Антти Хяккинен * В Финляндию всегда приходили, и отсюда всегда уходили (2017) * Статья

Несколько эссе из небольшой книги Esseitä itsenäisen Suomen tarinasta («Эссе об истории независимой Финляндии»), вышедшей в 2017 году, когда отмечалось столетие существоания независимой Финляндии. Мнения, представленные в этих эссе, могут совпадать, а могу не совпадать с точкой зрения публикатора (то есть моей). Нельзя также забывать, что эссе вышли до 2022 года, когда в Финляндии, как и в мире, многое изменилось.

Antti Häkkinen

Suomi ei ole erillinen saareke maailman meressä.

Suomeen on aina tultu ja täältä on aina lähdetty

Nykyisin Suomeksi kutsumamme alue on saanut väestönsä viimeisen jääkauden jälkeen eri ihmisryhmien vaeltaessa reilut 10 000 vuotta sitten – vähitellen, vaiheittain, eri väyliä pitkin ja eri suunnista. Koko väestömme on tulijoiden, siirtolaisten, maahanmuuttajien jälkeläisiä. Mitään ns. kanta-väestöä ei ole ollut. Se on mahdoton ajatus. Useimmat ovat etsineet täältä parempia elämisen ehtoja, paenneet joskus sotia ja vainoa. Alati saapuneet uudet ryhmät tai yksittäiset henkilöt ovat täydentäneet väestöä. Joskus kohtaaminen on ollut sotaista ja veristä, useimmiten kuitenkin rauhaista kanssakäymistä. Suuressa, harvaan asutussa maassa on yleensä ollut tilaa ja kauppa sekä vuorovaikutus ovat hyödyttäneet kaikkia osapuolia, mutta poikkeuksiakin on ollut. Kovaa kohtelua joutuivat kokemaan mm. saamelaiset, romanit ja juutalaiset. Ajoittain syrjittiin ja vainottiin venäläisiä ja muita idästä tulleita ryhmiä. Heitä ei ole aina haluttu laskea muiden joukkoon, meihin kuuluviksi. On muistettava, että huonot välit ovat leimanneet myös mm. pohjalaisten, savolaisten ja hämäläisten keskinäisiä suhteita. Syyt ovat olleet vaihtelevasti taloudellisia, poliittisia, uskonnollisia ja kielellisiä.

Tärkeää on ymmärtää se, että Suomeksi kutsumallamme alueella ei asunut mitenkään erityisen yhtenäiskulttuurinen väestö. Se oli rodullisesti, etnisesti, kielellisesti ja uskonnollisesti kirjava joukko, jonka moninaisuuden ja eritaustaisuuden Zacharias Topeliuskin myönsi Maamme-kirjassaan: ”Tässä maassa asuu siis kansaa erilaisista sukuperistä ja eri kielistä… Harvat ovat niin sekoittumattomasta sukuperästä, ettei joku heidän suvustansa ole suonissaan kantanut erilaisten kansakuntain verta. Mutta se on sanottu, että kaikki, jotka tunnustavat tämän maan isänmaakseen ja rakastavat tätä sellaisena, – kaikki, jotka tottelevat tämän maan lakia ja tekevät työtä tämän hyväksi, – ovat yksi kansa.” Topelius erottelee eri heimot: lappalaiset, karjalaiset, hämäläiset, savolaiset, pohjalaiset, uusmaalaiset ja Suomen-Ruotsalaiset. Sopimuksellinen lähtökohta oli hyvä, mutta valitettavasti Topeliuskin uskoi hyväksi sulauttaa nämä eri heimot yhdeksi ja yhtenäiseksi kansaksi. Siitä alkoi valtionmuodostusprosessi, jossa alettiin erotella meitä ja muita kohtalokkaalla tavalla, vedellä rajoja ja pystyttää muureja.

