинальной хореографии для балета Прокофьева «Ромео и Джульетта»[714]. Он, как и Захаров, был одним из ведущих хореографов своего времени. Лавровский приехал ставить советскую версию классического балета «Жизель». Первоначально условия его визита были такими же, как и ранее у Захарова[715].

Помимо гастролей Национальной оперы Финляндии в Москве, на переговорах обсуждались и другие интересные, но отклоненные пункты. Например, покупка Финляндией изготавливавшихся для Большого театра пуантов. В этом вопросе финская сторона получила отказ. Кроме того, на каком-то этапе кто-то из финских руководителей сообщил, что его интересует опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Очевидно, ответ был резко отрицательным, поскольку текст зачеркнут[716]. В 1936 году указанная опера спровоцировала известную кампанию в прессе, хотя произведение успешно демонстрировалось на тот момент уже два года. После появления статей в газете «Правда» спектакль был закрыт, и Шостакович больше никогда не написал ни одной оперы[717]. Однако в 1962 году сочинение появилось в новой редакции под названием «Катерина Измайлова». Эту версию Национальной опере удалось приобрести и показать публике весной 1964 года[718].

На переговорах стороны условились о фиксированном гонораре, который Национальная опера Финляндии выплачивала бы приглашенным советским исполнителям и маленьким группам. В качестве размера вознаграждения была установлена выгодная, с точки зрения Национальной оперы и принимая во внимание уровень солистов, сумма в 35 000 марок за выступление. В договоре также сообщалось, что Национальная опера будет оплачивать проживание артистов в гостинице. В основном стороны вели переговоры о расходах, связанных с гастролями балетной труппы весной 1958 года. Первые «Недели оперы и балета» в Хельсинки смогли заполучить Большой театр отчасти вследствие ситуации, вызванной событиями в Венгрии, но теперь и другие западные страны выражали готовность принимать советских артистов, что затрудняло переговорческие позиции Национальной оперы Финляндии. Ей было обещано в общей сложности 11 выступлений, в дополнение к которым должно было также состояться одно выступление в поддержку Русской школы в Хельсинки и еще одно для какой-то другой организации. Общая стоимость составляла 2 миллиона марок[719]. Обсуждение данного пункта заставило Алми сделать большое количество расчетов. Переговоры велись активно и о том, сколько должно состояться совместных выступлений солистов Национальной оперы Финляндии и приглашенных артистов и сколько – отдельных выступлений советской стороны. Одновременно обсуждались кандидатуры деятелей искусства. Рассматривались артисты как Театра оперы и балета имени С. М. Кирова, так и Большого театра; и туда, и туда осуществлялись телефонные звонки[720].

В конечном итоге остановились на том, что прибывающая делегация будет собрана из артистов нескольких театров – Театра оперы и балета имени С. М. Кирова, Большого, а также театров Киева и Тбилиси. Кандидатура Улановой, очевидно, в этот раз даже не обсуждалась, но упоминались более молодые, находящиеся на пике своей карьеры танцовщики, такие как Дудинская, Стручкова, Александр Лапаури (1926–1975) и Ледях. Суточные решено было выплачивать в размере 6000 марок на артиста, что было в два раза больше суточных артистов Шведской королевской оперы[721]. С другой стороны, приезжавшие из Стокгольма артисты получали свой гонорар на руки, в отличие от советских граждан, о чем Алми хорошо знал. Было окончательно утверждено количество приглашенных артистов, ядро которых образовал ленинградский Театр оперы и балета имени С. М. Кирова. По мере продвижения переговоров решение об отправке двух студентов в Ленинград похоронили, хотя в конце концов реализовали позже. Вместо этого было высказано предложение, чтобы из СССР в Национальную оперу Финляндии были приглашены на два года двое мужчин-танцовщиков, один из которых работал бы помощником балетмейстера. Национальная опера обещала платить ему 70 000 марок в месяц. Этот пункт никогда так и не был осуществлен[722].

О выступлении финских танцовщиков в Большом театре уже существовала предварительная договоренность, потребовавшая различных уточнений. Судя по тому, что обнаруженное среди конспектов переговоров русскоязычное резюме Дорис Лайне оканчивается осенью 1956 года, обсуждение ее визита было начато еще на переговорах в декабре этого года[723]. Осенью 1957 года Лайне отправила в посольство СССР в Хельсинки письмо с просьбой поехать в Москву с образовательными целями на один месяц. Она писала, что хочет репетировать вместе с солистами Большого театра и готова оплатить связанные с поездкой расходы[724]. Посол СССР в Финляндии Лебедев рекомендовал принятие кандидатуры Лайне для прохождения ею репетиционного курса[725]. За репетициями и выступлениями всей группы в Москве следил пул из восьми финских культурных обозревателей, представлявших столичные газеты. Лайне так рассказывала о своем обучении: «Мой педагог, Семенова, довольно педантична, и, когда она иногда очень увлекается, она крутит и вертит меня так, что я даже не всегда уже и знаю, где какая часть тела находится. Если, по ее мнению, не прыгаешь достаточно высоко, она бежит за тобой и подталкивает под задницу так, что, конечно, быстро улетаешь в другой конец класса». Финская балерина отметила особое положение Плисецкой. Она тренировалась, по словам Лайне, с юношами, в то время как остальные солисты репетировали с Семеновой. Лайне также отмечала, что многие из увиденных в Финляндии советских солистов танцевали в Москве еще лучше, чем во время своих финских гастролей[726].