Suomi-nimiseltä alueelta on aina myös osattu lähteä pois. Nälkä- ja tautikriisejä, työttömyyttä ja puutetta on paettu sinne, mistä esi-isät aikoinaan tulivatkin: itään, etelään ja länteen. Viljanviljelyksen ja asumisen äärirajoilla on totuttu epäsuotuisaan ja vaihtelevaan säähän. Jos on luettu maan ja taivaan merkit ajoissa, on voitu perhe ja suku pelastaa paremmille maille. Myös talouslamaan ja työttömyyteen on ollut selkeä vaihtoehto: exit. Suomi on kehittänyt historiansa aikana varaventtiiliin, jossa yhteiskunnallinen köyhyys ja rakennemuutokset ratkaistaan lähettämällä kansalaiset toisiin maihin.

Joskus 1800-luvun jälkipuoliskolla ajatus rajoista alkoi saada laajempaa kannatusta. Kansallisvaltioiden myötä syntyy erityinen siirtolaisuuspolitiikka. Sillä on erilaisin sotilaallisin, taloudellisin tai kulttuurisin perustein yritetty kontrolloida erityisesti maahanmuuttoa mutta myös siirtolaisuutta. Tulijoitapa menijöitä alettiin seurata, luokitella ja laskea. Syntyi kova huoli siirtolaisuudesta. Tätä huolta eivät kantaneet ne noin 400 000 suomalaista, jotka viiden vuoden passi kourassaan hakeutuivat laivoihin ja päätyivät Atlantin taakse. Vaati suurta rohkeutta jättää kotimaa taakse ja aloittaa elämä kuin alusta. Kotimaassa virallinen taho piti heitä raukkoina, jotka menevät merten taa. Raukat tosin olivat niin huonoja, että perustivat erilaisia ihanneyhteisöjä maailman eri puolille.

Seuraavan kerran rajoja koeteltiin vuonna 1917 ja sen jälkeen. Itsenäinen Suomi rakensi itärajalleen aidan, ns. rajan, johon katkesi monisatavuotinen kanssakäyminen ja vaellus molempiin suuntiin. Rajan yli tähän suuntaan pakeni ehkä noin 30 000 henkeä. Voimme arvella, että vastakkaiseen suuntaan poistui, ajettiin tai hakeutui vähintään tuo sama määrä ihmisiä. He olivat sotapakolaisia mutta myös ankaran kansallisuuspolitiikan uhreja, rajan molemmin puolin.

Tänä aikana aletaan luokitella ja määritellä kansallisia ’’enemmistöjä” ja ’’vähemmistöjä”, vetää heimorajoja ja pohtia taustoja. Pahimmillaan nämä ajatukset johtivat rodullisiin pohdintoihin, etnisiin puhdistuksiin ja syrjintään. Etniset vähemmistöt koettiin pitkälle 1900-luvun loppupuolelle asti vähintään epäilyttävinä, äärimmillään kansallisina haitta- ja jopa vaaratekijöinä. Näytti mahdottomalta saada saamelaisten tai romanien asioita kuntoon, vaikka juhlapuheissa heidät muistettiin mainita. Pahimmilleen etninen lajittelu kärjistyi itärajalla. Itsenäisyyden alussa maahan virtasi samaan aikaan kymmeniätuhansia pakolaisia, mutta heitä myös karkotettiin tai lähti vapaaehtoisesti toiseen suuntaan saman verran. Rajojen merkitys nousee 1800-luvun loppupuolella itsenäisyyden ja kansallisvaltion rakentamisprojektin alettua, ja se tiivistyy itsenäisyydessä, jossa ulkoisilla rajanvedoilla aletaan negaation kautta määritellä, mitä suomalaisuus ei ole ja mitä sen toivottaisiin olevan. Tämä pakotti pakolaiset muuttamaan nimensä, usein uskontonsa ja tapansa ja sulautumaan muun väestön sekaan. Tämä piiloutumisstrategia on toiminut kohtuullisen hyvin – valtaapitävien näkökulmasta katsottuna.

Seuraava suuri heitto olivat ne 15000-20000 loikkaria, jotka pula-ajan kurittamasta maasta hakeutuivat laittomasti neuvosto-Venäjälle 1930-luvun vaihteessa. Moni katui katkerasti lähtöään, ehkä viimeisenä tekonaan, mutta oli myös niitä, jotka palasivat ja niitä, jotka jäivät. Pian Suomi ymmärsi sulkea rajansa. Ei haluttu ottaa vastaan edes kuolemaa pakenevia juutalaisia. Ei annettu armoa Hitlerin Saksasta turvaa hakeneille ihmisille. Pois ei Suomesta juuri lähdetty, koska toista maailmansotaa odottava ja pelkäävä maailma sulki rajojaan.

Kun sota päättyi, siirtoväki, evakot, saivat paikkansa suomalaisessa yhteiskunnassa. Myös toiseen suuntaan vei virta. Nopeimmat hyppäsivät länteen lähteviin laivoihin välittömästi rauhan palauduttua ja heti, kun passeja alettiin myöntää. Myöhemmin pohjoismaiset työmarkkinat avautuivat ja syrjäseutujen Suomi ratkoi ongelmiaan lähettämällä nuorensa Ruotsin tehtaisiin töihin. Ruotsalaisten arvioiden mukaan peräti 800000 suomalaista ainakin kävi Ruotsissa sodan ja 1970-luvun välisenä aikana. Nämä sota- ja köyhyyspakolaiset löysivät kohdemaita myös Kanadasta, USA:sta, Australiasta ja Etelä-Amerikasta. Luukku oli auki ja ylipaine purkautui. Monet tulivat pettyneinä takaisin, mutta silti suomalaisten jälkeläisiä löytää kaikkialta maailman eri kolkista.

Ovia alettiin avata uudestaan vasta 1970-luvulla. Vietnamin venepakolaiset ja Chilen hirmuhallinnosta irtautuneet muutama sata ihmistä aiheuttivat Suomessa valtavan media-hässäkän. Hieman myöhemmin Somaliasta otettiin vastaan kiintiöpakolaisia. On järkyttävää, kuinka pelokkaasti virallinen ja epävirallinen katsoi maailmaa ja kuinka se onnistui pitkään torjumaan muualta tulleet turvapaikanhakijat, pakolaiset ja työnhakijat. Vasta 2000-luvun pakolaiskriisi on muuttamassa tätä suljettujen ovien politiikkaa.

On vaikea käsittää, että maa joka on asutettu aikoinaan mahdollisten pakolaisten voimin, on niin kovin ymmärtämätön ja tyly niitä kohtaan, jotka ehkä muutama tuhat vuotta myöhemmin etsivät turvaaja elämisen mahdollisuuksia kaukaa Pohjolasta. Jos katsoo karttapalloa, on vaikea ylipäänsä ymmärtää esi-isiemme ratkaisuja. Ehkei heillä yksinkertaisesti ollut muita vaihtoehtoja. Millä ihmeen oikeudella me suljemme ovet niiltä, jotka nyt ovat samassa tilanteessa? Väärin ymmärretyn, käsittämättömän ja rivon kansamme yhtenäiskulttuuria koskevan väärinkäsityksen takia vai pelkkää ilkeyttämme?

Miten sitten on onnistunut kansallinen vähemmistöpolitiikkamme? Se on tapana esittää menestystarinana, mutta miten on käynyt niille vähemmistöille, joista Topelius kirjoitti? Kaikilla ei mene hyvin. Jos kysymme vähemmistöjen edustajilta itseltään asiasta, saamme varmasti ärhäkkäitä vastauksia. Tyytymättömyyteen on omat hyvät syynsä. On hämmästyttävää, että maan nykyiset taloudelliset ja sosiaaliset rajat ja jyrkimmät erot noudattelevat juuri niitä samoja heimorajoja, jotka 150 vuotta sitten olivat jo nähtävissä. Tässä mielessä pitkän tähtäimen vähemmistöpolitiikka on epäonnistunut jotakuinkin surkeasti, mutta tätä ei mielellään ääneen julisteta.