Впоследствии советская сторона сообщала, что Дорис Лайне, как и Маргарета фон Бар и Лео Ахонен, полностью справилась со своими задачами в ходе визита в Большой театр зимой 1958 года[727].

В Финляндии этот визит, естественно, вызвал широкий интерес, так как раньше финские танцовщики не выходили на подобные Большому театру сцены мирового класса. Финская пресса опубликовала фотографии Дорис Лайне, исполняющей партию Марии в балете «Бахчисарайский фонтан»; ее партнером по сцене стал Юрий Жданов, многократно танцевавший с Галиной Улановой. Разница между большим Большим театром и маленькими помещениями Национальной оперы Финляндии была существенной. Спустя 50 с лишним лет Лайне с теплотой вспоминала свои отношения со Стручковой, которая помогала ей ориентироваться на новом месте[728]. Побывавший на московских спектаклях финский критик констатировал, что балерина стала свободнее и «более готовой к сцене», чем когда-либо ранее. Похвалы удостоились также фон Бар и Ахонен[729].

Местные газеты писали о визите финских танцовщиков вкратце, что не очень удивительно. Газета «Правда» констатировала, что в Большом театре уже выступали танцовщики с Кубы, из Англии и Франции, так что теперь настала очередь Финляндии[730]. Хотя финская пресса считала визит соотечественников в Большой театр знаковым, характер отношений, тем не менее, оставался ученическо-наставнический: лучшие финские танцовщики учились у советских. Сообщалось также, что визит стал частью празднования десятилетней годовщины подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией (или был приурочен к юбилею)[731]. Во время переговоров с Национальной оперой Финляндии годовщина Договора нигде не упоминалась; можно предположить, что день празднования был впоследствии перенесен с целью соответствия политическому календарю, как часто делали. В свою очередь во внутренних переговорах советской администрации празднование десятилетней годовщины подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией являлось главным фактором, объяснявшим отклонение расписания обменов от обычного графика[732].

ВСТРЕЧА БАЛЕТОВ США И СССР

Весной 1958 года Алми вновь удалось организовать новый «первый» фестиваль. Во время холодной войны американские и советские артисты не выступали вместе; отношения начали нормализоваться после середины 1950‐х годов. Но и в 1958 году представители этих стран редко оказывались на одной сцене одновременно. Хельсинки стал в этом отношении интересным исключением. Весной 1958 года Алми удалось организовать одновременные гастроли советской и американской трупп. На переговорах в Москве американцы не упоминались, обсуждалось только прибытие советских артистов в Финляндию. Тем не менее Американский театр балета (American Ballet Theatre) приехал в Хельсинки – за два года до своих больших гастролей в Советском Союзе. Финские газеты писали о приезде двух трупп еще в феврале – за три месяца до начала выступлений в столице Финляндии[733]. Для артистов они стали частью больших гастролей. Некоторые советские артисты должны были продолжить путешествие из Хельсинки в Париж в рамках договора о культурном обмене между Францией и СССР[734]. Американцы, в свою очередь, сначала посетили Всемирную выставку в Брюсселе, то есть уже находились в Европе и могли приехать и в Хельсинки. Но, несмотря на такие благоприятные условия, не стоит недооценивать заслуги Алми.

Приезд советских артистов в Финляндию не являлся само собой разумеющимся обстоятельством. В течение первого послевоенного десятилетия ОФСС, как мы знаем, практически единолично устраивало в Финляндии гастроли лучших в мире советских артистов, но во второй половине 1950‐х годов такой подход больше не был возможен. К середине десятилетия многие советские танцовщики уже имели опыт поездок за границу. Хотя для многих из них Финляндия стала первой зарубежной страной, но далеко не единственной: например, Ирина Тихомирнова и Геннадий Ледях весной 1958 года посетили Японию, а Раиса Стручкова побывала на больших гастролях в Южной Америке[735]. Финская пресса вообще писала о Раисе Стручковой как о старой знакомой, ведь она успела трижды посетить Финляндию после войны и до весны 1958 года. В январе 1958 года она с большим успехом выступила в Национальной опере Финляндии сразу в трех постановках – балетах «Бахчисарайский фонтан», «Золушка» и «Лебединое озеро»[736]. Однако Стручкова, в отличие от Улановой и Плисецкой, не стала всемирно известной балериной, хотя на родине ее считали абсолютно равной им в мастерстве.