Suomeen on aina tultu ja menty. Täältä on paettu, mutta tänne on myös paettu. Olisi turhaa luulla, että liike joskus pysähtyisi. Jos tilanteen kääntää positiiviseksi, omalla olemassaolollamme olemme osoittaneet, että rajat ovat turhia. Maamme pitkä kokemus on osoittanut, että rajat ovat ennemminkin synnyttäneet uusia ongelmia kuin pystyneet niitä ratkomaan.

Некоторая лексика:

• erillinen saareke — отдельный (обособленный) островок

• väestönsä — его/её население (притяж. форма от väestö)

• jääkausi — ледниковый период, оледенение

• vaeltaa / vaeltaessa — кочевать, совершать миграции; идти пешком (мигрировать)

• siirtolainen — переселенец; эмигрант/переселенец

• maahanmuuttaja — иммигрант (тот, кто переехал в страну)

• ns. kanta-väestö — так называемое коренное население

• vainoa / vaino — преследовать / преследование (религиозное, политическое)

• kanssakäyminen — контакты, взаимодействие, общение между группами

• vuorovaikutus — взаимное взаимодействие; обмен влиянием/информацией

• osapuoli / osapuolet — сторона/стороны (в конфликте или переговорах)

• kohtelu — обращение, обращение с кем-то; отношение (часто «жёсткое обращение»)

• syrjintä / syrjiä (syrjittiin) — дискриминация / дискриминировать

• leimata — клеймить, позорить; навешивать ярлык

• yhtenäiskulttuurinen — однородный (единый) культурно; «единая культура»

• kirjava — разношерстный, пёстрый, варьирующийся (о составе)

• eritaustaisuus — разнообразие происхождений / разнородность (по бэкграунду)

• sukuperä — родовое происхождение, генеалогическое происхождение

• heimot — племена; родовые/этнические группы

• sopimuksellinen lähtökohta — договорная/контрактная отправная точка (основание)

• sulauttaa — сливать(ся), ассимилировать, объединять в одно целое

• valtionmuodostusprosessi — процесс формирования государства

• rajat / vedellä rajoja — границы / «проводить границы» (метафора отделения)

• nälkä- ja tautikriisit — голодные и эпидемические кризисы (голод и болезни)

• äärirajat / äärirajoilla — (географические) крайние пределы; «на границах возможного»

• varaventtiili — предохранительный клапан; «запасной выход» (метафора для выхода миграции)

• rakennemuutokset — структурные изменения (в экономике/обществе)

• siirtolaisuuspolitiikka — политика в отношении переселенцев/иммиграции

• ihanneyhteisöjä — утопические / идейные общины (общества-идеалы)

• monisatavuotinen — продолжающийся на протяжении многих сотен лет; многовековой

Перевод на русский (нейросетевой, с небольшой редакцией):

Финляндия — не отдельный островок в мировом океане.

В Финляндию всегда приходили, и отсюда всегда уходили

Территория, которую мы сегодня называем Финляндией, обрела свое население после последнего ледникового периода, когда различные группы людей мигрировали сюда более 10 000 лет назад — постепенно, поэтапно, разными путями и с разных направлений. Все наше население — это потомки пришельцев, переселенцев, иммигрантов. Никакого так называемого коренного населения здесь не существовало. Эта идея невозможна. Большинство искало здесь лучших условий для жизни, иногда спасаясь от войн и преследований. Постоянно прибывавшие новые группы или отдельные люди дополняли население. Иногда встречи были воинственными и кровопролитными, но чаще всего это было мирное сосуществование. В большой, малонаселенной стране обычно хватало места, а торговля и взаимодействие приносили пользу всем сторонам, хотя бывали и исключения. Жестокому обращению подвергались, в частности, саамы, цыгане и евреи. Временами дискриминировали и преследовали русских и другие группы, пришедшие с востока. Их не всегда хотели принимать в общее число, считать своими. Следует помнить, что плохие отношения характеризовали и взаимные связи между, например, жителями Похьянмаа, Саво и Хяме. Причины были разными: экономическими, политическими, религиозными и языковыми.

Важно понимать, что на территории, которую мы называем Финляндией, не проживало какое-то особенно единое в культурном отношении население. Это была пестрая в расовом, этническом, языковом и религиозном отношении группа, многообразие и разнородность которой признал и Захариас Топелиус в своей книге «Книга нашей страны»: «В этой стране, таким образом, проживает народ различного происхождения и разных языков… Немногие имеют настолько несмешанное происхождение, чтобы кто-то из их рода не носил в своих жилах кровь различных наций. Но сказано, что все, кто признает эту страну своим отечеством и любит ее таковой, — все, кто подчиняется законам этой страны и работает на ее благо, — составляют один народ». Топелиус выделяет разные племена: лопари (саамы), карелы, хяме, саволаксцы, жители Похьянмаа, уусимаа и финские шведы. Условная отправная точка была хорошей, но, к сожалению, и Топелиус счел нужным слить эти разные племена в один и единый народ. С этого начался процесс формирования государства, в котором начали роковым образом отделять нас от других, проводить границы и возводить стены.

С территории под названием Финляндия всегда умели и уходить. От голодных и эпидемических кризисов, безработицы и нужды бежали туда, откуда в свое время пришли предки: на восток, на юг и на запад. На крайних пределах земледелия и проживания привыкли к неблагоприятной и изменчивой погоде. Если вовремя читались знамения земли и неба, можно было спасти семью и род на лучшие земли. Также и у экономического кризиса и безработицы была четкая альтернатива: исход. За свою историю Финляндия выработала предохранительный клапан, при котором социальная бедность и структурные изменения решаются путем отправки граждан в другие страны.

Иногда, во второй половине XIX века, идея границ стала получать более широкую поддержку. С национальными государствами зарождается особая миграционная политика. Посредством нее, на различных военных, экономических или культурных основаниях, пытались контролировать прежде всего иммиграцию, но также и эмиграцию. Прибывающих и уезжающих стали отслеживать, классифицировать и подсчитывать. Возникла сильная обеспокоенность миграцией. Эту обеспокоенность не разделяли те примерно 400 000 финнов, которые, с пятилетним паспортом в руке, садились на корабли и оказывались за Атлантикой. Требовалась большая смелость, чтобы оставить родину позади и начать жизнь как бы с нуля. На родине официальные круги считали их бедолагами, которые отправляются за моря. Бедолаги, правда, были настолько некудышными, что основали различные идеальные сообщества в разных частях света.

В следующий раз границы подверглись испытанию в 1917 году и после. Независимая Финляндия построила на своей восточной границе забор, так называемую границу, на которой прервалось многовековое взаимодействие и миграция в обоих направлениях. Через границу в этом направлении бежало, возможно, около 30 000 человек. Мы можем предположить, что в противоположном направлении выехало, было выслано или самостоятельно отправилось как минимум то же количество людей. Они были военными беженцами, но также и жертвами суровой национальной политики, по обе стороны границы.

В этот период начинается классификация и определение национальных «большинств» и «меньшинств», проводятся племенные границы и обсуждается происхождение. В худшем случае эти идеи приводили к расовым размышлениям, этническим чисткам и дискриминации. Этнические меньшинства вплоть до конца XX века воспринимались как минимум подозрительными, а в крайнем случае — как национальные факторы помех и даже опасности. Казалось невозможным привести дела саамов или цыган в порядок, хотя о них вспоминали в торжественных речах. В худшем виде этническое расслоение обострилось на восточной границе. В начале независимости в страну одновременно хлынули десятки тысяч беженцев, но такое же количество было и выслано или добровольно отправилось в другом направлении. Значение границ возрастает во второй половине XIX века с началом проекта построения независимости и национального государства, и оно усиливается в период независимости, когда внешними линиями разграничения через отрицание начинают определять, чем финскость не является и чем она, как хотелось бы, являлась. Это вынуждало беженцев менять свои имена, часто свою религию и обычаи, и сливаться с остальным населением. Эта стратегия сокрытия работала достаточно хорошо — с точки зрения власть имущих.