Встретившиеся в Хельсинки в 1958 году советские и американские артисты, как выяснилось, не сильно отличались друг от друга. Все они были одинаково преданы искусству. Исторический характер этой встречи отметил Алми в своей речи, произнесенной на организованном для трупп совместном вечере. Он выказал уважение обеим сторонам, но не забыл подчеркнуть исключительное положение Финляндии «между двумя гигантами». Кроме того, он добавил, что все страны в конце концов не так уж и отличаются друг от друга и самая важная задача – строить человечество в мире и вместе. Международное сотрудничество, согласно его словам, является ключом к будущему[737]. Посредством фестиваля Национальная опера Финляндии стремилась поправить свое финансовое положение, но Алми умело использовал геополитический момент и для продвижения к другой цели – интернационализации театра. Совместные гастроли двух трупп стали для Алми и Национальной оперы значительной профессиональной победой.

Прибывавшие из СССР группы обычно возглавлял кто-нибудь из администрации по делам культуры или искусства – человек из сферы культуры, но при этом, как правило, член партии. Такая практика существовала в течение всех 1950‐х годов. В этот раз руководителем и рупором группы стал Петр Аболимов (1905–1977) – либретист и драматург, театровед и член партии с 1943 года, то есть человек, работавший на стыке партийной деятельности и культурного поля. Аболимов, как и многие другие руководители групп – сотрудники администрации, – в свое время обладал значительной властью, но после 1991 года канул в небытие. Но в то время такие люди были центральными посредниками, принимавшими решения, кто из артистов может выезжать за границу и как ему отчитываться о поездке после возвращения. Полномочия принимать решения редко были сосредоточены в руках одного человека, но этих людей из администрации обойти было очень трудно. Хотя дирекция Национальной оперы Финляндии обычно вела переговоры с официальными лицами более высокого уровня – такими, как руководство Министерства культуры СССР, – контакты с руководителями различных культурных институций оставались важным звеном. Прямая коммуникация с ведущими артистами также могла иметь значение, но для зарубежных командировок всегда требовалось разрешение официальных лиц – без него за границу попасть было невозможно. Во время поездки в задачи руководителя группы, наряду с наблюдением, входили связи со СМИ. Например, Петр Аболимов дал подробное интервью о зарубежных гастролях танцовщиков в Южной Америке, а также о будущих выступлениях в Бельгии, Франции, ФРГ и США[738].

Гастроли иностранных артистов добавляли работы руководству Национальной оперы Финляндии. Хотя об участии советских танцовщиков в фестивале балета весной 1958 года стороны договорились еще до 1 января, за месяц до выступлений далеко не все вопросы были решены. В том числе так и не было утверждено точное расписание спектаклей. По предложению Алми, программа должна была начаться с представлений балета «Золушка» в Хельсинки с 20 по 22 мая. Затем последовали бы другие выступления и телевизионные трансляции, вплоть до 27 мая. 28 мая был бы свободным днем для советских артистов, когда можно было бы показать американский спектакль. После этого советские участники фестиваля должны были выступить сначала в Турку 29 мая и затем трижды в Тампере с 30 мая по 1 июня. Алми организовал посещение всей советской делегацией американского спектакля и подготовил совместный вечер, который предполагался после выступления американцев. В своем письме советскому руководству Алми жаловался, что ничего так и не известно о приезде из СССР концертмейстера или дирижера. Он также интересовался возможностью предоставления хороших фотографий для использования их в рекламных целях (слово «хорошие» подчеркнуто)[739].

В конечном итоге советская делегация состояла из 30 участников, а американская – из 65. Советские артисты прибывали партиями. Самые большие звезды – посещавшие ранее Финляндию Марина Кондратьева, Нина Тимофеева, Геннадий Ледях и Николай Фадеечев – приехали первыми[740]. Во вторую группу входила Ирина Тихомирнова, для которой визит в страну был уже пятым по счету. Группа прибыла на самолете, а не на поезде, как это бывало обычно. Альфонс Алми встречал гостей лично вместе с Дорис Лайне[741].

Ил. 27. В антракте балета «Золушка», слева направо: Дорис Лайне, Геннадий Ледях, Йоуко Толонен, Марина Кондратьева, Микаэль Крийсин, Урхо Кекконен и Сюльви Кекконен. 20 мая 1958. Автор фото: Тайсто Туоми. Источник: Suomen kansallisoopperan arkisto.

Судя по рецензиям, выступления снова имели большой успех. Гостей превозносили, но хвалили и финских танцовщикой, которые выступили наравне с советскими коллегами[742]. Концерт «Праздник балета» планировалось транслировать в прямом эфире, впервые в Финляндии[743]. Рецензии дают понять, что публика была совершенно очарована увиденным, а один критик написал, что у Оперы чуть не сорвало крышу вследствие бурных аплодисментов. О Наталье Дудинской и Константине Сергееве (1910–1992), чья танцевальная карьера подходила к концу, писали, что они находятся в тени молодежи, но не забывали упомянуть, что Дудинская и Сергеев были первыми балетными гостями Финляндии еще в 1944 году (на самом деле Дудинская приезжала в Финляндию в 1945 году, а о визите Серге