Следующим крупным «скачком» были те 15 000–20 000 перебежчиков, которые из страны, истерзанной нуждой, незаконно отправились в Советскую Россию на рубеже 1930-х годов. Многие горько раскаивались в своем отъезде, возможно, в качестве своего последнего поступка, но были и те, кто вернулся, и те, кто остался. Вскоре Финляндия догадалась закрыть свои границы. Не хотели принимать даже евреев, спасавшихся от смерти. Не дали пощады людям, искавшим убежища от гитлеровской Германии. Из Финляндии почти не уезжали, потому что мир, ожидающий и боящийся Второй мировой войны, закрывал свои границы.

Когда война закончилась, переселенцы, эвакуированные, нашли свое место в финском обществе. Но и в другом направлении шел поток. Самые быстрые запрыгивали на корабли, отправляющиеся на запад, сразу после восстановления мира и как только начинали выдавать паспорта. Позднее открылся скандинавский рынок труда, и Финляндия, состоящая из периферийных регионов, решала свои проблемы, отправляя свою молодежь работать на шведские заводы. По оценкам шведов, целых 800 000 финнов как минимум побывали в Швеции в период между войной и 1970-ми годами. Эти военные беженцы и беженцы от бедности находили страны назначения также в Канаде, США, Австралии и Южной Америке. Лазейка была открыта, и избыточное давление вырвалось наружу. Многие вернулись разочарованными, но, тем не менее, потомков финнов можно найти во всех уголках мира.

Двери снова начали открывать только в 1970-х годах. Вьетнамские беженцы на лодках и несколько сотен человек, вырвавшихся из жестокого режима Чили, вызвали в Финляндии огромный медиа-переполох. Чуть позже приняли беженцев по квоте из Сомали. Поразительно, как боязливо официальная и неофициальная Финляндия смотрела на мир и как ей долго удавалось отталкивать просителей убежища, беженцев и ищущих работу, пришедших из других мест. Только кризис беженцев 2000-х годов меняет эту политику закрытых дверей.

Трудно понять, почему страна, которая была заселена в свое время силами, возможно, беженцев, так черства и недоброжелательна по отношению к тем, кто, возможно, несколько тысяч лет спустя ищет убежища и возможности для жизни в далекой Северной стране. Если посмотреть на глобус, вообще трудно понять решения наших предков. Может быть, у них просто не было других вариантов. По какому такому праву мы закрываем двери перед теми, кто сейчас находится в той же ситуации? Из-за неправильно понятого, непостижимого и грубого заблуждения относительно единой культуры нашего народа или из чистой злобы?

Насколько же тогда успешна наша национальная политика в отношении меньшинств? Ее принято представлять историей успеха, но что стало с теми меньшинствами, о которых писал Топелиус? Не у всех дела идут хорошо. Если мы спросим об этом самих представителей меньшинств, мы наверняка получим резкие ответы. У недовольства есть свои веские причины. Удивительно, что нынешние экономические и социальные границы страны и самые резкие различия повторяют именно те племенные границы, которые были видны уже 150 лет назад. В этом смысле долгосрочная политика в отношении меньшинств потерпела довольно жалкий провал, но это не любят объявлять вслух.

В Финляндию всегда приходили и уходили. Отсюда бежали, но и сюда тоже бежали. Было бы напрасно полагать, что это движение когда-либо остановится. Если перевести ситуацию в позитивное русло, самим своим существованием мы доказали, что границы бесполезны. Долгий опыт нашей страны показал, что границы, скорее, порождали новые проблемы, чем были способны их решать.